Нерусский новый русский
Шрифт:
Вторая фаза, поочередные оскорбления, наступила незамедлительно. Она проходила неспешно. Раз в несколько шагов один из нас в тишине (машин мы уже не слышали) выпускал изо рта что-то типа «ублюдок безмозговый» или «идиот обкуренный» и т.д. и т.п. И вот, в перечне Леши прошло «еврей…». Я был научен, что в этот момент надо было бить в морду, но, черт подери, этот бугай был выше меня на голову, и я уже видел, как он в течение недели жёстко выдавал пендали всем подряд на переменах. И вот, как-то кулачки мои сжались, но никуда не полетели. Мозг судорожно перебирал, чем же достойно ответить на оскорбление, но ничего, кроме какого-нибудь «урода тупоголового» или подобной безликой чуши, не приходило. Леша по паузе или по тону считал тут же, что попал в яблочко. И, понимая это, начал повторять, именно, это моё колющее и режущее «еврей, еврей, еврей».
Обстановка накалялась больше и больше, но драться почему-то было неохота, и ему тоже. И вот, в какой-то момент кто-то из нас не выдержал и плюнул другому на пальто! Второй идиот тут же ответил тем же! Мы не забывали обзывать друг друга, но теперь необходимо было ещё изыскивать каждый раз какой-то запас давным-давно закончившейся слюны, иначе оскорбление явно не засчитывалось!
Ужас
Так мы подружились с Лешей. Родителям ни одна из моих версий по поводу того, что со мной случилось, почему-то не подо шла. Они, конечно, догадывались, что я побывал в хоботе простуженного слона, но никак не могли понять, откуда этот хобот взялся…
Клинья и не только
Помню в годы застоя, когда ничего ни у кого не было, родители где-то по блату достали кожу. Кожу на пальто или на пиджаки, не знаю, было ли сразу у них понимание, на что. Ну как объяснить сегодняшнему жителю, что такое было в семидесятых ходить в кожаном пальто или пиджаке? Наверное, это что-то типа, как нынче ездить на мерседесе «S» класса послед ней модели. То есть всем ясно даже не только то, что ты крепко очень зарабатываешь, а еще, что ты супермодный человек – бомонд что ли. Человек, который расширил обычные рамки пространства и проник куда-то, куда остальные жители совка были вообще не вхожи. Итак, кроме машины и отдельной квартиры, мои родители должны были лакирнуть свою успешность кожаными одежами. Думаю, они были в восторге от такой удачи, ведь даже, если ты скопил или занял деньги, то такие вещи было почти невозможно достать! Ты должен был знать каких-нибудь грузинских подпольных сапожников, которые где-то в подвалах шьют обувку из этой самой кожи, которую в чемодане привезли их соотечественники, возделав ее где-то там в солнечной стране своей так, как их научил их дед-пастух. Почему в России, где в общем-то было полно колхозов и совхозов, набитых коровами, мясо и молоко, которых шло на прилавки тысяч магазинов, не было кожи? Не знаю, наверное, она шла на экспорт за валюту или вся уходила на огромные обувные фабрики типа «Скорохода»*.
Добытая «родительская кожа» была по сегодняшним меркам отвратительная, какая-то дубовая, не гнущаяся. Каждый сгиб ее сопровождался шумом, как будто согнули жестяной лист. Человек в таком пальто был бы не только виден, но и слышен в любом помещении. Сегодня, чтобы добиться такого эффекта, вам придется залезть в современном кожаном пальтишке в морозилку минус восемнадцать на часик, больше не стоит, иначе можно забыть, что вы там делаете, и все тогда сорвется. Итак, кожа поселилась в шкафу и начала искать себе достойного скорняка-портного! Ошибиться было нельзя, отдав не тому человеку, можно было потерять не только большие деньги, которые она стоила, но и упустить, возможно, и навсегда, шанс щеголять в самом модном и шикарном прикиде! Теперь, всем гостям в середине вечера вместо фамильных сокровищ в виде новых хрустальных изделий демонстрировался хрустяще-шумящий рулон. Все разворачивали, оценивали под люстрой цвет, аккуратно сгибали, видимо, боясь заломать, пробовали тихонько царапать ногтем и цокали языками в восхищении. Можно сказать, покупка работала не хуже любого экспоната искусства, например, ведь картину или портрет не носишь с собой по улице, а вот дома людей дивишь, и от этого получаешь неплохие дозы приятных ощущений. Поиски портного затянулись, кожа лежала уже год или два, но «кто ищет, тот всегда…», как говорится в песне.
