Несчастье на поводке
Шрифт:
Тони любил рассказывать, как ему удалось одержать верх в борьбе, в которой они друг друга практически удушили. Казалось, он вот-вот умрет, когда рыба сдалась, подарив ему победу на последнем издыхании. Он поймал чудовище, от которого не мог отделаться. Его тело все еще дрожало от конвульсий рыбы. Он был ей безгранично признателен. Он сожалел, что рыба умерла, но уже никак не мог даровать ей свободу.
В объектив герой показывал не рыбу, которая бьется за жизнь яростно и красиво, а свою огромную добычу. В его взгляде была тень сожаления, он, возможно, думал, что смешон, изображая победу, как охотники, убившие льва — они ставят ногу на львиную тушу, унижая и так мертвое животное. Или как охотники за гориллами, которые вставляют в губы трупа зажженную
«Откуда, — размышлял адвокат, глядя на фотографию, — у человека этого поколения такие устаревшие, архаичные взгляды?» Эта поза, как пьяница у барной стойки, который с каждым следующим бокалом пива все преувеличивает размеры пойманной форели. Молодому адвокату припомнилось, как во время поездки в Армению — на родину его матери, видел мужчину, который танцевал на обочине дороги, вытянув руки вперед и выполняя какие-то призрачные движения. Священный танец. Водитель такси объяснил ему, что так браконьеры показывают размеры занесенной в Красную книгу семанской форели, которую прячут в кустах. Тони был одним из этих рыбаков-призраков, которые убивают священную рыбу, те же движения, только подняв руки вверх, хвастаясь запрещенной смертью.
— Что можно подумать о женщине, — сказала судья, — которая выбирает такую фотографию в семейном альбоме, чтобы отдать ее убийце, которому делает заказ? Она не выбрала фотографию на паспорт. Не вырезала его со свадебного портрета, где они вдвоем, нет, она выбирает фотографию, где он с голым торсом, тем самым отдавая его тело на растерзание, живот, грудь, шею… Убийца не действовал наугад, он знал все о теле, которое собирался уничтожить. Еще б картинку из учебника по анатомии дала, обозначив жизненно важные органы. Что после этого всего значила голова, лицо, которое убийца должен был узнать, лицо, застывшее в оскале, прилизанные волосы, прищуренные от солнца глаза? Эта женщина хотела, чтобы уничтожили саму эту жизнь, которая ее раздражала, чтобы искоренили навсегда это удовольствие от пребывания на земле, телесную радость, которой она была лишена.
Если бы фотографию, действительно, передала Кэти, то в ее жажде крови можно было бы не сомневаться, равно как и в смертельной опасности ее натуры. Это не просто заказное убийство, это наказание, месть.
— А что если, — парировал защитник Кэти, — это юноша, чьи отпечатки пальцев были найдены в машине и на фотографии, к которой он, явно, прикасался, он учился водить на автостоянке возле супермаркета, что если это пятнадцатилетний сын, который гордился своим отцом и сам принес фотографию Джеффу? Что если он достал ее из альбома, чтобы противопоставить настоящего героя всему этому бахвальству Джеффа? Его отец не воевал в доспехах и с автоматом в руках, он рисковал жизнью, опускаясь в воду за громадной и опасной рыбой, которую долго преследовал, прежде чем схлестнуться с ней в смертельном поединке. Что если Оливье со временем догадался, что Джефф — заложник своего грузного тела, мог быть лишь героем россказней, которые хороши, чтобы впечатлять тех, кто ничего не слышит и не видит?
— Но Джефф утверждает, что сам выбрал фотографию, — вмешался полицейский, — он взял ее в альбоме.
— Почему именно эту? — спросила судья. — Там много других, где Тони намного легче узнать. Вот в день чествования лучшего продавца года, где он в костюме, с галстуком, кубком и ленточками. А вот в день победы в велогонке по Корсике, велосипед лежит на земле, а он поставил ногу сверху. И еще куча сиюминутных кадров, Кэти щелкала их, чтобы запечатлеть улыбку или мимолетное движение любимого мужчины. Ее самой в альбоме почти не было, она уступила свое место ему.
