Несчастный скиталец
Шрифт:
Миловзор же ей так отвечал:
– Напрасные ваши слова, милая Эмилия, ибо зрю я перед собою отнюдь не бабу, но заслужонного офицера с выслугою и боевым ранением, что есть непременное доблести доказательство. Вы же, – прибавил он мне тихонечко, – лутше слушайте нас да соглашайтесь, иначе мне придется похищать вас отсюда силою. Я ни перед чем не остановлюсь.
Столько в его словах было мрачной решимости, что счел я за благо уступить. И внутренне стеная по случаю зубной боли, выслушал я стратегию, каковую Миловзор изложить не преминул.
– Через час после нашего ухода, – рек он, – принесут вам с посылкою три дюжины бутылок вина, каковое вино вы пить не станете, ссылаясь
– Ах, что вы говорите! – вскричал я, а Эмилия мстительно разсмеялась.
– В оное платье вы облачитесь, и с этим по простыням выберетесь из окна. Только не очень мешкайте – есть опасность немалая быть замечену городскою стражей. Лакей вас на земле примет, и тут вы не теряйтесь – в двух шагах, на углу, будет ждать карета с нами внутри. Кучер – мой человек, лошади славныя – в два щета будем мы вне города.
– Но дальше…
– Дальше – судьба решит. Теперь же мы пойдем.
На прощание сестрица Эмилия, зря мою покладистость, сжалилась надо мною.
– Пожуйте сей целебный корешок, – сказала она. – Средство испытанное. Да смотрите, не погубите нашего плана!
Мартос, слуга мой пронырливый, проводил обоих вон, а я же, жуя корешок, горько горевал:
– Прощайте, уютные мои стены! Прощайте, мои картины! Мои курильницы с деликатными ароматами, мои фарфоровыя пастушки и букеточницы! Навсегда прощайте мои запонки, золотыя, серебряныя и жемчужныя – вряд ли смогу взять я с собою более двенадцати пар! И камизолы мои наряднейших фасонов, и рубашечки! Особливо прощайте воротнички, кружевныя и так. Перчаток более трех пар наврядли возьму – и перчатки прощайте! Живите долго, занавеси и скатерти. Ты, покойное кресло зеленаго дерева и с подушкою, – желаю тебе не угодить в пещь. Шейныя платочки, плоеныя и простыя, трости – особливо с ручкою из кракенова клюва, альбомы пикантныя, парички – черныя, белыя, лиловыя и беж, панталончики и кюлоты, чулочки – иные теплыя, иные – нарядныя, жилеты – особливо бирюзовый с разводами и другой с чорными пуговками, духи – пачули и амбра осьмнадцати сортов, такоже и масло черепахова дерева, булавки алмазныя и изумрудныя, башмаки с бантами и так, на красном каблуке и на жолтом, накладныя усы сорока фасонов и цветов, механическая вастрийская коровница с головою из фарфору и коровою (у коровы кто-то роги оббил), гобелены и бумазейныя ширмочки с откровенными сюжетиками и астрами, ленты, свернутыя и пучками, белила, сурьма для бровей, ножи для фруктов коллекционныя, пасьянсныя карты всех размеров, нескромныя и простыя, шлафроки – лазоревый, пюсовый, орельдурсовый, накаратовый, массака, мердуа и цвета влюбленной жабы…
Так я говорил, а в это время подошед ко мне моя Милушка зачла проситься на ручки. При сем я напросто разрыдался и сквозь слезы рек:
– Тебя же, моя душа, я нипочем не оставлю!
Прижал я Милушку ко груди, а она меня язычком по лицу лизнуть не преминула, слезы мои утирая.
Решено!
Стал я укладывать вещи – камизолов взял два нарядных, два дорожных и один нарочитый – для охоты. Рубашек взял семь пар, да башмаков – четыре пары. Взял тако же и пять жилетов. Шляп взял две, по числу париков, каковых взял чернаго и белаго по одному. Взял платков и пачулей четыре пузырька. Тростей – увы – не взял вовсе, но
За сими трудами мои зубные страдания окончились. Помог мне сестрицын корешок, только от его соку зубы и язык в моем рту сделались зеленоватыми. Посокрушавшись ради сих причин, вызвал я Мартоса, ленивого моего слугу, и велел указанные тюки и саквояжи вынести из дому, как бы в прачешную. Прихватив при этом на чепь и любезную мою Милушку.
Приказал я ему соблюдать осторожности, да только сторожа мои к сему времени были готовы. Двое лежали, сраженные дивным напитком на месте, третий упал в погребец, а четвертый, сержант, смотрел на бутылку и приговаривал: «Вот славное вино!» – а более толку от него не было.
Подозвал я к себе Азель и другую кривобокую и, глупейшим образом себя ощущая, велел подать теткино выходное платье. Те, изрядно недоумевая, принесли оное.
Зачал я в него облачаться – что за вздор! Дамское платье – хитроумнейшая загадка. Для опытнаго кавалера совлечь оное с дамы – вовсе не штука, а поди-ка попробуй на собственной персоне застегнуть сии головоломные крючки! Словом, пришлось приживалкам моим меня наряжать. И покуда вертели они меня, словно бы болвана портновскаго, я так размышлял: «Что я делаю? Почто позволил я втянуть себя в историю? Ежели изловят меня в таковом наряде, то не преминут с насмешками посадить в нарочитую камеру, где любители мущин обретаются. И какова же в сем ирония судьбы! Коварная Феанира в мужском платье мой дом покидала, я же в женском из него бегу».
Когда же кривобокия дуры труды свои завершили, то так обе в голос и ахнули. И было с чего. Глянул я в зеркало на себя и обомлел – как живая, стояла передо мною тетка моя Лавиния, разве только ростом повыше и без морщин!
Наказал я дурам обо всем молчать, сам же связал между собою те самые наглазныя повязки, мне подаренные. Пусть милыя дамы простят мне сию вольность! В каждой из повязок было полтора локтя длины, так что веревка вышла изрядная. Один конец сией веревки привязал я к нарочитому крюку для гардин. Другой же, ставни отворив, вниз спустил.
В эту минуту руки мои дрожали… Отчего свирепый вихорь судьбы избрал меня своею игрушкою? Сроду не было во мне особых амбицый, я отнюдь не герой, нарочитыми знаниями не обременял себя… Всего-то и хотел, что пожить спокойно. И вот, словно бы для забавы некоего литератора или писателя пиес, я в старухином туалете лезу из окна, рискуя свернуть шею. Вот горькая насмешка жизни.
Так, пеняя про себя, я полез книзу. Скоропостижная моя веревка раскачивалась, я пребольно стукался об стену и об водосточную трубу, учиняя немало шума. И вот когда я почти достиг земной тверди, то услышал из темноты бряцанье оружие и голоса.
– Лопни мои глаза! – рек один голос. – Чтоб мне полгода стоять под выкладкой, если это не привидение старухи дю Леруа, каковая в этом доме обитала!
«Вечерний обход», – смекнул я. Руки мои разжались, и я рухнул в палисад, совершенно расшибив седалище свое.
– Полно врать, – ответствовал другой голос. – Это к ея племяннику чрез окно лазают пожилыя любовницы!
Солдаты расхохотались и прошли мимо.
Тут же поспел ко мне Мартос, нерасторопный мой слуга, навьюченный моим багажом. Рядом скакала веселая Милушка, изумившись моею одеждою.