Настал момент и сокровище повезли к мастеру. Развернули и застыли в замороженном состоянии. В разных местах по краям ножницами были отрезаны странные треугольники. Что за зверь завелся в шкафу и отъел треугольники, было неизвестно! Двух плащей не получалось теперь, банально не хватало материала! На пиджаки, слава Богу, его было почти достаточно. Мастер пообещал, что что-то придумает, то ли кусочки где-то вставит, то ли короче сделает, а может обрезки у него были от прошлых изделий? Папа и мама щеголяли на праздниках и ответственных мероприятиях в пиджаках много лет потом. Но, вернемся к зверю, изъедающему кожу в шкафах, к этой огромной зуба той моли! Вместо того, чтоб искать ее, вооружившись пистолетом и фонарем в лабиринтах шуб и простыней, родители стали рассматривать Мишкины клешенные джинсы. В конце семидесятых мода Битлов и всяких хиппи-вольнодумцев уже просочилась и в совок. В джинсах внизу в швы были вставлены клинья. Совсем кожаные, почему-то, всем своим видом очень напоминающие будущие родительские пиджаки. Если приложить к ним ухо, то, наверное, можно было услышать тихий шепот: «Мы могли бы быть плащом, плащи моднее пиджаков…»
Вновь бушевала буря! Опять родители рвали и метали. Действительно ли теряются нервные клетки, когда ты хочешь кого-то убить, но разум останавливает и не дает? Наверняка! Мишке было ведь уже лет восемнадцать-двадцать. От таких поступков у близких наступает ощущение полного бессилия, а его сопровождает ужасное сожаление и разочарование в своем самом важном в жизни достижении – в детях…
Еще через полгода мы уехали отдыхать. Мишку оставили одного, в квартире шёл ремонт, он должен был приглядывать за мастером. Когда мы вернулись, пришли гости. Отец по торжественному случаю достал из бара дорогущий эксклюзивный французский коньяк, если мне не изменяет память – «Martel». Вещь берегли там пару лет для какого-нибудь самого важного случая. Видимо, случай настал, то ли юбилей это был, то ли новоселье. Все попросили пустить его по кругу посмотреть. По столу шло два предмета: потрясающей красоты бутылка с вылитой в ней из стекла печатью и удивительная яркая коробка. В совке никто не видел никогда алкоголя, упакованного в индивидуальные коробки. Отцу подарил его спасенный им больной, видимо, какой-то очень непростой человек. Наконец отец разлил гостям по стопочке. Никто тогда про коньячные бокалы ничего не знал, конечно. Был произнесен долгий важный и волнительный тост и все, даже те, кто никогда до этого и не пил алкоголь, бережно поднесли заморское чудо к носу, пытаясь ощутить букет неведанных никогда прежде ароматов. В таких случаях после глоточка идет пауза. Пьющий, нет, вернее вкушающий, должен в тишине ощутить все тонкости и детали прелестного мастерства и достижений выдающихся мастеров. Так было и в этот раз, гробовая тишина повисла над столом. Через несколько секунд люди начали пересматриваться друг с другом в попытке оценить реакции остальных. Кто-то отхлебнул повторно, кто-то по великой русской традиции опрокинул залпом оставшееся в стопке. Люди начали закусывать. Отец стоял, как вкопанный и не садился.
«Женя, садись, это похоже чай. Ничего страшного, главное, что все мы сегодня здесь собрались, зато оливье удался и вообще все замечательно».
Вечером я плакал и просил папу не трогать Мишку. Один-единственный раз в жизни я видел, как отец пытался что-то сделать физически, он кричал, что задушит Мишку собственными руками, а тот вместо раскаяния и просьб о прощении, невозмутимо твердил, что это не он с дружками выпил весь алкоголь в баре и залил везде чай. В бессилии отец попытался изобразить или действительно схватить Мишку за шею, они повалились на диван. Мишка вывернулся, для самбиста это было не очень сложно. Мама почувствовала единственное решение и закричала, чтоб он уходил. Дверь хлопнула под напутствие отца, чтоб он никогда больше и не возвращался. Так Брат покинул отчий дом. Мать дала ему ключ от комнаты в коммуналке, где мы раньше жили, на Техноложке. Когда я ездил в старую школу на троллейбусе, я часто заходил к Мишке. Похоже, шло противостояние между ним и родителями, денег у него не было, и он покупал хлеб, пек из него сухарики, нарезав на кубики и этим питался. Я с удовольствием угощался и даже завидовал ему, что он может есть только сухари! Родители, наверное, ждали, что без денег он вынужден будет вернуться, извиниться и они опять примут его. Все пошло не так. Одинокая самостоятельная жизнь имела уже больше плюсов, чем минусов. Мишка не пришел, конечно, через полгода он явился под уговорами матери помириться с отцом, и какие-то отношения были восстановлены, но жить он остался на Техноложке.
