Несчастный случай
Шрифт:
— …а с больным всегда надо говорить осторожно, особенно если он человек образованный, да еще такой, который знает, что это за болезнь, — говорил Ромаш. — Это же само собой разумеется. Но как хотите, а такие факторы, как больное или здоровое сердце… Я только что говорил, что у Нолана сердце было плохое или, во всяком случае, не совсем в порядке. Вам это известно? — Ромаш обвел глазами всю группу.
— Да, мне это известно, — сказал один из присутствующих. — Но, простите, о чем, собственно, спор?
— Меня интересует одно, — сказал другой, — как это произошло.
Уланов сосредоточенно беседовал с физиком, заговорившим об измерении нейтронного излучения, приземистым человеком по имени Пепло.
— …ничего общего с взрывами в Японии, — говорил он. — Конечно, последовательность ядерных реакций одинакова, что в бомбе, что в критической массе, с которой они работали. Но эта их масса давала только ионизирующее облучение — ни тепловой, ни механической энергии. Короче говоря, взрыва быть не могло. К тому же, они стояли близко к источнику радиации. Значит, что же? Когда взрывается бомба, лучи фильтруются сквозь воздушный слой в несколько тысяч футов, а здесь не было никакого воздушного слоя и вообще ничего, кроме той ерунды, которая у них считается заслоном. Это означает еще больший процент нейтронов по сравнению с гамма-лучами. И еще больше бета-лучей. Если Саксл действительно дотронулся руками до делящегося вещества, он может потерять их хотя бы от бета-лучей.
— Если это могло случиться с Сакслом, значит может случиться с любым из нас, — повторил человек, только что сказавший эту фразу.
Вдруг заговорил очень молодой человек, лет двадцати двух или двадцати трех, с прямыми светлыми волосами и голубыми глазами. Он внимательно слушал Ромаша, излагавшего свой спор с Улановым, и сделал попытку вмешаться в разговор.
— Простите… — начал было он.
— Интересная штука получается с числами, — перебил его один из присутствующих. — Двадцать первое число опять пришлось на вторник, и надо же, чтобы в этот день все и случилось.
— Простите, — снова заговорил юноша, — вероятно, вы и мистер Уланов говорите о разных вещах.
— Что вы сказали насчет чисел? — заинтересовался Уланов, прерывая разговор об излучении нейтронов.
Оказалось, что только двое из восьми собравшихся уже слышали о любопытном совпадений дат. Некоторые улыбнулись, один вытянул губы трубочкой, а остальные, кроме Уланова, приняли это довольно безразлично. Уланов короткими шажками стал ходить взад и вперед.
— Ну, разве это не поразительно? — бормотал он. — Ей-богу, просто поразительно!
Ромаш и молодой человек разговаривали между собой, чуть отойдя в сторону.
— Тем не менее, — говорил Ромаш, — когда я сказал, что у Луиса здоровое сердце и это позволяет надеяться на лучшее, он заявил, будто я несу чушь. — Тон у Ромаша был удрученный.
— Третий день, два и один, — сказал Уланов. — Это безусловно интересно. Три, два, один, shunya.
— Но если чересчур поддаваться иллюзиям, не рискуем ли мы проглядеть настоящую опасность? — спросил Ромаша молодой человек. — И, так сказать, утратить ощущение реальности? Быть может, об этом и шла речь?
— Да, примерно, — бросил через плечо Уланов. Он остановился и снова стал глядеть на окна угловой палаты.
— Совершенно верно, в такой ситуации процент нейтронов очень велик, — объяснял кому-то Пепло, — но не только это затрудняет дело. Необходимо выяснить, как распределилось нейтронное излучение. Например, сколько из этой дозы проникло в кости, где радиоактивность фосфора еще усилит действие облучения на соседние ткани. Это очень интересно, но и очень трудно.
— Вы суеверны, Уланов? — спросил с улыбкой кто-то.
— Само собой, — ответил Уланов, — а кто из нас не суеверен? Но такая необычная последовательность чисел, даже если б это случилось один раз, и то удивительно. А уж дважды — тут надо либо не обращать на это внимание, либо ждать беды. Три, два, один, ноль — shunya, то-есть, ничто. — Он развел руками и сделал гримасу. — Признаться, меня это не радует, — добавил он.
— «Shunya?» Это еще что… — начал кто-то.
— Мистер Уланов обращается к первоисточникам, — перебил юноша. — «Shunya» по-индийски — ноль, который, кстати, придумали индийцы. Но, мистер Уланов, не слишком ли вы поддаетесь страхам, особенно по такому экзотическому поводу?
— Индийцы? — раздался голос. — Какие индийцы?
— Которые живут в Индии, — ответил другой голос. — Меня всегда удивляло, как это греки не додумались до ноля. Данциг утверждает, что рабовладельческая основа греческой экономики сказалась в презрении ко всему, что способствовало…
— Бесспорно, — сказал Уланов, — но что поделаешь с такими совпадениями? Это и удивительно просто, и попадает в самую точку; такие вещи существуют на свете, и от них никуда не денешься. Однако я должен извиниться перед Ромашом. Ромаш, примите мои извинения. Я еще больший болван, чем вы.
— Как физик, — сказал один из собравшихся, — я могу понять вас обоих. Математики, вроде Уланова, всегда склонны к мистике. Помните Рамануджана — кстати, почему индийцы так сильны в математике? — так вот, помните, Рамануджан писал замечательные формулы, но часто не мог придумать для них доказательства. Он утверждал, будто какая-то богиня внушила ему эти формулы во сне. Что вы на это скажете, Ромаш? А что касается вас, химиков, вы просто сварливый народ и боитесь всего нового. А все потому, что вы подавлены тем, как много вы знаете. Мы-то, физики, понимаем, насколько знания ограничены.
Сверкающий, быстро нагревавшийся на солнце воздух над пустырем дрожал от этих споров и рассуждений, хотя с пика Тручас, вероятно, казалось, что в городе ровно ничего не происходит, а на противоположную сторону улицы или в угловую палату не доносилось ни слова. Даже на расстоянии двадцати шагов слышалось лишь неясное бормотанье, ибо только Ромаш один раз повысил голос, остальные же говорили совсем тихо. Бетси Пилчер, заметившей эту группу за целый квартал, показалось, что они стоят молча и неподвижно. «Как коровы на пастбище», — сердито подумала Бетси, подходя ближе.