Неруда
Шрифт:
Самым богемным из всех, кого я знал в тридцатые годы, был Альберто Рохас Хименес. Это — чудодей безумств, бредовых выдумок и бумажных птиц. Он написал прекрасные стихи, где всеми красками сиял необыкновенный талант. Богема разрушила этот талант, а потом сгубила и его самого. Стоило ему прийти на студенческий вечер во Дворец изящных искусств, его, я помню, непременно просили что-то сказать, выкинуть что-нибудь этакое, ошарашивающее, или вспомнить о днях в Париже или о своем друге Неруде. Он вскакивал на стол, соглашался, но с одним условием — извольте бутылку вина.
Рохас Хименес совсем не похож на Пабло. Он был беспечным гулякой, истинным язычником, гедонистом, обожавшим хмельное вино, эпикурейцем во все дни и душой богемы во все ночи до рассветного часа. У него было то, чего недоставало остальным, — чувство театра, уменье превратить все вокруг себя в веселый спектакль, удивительный дар общения и целое море обаяния. Он был своим в любой таверне. Меланхолический Неруда тех лет видел в нем как бы оборотную сторону самого себя. Дьявольская веселость Рохаса Хименеса, несомненно, притягивала его и одновременно страшила. Перечитывая поэзию Неруды той поры — «Собранье сумерек и закатов», «Двадцать
В эту разудалую компанию входил еще и художник Паскин, его настоящее имя и фамилия — Абелярдо Бустаманте. Вот кто бредил Парижем! Однажды по счастливой случайности — чего только жизнь не устроит! — ему свалился на голову билет первого класса на английский пароход, идущий рейсом в Лондон. Из самых благородных чувств Пасчин предложил Орландо Ойярсуну сменить билет на два билета третьего класса и вдвоем отправиться в Европу. Орландо Ойярсун с великой радостью согласился. И тут к нему примчался Рохас Хименес. Пустив в ход все свои чары, он стал вымаливать этот билет и приводил миллион доводов, чтобы разжалобить сердце Орландо. Добряк Орландо сдался… Все дружно отправились в Вальпараисо — и с ними Неруда — провожать двух приятелей, которые поплывут в Европу. Соило Эскобар стал их Вергилием и посвятил всю компанию в тайны ночной жизни порта Вальпараисо. Им бы не видать ночлега, но на счастье, их приютил журналист Новоа — они спали у него на голых матрасах, прикрывшись ворохом газет. Утром вся братия явилась в Морское агентство — сменить один билет на два. Невозмутимый английский чиновник смешался, услышав такую странную, даже безрассудную просьбу. И поняв, что ему не унять отчаявшихся безумцев, призвал на помощь портовое начальство… Рохас Хименес, окинув быстрым и цепким взглядом просторный кабинет на втором этаже с окнами на площадь Сотомайора, сделал интенданту весьма красноречивое заявление: «Если вы ответите отказом, я не вернусь живым в Сантьяго и клятвенно обещаю выброситься прямо из этого окна». В половине второго пополудни оба путешественника прощально махали платками с палубы парохода.
Рохас Хименес был невысокого роста, «красавчик», как называл его Неруда, и в профиль напоминал Родольфо Валентино. В те годы «латинский роковой любовник» стал легендой, эталоном мужской красоты. Женщины буквально не давали проходу Рохасу Хименесу, но он не выказывал к ним особого интереса.
У Рохаса Хименеса есть замечательные стихи, к примеру «Письмо-океан». В этом путешествии, которое Рохасу Хименесу подарил художник Паскин, а точнее — в порыве великодушия преподнес мягкосердечный Орландо, родилась тоненькая, искрящаяся остроумием книга «Чилийцы в Париже». Должно быть, в Европе Рохас Хименес научился делать бумажных птиц, скорее всего перенял это искусство у Мигеля Унамуно. Просиживая ночи в своих излюбленных барах, он мастерил этих птиц и запускал ими поразительно метко в кого-нибудь из приятелей. Бывало, вконец истратившись, он попадал в тюрьму, а оттуда рассылал украшенные затейливыми рисунками письма, требуя-умоляя денег, помощи, свободы.
