Нервные клетки с запасом. Новые впечатления с излишком. Дилогия
Шрифт:
Прошлепав босыми ногами по каменному полу к двери — что за нелюбовь к мягким теплым коврам? — ради очистки совести дернула за ручку, но, как и ожидалось, меня заперли. Да я бы и сама не ушла, чего нервничать так? И в первый раз добровольно притопала для ритуала…
Испустив еще один тяжелый вздох, обошла комнату по периметру. И только сейчас обнаружила неприметную небольшую дверь за шкафом. Толкнув ее, возликовала — ванная! Ура-ура! Кое-куда мне тоже уже давно хотелось. Живем!
И уже не удержалась от радостного возгласа, поняв, что тут есть горячая вода. Набрав
Тупая пульсирующая боль уже расплывалась от затылка к вискам, грозясь вскоре охватить все области головы, знаменуя приближающийся приступ, но пока у меня еще было время понежиться в ванне. И заодно вспомнить, как же я докатилась до жизни такой, и придумать, как теперь выпутаться из сложившейся ситуации…
* * * * *
Это случилось почти сразу после моего прыжка с парашютом. Приступ нагрянул внезапно, я только успела приземлиться. Ко мне уже бежал радостный Пашка, прыгнувший немного раньше, что-то кричал летный инструктор, находившийся там же. Только звуки вдруг будто отрезало, оставив мне лишь пугающую оглушительную тишину, колени внезапно подогнулись и я опустилась на колючую сухую траву.
В глубине души шевельнулся страх: как же объясню свое состояние Пашке? Но сознание милосердно покинуло меня, избавив от выяснения отношений…
Пришла в себя уже в больничной палате с довольно толстой иглой, торчавшей из вены, куда поступала прозрачная жидкость из капельницы. Прибор, находившийся у изголовья, издавал неприятное гудение, и еще раздражал стойкий запах апельсина. Я уж было начала грешить на появившиеся обонятельные галлюцинации, но повернув голову, увидела на соседней койке исхудавшую женщину за тридцать с землистым цветом лица, контрастом выделявшимся на фоне яркой цветной косынки на голове. Она что-то жевала, листая модный журнал, а на ее одеяле оранжевой кляксой предательски маячила шкурка от апельсина.
— О, проснулась? Врача позвать? Справа от тебя кнопка вызова, — заметила соседка довольно жизнерадостным тоном, который редко услышишь от человека с нашим диагнозом.
Оглядевшись, я узнала палату, в которую обычно привозят пациентов сразу после реанимации. То ли здесь уровень кислорода выше, то ли просто в случае чего реанимационная находится напротив — не знаю, если честно. Мне говорили, когда попала сюда в первый раз, свалившись прямо на улице, только память в последние пару месяцев и так нередко подводила…
— Давно я здесь? — спросила, прокашлявшись.
— Да не особо. Час назад перевели из реанимации. Твой парень тут крутился, вон рюкзак твой оставил, но врач его пока выставил из палаты, — охотно ответила женщина.
— Рюкзак выставил? — отреагировала я немного заторможенно.
— Парня твоего! Кстати, у тебя телефон звонил несколько раз. Извини, я не приучена по чужим вещам лазить. Думала, твой парнишка на пороге появится — скажу ему, чтобы посмотрел, кто там тебя добивается, объяснил ситуацию…
Я, уже не слушая, тут же потянулась к своему рюкзаку и лихорадочно принялась искать мобильный телефон. Если звонили несколько раз — наверняка мама. Небось, места себе уже не находит, строит сотни предположений, одно страшнее другого, почему не беру трубку.
Но первым в ладонь ткнулся честно выпрошенный дракоша. Чтобы не мешал, выложила его на одеяло, продолжая поиски.
— О, хорошенький такой! А хвостик где? — тут же отреагировала соседка. — Можно вылепить из пластилина или полимерной глины и аккуратненько подклеить, я смотрела видео на Ютубе…
А вот и телефон! Нескольких быстрых нажатий на кнопку блокировки экрана оказалось достаточно, чтобы понять — заряда в нем не осталось. Черт!
— Что, не включается? Позвони с моего, если надо. Сейчас, где-то тут лежал… Куда ж он делся? Помню, у меня тоже была ситуация, когда телефон разрядился, а я посреди поля одна. Представляешь?
Было видно, что она, в принципе, не прочь поболтать, но ее прервал появившийся на пороге Николай Васильевич.
Быстрый осмотр, несколько стандартных вопросов о самочувствии, и только после этого мне сообщили, как же я, собственно, сюда попала. И снова ничего нового не узнала. Припадок, Скорая, реанимация, палата… Ожидаемо. А сейчас начнутся все те же осточертевшие уговоры на химию.
— А где Пашка? — опомнилась, бесцеремонно перебив врача.
Тот неодобрительно покачал головой, окинув меня осуждающим взглядом поверх очков, но тянуть с ответом не стал.
— Молодой человек пошел оплачивать квитанцию. Не беспокойтесь, судя по всему, пока с вами не поговорит — не уйдет.
Черт! Спустить все на тормозах точно не получится — наверняка Пашка уже в курсе всего. Зная его, точно не уйдет, пока не вытрясет из меня подробности моего состояния и не выскажет все, что думает о моем решении скрывать до последнего…
На душе стало совсем мерзко. Видеть сочувствие и боль бессилия в глазах близких — то, чего я боялась намного больше смерти.
— Угу… Я здесь как обычно, до утра — и могу идти? — уточнила на всякий случай, прикидывая, что буду врать родителям, почему не приду сегодня ночевать.
— Я уже говорил это и в прошлый раз — вам следует находиться под наблюдением врачей, а ваш отказ от лечения… — завелся Николай Васильевич, и вновь последовала лекция о химиотерапии. — Вот посмотрите на Антонину Львовну! Она борется за жизнь и побеждает, а вы сдаетесь!
Женщина деловито поправила косынку на голове и подмигнула мне из-за спины врача.
— Я не сдаюсь, просто не хочу терять драгоценные минуты зря. Вы же сами знаете, на моей стадии выживаемость после химии всего два процента — я обратилась слишком поздно. Извините, я не настолько верю в успех данного мероприятия, предпочитаю получать от жизни все, что она еще в состоянии мне дать, — парировала, слабо усмехнувшись.
Сожаления от принятого решения я не испытывала. И Николай Васильевич это понимал. Да и убеждал, скорее, по привычке.