Плакат
Итак, наша скрепленная плевками дружба шла год за годом, и в ее поле в том же пятом классе был включен Фокс. Маленький, худенький, лопоухий, пучеглазый интеллигент-еврейчик. Нет, мы не заплевали его с ног до головы, принимая в друзья. Мы даже не порезали ему вены, чтобы поклясться на его крови в дружбе. Просто он всегда был со всем согласен и слушал любую нашу ересь, с попытками найти в ней положительную суть. Так он и стал нашей частью, тихий, спокойный, честный, все понимающий дружок…
Еще в нашем классе учился двоечник Ромыч. С ним мы совершенно не дружили. Он жил какой-то своей жизнью, в своих грязных ногтях и соплях, и особо с нами не пересекался. Однажды Ромыч притащил в школу плакатик «интерфлюг», была такая зарубежная авиакомпания. Плакат складывался вчетверо или шестеро, при разворачивании можно было любоваться «ТУ 154», летящим в голубом небе. Вообще-то, вроде как ничего особенного, но иностранные буковки, большой, качественный, глянцевый в нищем совке, где ничего тогда кроме газет «Правда» и «Известия», которые даже никто не выбрасывал без использования по второму назначению, не было, в общем, вещица заслуживала внимание. Ромыч тихо сообщил нам, что у него не один такой плакат и поинтересовался, не хотим ли мы у него купить этот плакатик за 40 копеек? Деньги были вполне подъёмные, всего лишь два пломбира в вафельных стаканчиках, на которые нам ежедневно выдавали родители. Но мы уже были взрослые и торопиться не стали. Через несколько раундов переговоров плакат оказался у нас на реализации. Да еще и с договором о прогрессивной скидке в случае опта! Покупки новых клюшек, игр и мопедов начали загружать наши карты памяти и пробуждать румянец на мозгу, а плакат начал непрерывно демонстрироваться тем же одноклассникам, которым мог бы его продать и сам Ромыч… но с нашим энтузиазмом, профессионализмом и авторитетными мнениями дискуссии шли вполне активно!
И вот, разгоняя воздух коридора ушными плавниками и до противного интеллигентненько вытирая носик платочком, ничего не подозревая, выйдя с очередного больничного, семенил прямо на нас маленький, пучеглазенький Фокс. Не помню, поздоровались ли мы с ним в ответ или сразу развернули плакат. Ну, в общем, развернули. Наш «образец этикета» начал тут же кивать головой и нахваливать синий цвет неба и качество бумаги, всячески стараясь изобразить понимание и поддержку… Я совершенно официально заявляю сейчас: «Фокс–провокатор!» Он сам спровоцировал нас на вступление в товарно-денежные отношения с другом! Мы находились в состоянии поиска покупателей с целью обогащения. Разве можно было в такой момент так нахваливать товар!? В общем, мы еле дождались окончания уроков. Схватив под мышки нашего святошу, его портфель, сменку, поперли все это к Фоксу домой, не взирая, естественно, на его робкие попытки переместится в художественную школу на занятия, которые, как вы понимаете, он никогда до этого не пропускал… Сожрав по булке-слойке за 7 копеек каждая (как могли эти булки исчезнуть с рынка – это загадка?!) и выпив чайку, которым приветливый хозяин нас почивал, мы, как-то автоматически находясь в состоянии аффекта, получили с него рубль (понятное дело, родительский, заначенный милыми инженерами в серванте). Плакат Фоксу мы по-честному отдали! И находясь в самых растроганных чувствах, потрясая окаменевшему Фоксу руку с риском отрыва от тела, быстро раскланялись! Итак, практика доказала нам громадную рентабельность нашего нового бизнеса и, как выяснилось, востребованность продукта рынком! Об уроках не было и речи! Тут же, вложив в бизнес, а именно в средства связи, 2 копейки, мы прямо из-под дома Фокса, который, наверняка, абсолютно бледный, все ещё молча и неподвижно сидел на диване рядом с плакатом, мы свя зались с нашим поставщиком товара и договорились о переговорах. Путь из будки телефон-автомата до Ромыча мы преодолели бегом. Ромыч был самым маленьким в классе, еще меньше Фокса, это тоже как-то спровоцировало нас. Вероятно, именно из-за этого его отвратительного качества мы вместо передачи ему 40 копеек забрали у него целую картонную коробку плакатов, честно украденных им на каком-нибудь складе авиакасс или авиакомпании…
Конец ознакомительного фрагмента.