Однажды в «Постоялом дворе коррехидора» Рохас Хименес не смог расплатиться за ужин. Оставив в залог пальто и свитер, он вышел на улицу под проливной дождь в самый разгар зимы. И конечно, схватил воспаление легких… Хрупкий организм не выдержал болезни. Через несколько дней — это было в доме сестры в квартале Кинто Нормаль — на ночное бдение у его гроба собрались друзья. А утром, перед самым выносом гроба, в дом вошел незнакомый человек и, приблизившись к покойнику, пристальным взглядом уперся в его лицо. Через минуту-другую он вдруг взял и с ловкостью циркового акробата перепрыгнул через гроб и тут же, не сказав ни слова, удалился{37}. Все были ошарашены. Может, он сделал это на спор? А может, по чьему-то наущенью? Похороны были странными с самого начала и до конца. На Сантьяго обрушился невиданный ливень. Провожавшие еле-еле перешли вброд реку Мапочо, которая грозила выйти из берегов. Висенте Уйдобро, бледный, как бумага, шагал под зонтиком, с которого текла в три ручья вода. На обратном пути кое-кто из друзей зашел в таверну «Забудь печаль». О смерти Рохаса Хименеса написали Пабло в Испанию, где он был консулом.
Неруда прочел письмо в Барселоне и отправился в собор Санта-Мария дель Мар. Там он зажег свечи на помин души умершего друга. А в Чили послал простой почтой стихотворение «Альберто Рохас Хименес пролетает».
Этот религиозный обряд во спасение заблудшей души великого грешника, которого ожидали самые страшные муки в глубинах ада, говорит о том, что поэт словно бы верил, что его друзья обретут прощение после смерти. Мария де ла Лус Урибе — она работала с Нерудой в 1964 году — слышала от него этот рассказ о свечах, зажженных в соборе Санта-Мария дель Мар. Ее брат, Армандо Урибе, чрезвычайно строгий к себе поэт, человек глубокого ума, просвещенный католик, не возжигал свечей, но очень долго был рядом с Нерудой и не расставался с его поэзией на чужбине.
26. Пабло де Рока
В голодные дни, когда хоть зубы клади на полку, время тянется дольше, чем Чили на географической карте. Узнав, что сын бросил учебу, Хосе дель Кармен пришел в неистовство и лишил его всякой денежной поддержки. Мамика тайком посылала немного денег — что могла — через Лауру. Поэт ласково называл в письмах сестру «кроликом», «крольком», «кролей», «кролюшей», «Лаурой-кролюшей» и писал ей: «Я в том возрасте, когда надо есть каждый день».
Однажды Пабло, подняв бровь, заявил друзьям, что, мол, без его финансовой смекалки они бы давно пропали. «Если б не эта голова — он ткнул в свою голову пальцем, — вы бы с голоду перемерли. Я один все устраиваю, думаю за всех, а к примеру от вас, Томас, помощи — почти никакой…» Самолюбивый Томас вскипел: «Тоже мне голова! Курам на смех. Вас только и хватает, чтобы гонять меня к Рудесиндо Ортеге — может, расщедрится на пять песо… Или вон пошлете Орландо продать затрепанные книги. Тут ума не надо!»