— Я предположу, — сказал адвокат Джеффа, — что это связано с его увлечением животным миром, о котором я вам рассказал.
Мертвая рыба пробудила в нем животную злобу. Уже, будучи в машине, он яростно рассматривал фотографию, чтобы заставить себя перейти к действию. Он ждал, пока Тони выйдет из дома,
«Козел, — кричал Джефф, убивая его, — Гнида. Скотина. Скотина. Скотина». Все свидетели слышали, как он выкрикивал оскорбления. Но они были адресованы вовсе не мужу Кэти, а рыбному палачу.
43
Лили ничего не видела. Она не смогла увидеть. Она не хотела видеть. До последнего, она все отрицала, ее доверие к Джеффу и Кэти ничто не могло пошатнуть. Она говорила, что нет, все они ошибаются, что они ничего не понимают, что это невозможно. Совпадения расписания Кэти и Джеффа, продолжительность телефонных разговоров и то, откуда они были сделаны, ничего ее не смущало. Ей нужно было признание Джеффа, ей нужно было услышать из его уст, что он убил от любви, и только тогда правда ударила ее прямо в сердце.
Комиссар надолго запомнит это широкое лицо, с которого не сходила доброта, не стирался положительный настрой, и удивительная для такой толстой женщины легкость, как вдруг ее бросило в жар, и лицо побагровело, потом побледнело, остались только как у клоуна красный нос и уши. Карикатурный, комичный персонаж, который должен был смеяться, а он вопит от страшной боли. В слезах, рыданиях, стенаниях Лили заговорила.
Еще в детстве она посвятила всю свою любовь Кэти. Она сделала все, чтобы стать незаменимой, и тогда семья Кэти ее приютила, как щенка или котенка для развлечения их «золотой малышке», которая всегда была такой одинокой. Поначалу она провожала ее домой, открывала калитку и заходила в дом. Когда она оставалась на ужин, у нее спрашивали, не надо ли предупредить родителей, что она у Кэти. «Они в отъезде», — отвечала Лили. Тогда ей предложили остаться ночевать. Она привыкла к этому дому. И уже никто не удивлялся ее присутствию, а скорее отсутствию. Куда делась Лили? Она дома, в фургоне или на свалке с отцом. Но никто не искал ее, потому что вскоре она сама появлялась. Так и жила под защитой той, которую сама защищала, как растения-сапрофиты, где и чем они только питаются, где берут воду, похоже, из воздуха.
Каждое первое сентября одна и та же паника. Будет ли она в одном классе с Кэти? Напрасные страхи, потому что у них фамилии на одну букву, и они всегда оказывались в одной группе. Один и тот же лицей, один и тот же иностранный язык, один и тот же вид спорта, Лили следовала за Кэти повсюду, хотела только то, чего хочет Кэти, и всегда оправдано, потому что так думала Кэти.
Кэти не выпячивала свой авторитет, она следовала по пути нормальной жизни, который задали ей родители, окружение, соседи. Лили шла за ней по пятам, и, возможно, поэтому получила такую неожиданную судьбу, правильное образование, факультативы в школе, которые никогда бы не выбрала сама. Ее реальная жизнь никак не просочилась в ее детство. Безразличие одело ее в мягкий кокон, который никто никогда даже не подумал разорвать.
Она заранее предполагала, какими длинными окажутся каникулы, особенно в Палансе, особенно на море. Излишняя бледность Кэти, которая не могла долго оставаться на солнце, им была на руку, равно как и ее болезненная худоба, из-за которой ей нельзя было долго находиться в воде. Лили ждала ее на утесе возле дома с полотенцем в руках, чтобы сразу же накинуть его на нее, спрятать от посторонних взглядов. Какое наслаждение закрыть за собой голубую деревянную калитку, оттуда дорожка шла к пляжу, не давая любопытным заглянуть в дом. Они закрывались от солнца в деревянной хижине в саду, которую тогда называли кукольным домиком, и играли в школу.