Изголодавшиеся поэты легко сходились со всяким сбродом. Их нередко принимали за нищих, да они, собственно, и были попрошайками. Лишь милосердные ночные подружки не брали с них денег… В общем, самые что ни на есть бездомные бродяги, бездельники, пропащие головы. Каждый божий день приятели должны были исхитриться и найти какую-то лазейку, чтобы без гроша в кармане раздобыть еду. По сути, они воплощали в себе давно известный и реальный в нашей истории тип молодого человека, в котором слились воедино студент и герой плутовского романа — пикаро, причем чаще всего это происходило от безвыходного положения, у них самих не было склонностей ни к плутовству, ни к попрошайничеству. Дон Кихот говорил, что нет более трудной победы, чем победа над самим собой. Однако преодолевать каждодневный лютый голод, должно быть, еще трудней? Ласарильо с Тормеса{38} и Гусман де Альфараче{39} поистине стали их собратьями, товарищами по несчастью…
И вот тут в жизнь наших друзей вторгается человек на десять лет старше, с властным, крутым характером. Он успел накопить немалый опыт в нелегком искусстве изворачиваться, жить без гроша за душой. Нисколько не интересуясь мнением своих новых знакомых, поправ все правила демократии, он объявил себя их вожаком. Его имя — Пабло де Рока, и он тоже поэт. Он издал книгу огромного формата, которая вызвала шумные споры и была беспощадно осмеяна критикой. Антиномия «поэзия — деньги» долгие годы составляла содержание его жизни. Пабло де Рока с пафосом относился к своей постоянной бедности, а когда ему везло, напивался и наедался до отвала. Каждое утро де Рока придумывал очередную хитрость, уловку, чтоб не лечь спать голодным. Он ходил по домам, предлагал свои книги. Клал все силы, чтобы продать плуги или что-нибудь еще для земледельцев. Разъезжая по провинциям, он ловил на удочку тщеславия распухших в непомерном богатстве помещиков и подсовывал им картины якобы знаменитых художников — короче, не гнушался и подлогом. То ли герой, то ли антигерой, он в ежедневной борьбе за существование стал настоящим авантюристом. Ему удавалось выйти сухим из самых разных передряг. В тридцать лет он водит дружбу с двадцатилетними поэтами. Их сближает поэзия, нужда, яростное желание продержаться, устоять. Этот широкоплечий человек с густыми бакенбардами, которым мог бы позавидовать, скажем, статист из оперы «Кармен» (у него было лицо испанского конкистадора), ходил враскачку, точно медведь или орангутанг. Говорил требовательным, непреклонным голосом, и юноши по его приказу куда-то шли, просили взаймы денег, продавали книги, а то и обстряпывали какое-нибудь рискованное дельце. Многое в их жизни уже на грани человеческой порядочности и никак не совместимо с любовью к литературе, с пониманием чистосердечия, дружбы, солидарности. Эти молодые люди незаметно для себя стали некой сплоченной группой, в их поступках и в их сочинениях есть явный вызов буржуазной морали. Они бедны, но ума им не занимать… Все свои рискованные похождения друзья совершают в пределах Сантьяго. Что ни день, то беготня, они шныряют по улицам и закоулкам, им надо угодничать перед каждым, лишь бы не урчало от голода в животе. Удача — редкий случай. Куда чаще им отказывают, стыдят. Пабло и его товарищей мучает совесть. Попрошайничать, ползать на брюхе за кусок хлеба перед кем попало — разве не позорище? Как можно уважать самого себя? Где чувство собственного достоинства? Да, они пытались относиться ко всему проще, без предрассудков, но им уже невмоготу. Это не жизнь, от нее разит тухлятиной. У молодых людей растет желание порвать этот позорный союз, отречься от главаря. Но страшно! Он ими вертит как хочет. От его громового голоса, от его угроз у них мурашки по коже. Но все-таки они решают избавиться от рабства, восстать против диктатора… Всегдашнее место встречи с Пабло де Рока — ресторан «Геркулес». Ражий детина появляется в свой обычный час. А они приходят с пустыми руками. У всех виноватые лица. Вот-вот посыплется ругань. Заговорщики готовы дать ему отпор. Он требует от них отчета за день, а они не раздобыли ни единого сентаво. Он разражается грязной бранью. Юноши цепенеют, молчат. Как отважиться? Как поднять на него голос? Чего стоят все их планы-договоры? От досады, от злости на самих себя они вдруг набираются храбрости и с криками бегут за ним… в туалетную комнату. Вот там, среди едких стойких запахов, они вступают в открытый бой со своим врагом. Томас Лаго первым начинает атаку. За ним — Диего Муньос. Бунтари берут на прицел растерявшегося деспота. Он орет как оглашенный, но деваться ему некуда. Со всех сторон на него летят тугие струи, пахнет отнюдь не порохом, а мочой. К бунту присоединяются остальные. Неруда что-то кричит. Он навсегда запомнил восстание в «Геркулесе». Шли годы, и Неруда стал рассказывать об этом с веселой усмешкой, хотя не забывал подчеркнуть, что они той ночью совершили ратный подвиг, отстаивая свою свободу.