Несчастный случай
Шрифт:
Она шла медленно, но, увидев их, прибавила шагу; пусть знают, сказала она про себя, что у некоторых есть дела поважнее, чем стоять и глазеть на окна. И для пущей убедительности она придала суровое выражение своему помятому, припухшему от бессонной ночи лицу. Сегодня в два часа ночи холодный ветер, бесконечная пустая улица и безучастные звезды нагнали на нее глубокую тоску; сворачивая за угол, к своему дому, она оглянулась на освещенные окна угловой палаты, и ей захотелось плакать. Сейчас стояло солнечное утро, на улицах толпился народ, но, когда Бетси приближалась к окнам, которые с виду ничем не отличались от других, на душе у нее было нисколько не легче. Сегодня она приняла таблетку бензедрина, выпила три чашки кофе и долго стояла под холодным душем — эти
Но, подойдя ближе, Бетси увидела, что они вовсе не стоят неподвижно, как стадо свиней. Скользнув по ним быстрым взглядом, она убедилась, что они и не думают пялить на нее глаза, и это как-то примирило ее с ними. Бетси не столько увидела, сколько ощутила еле заметные беспокойные движения, какую-то напряженность в облике каждого, выдававшую чувства, которые им хотелось скрыть, и смущение оттого, что это не получается. Но Бетси ничуть не смягчилась, потому что, внутренне примирившись со всеми, она к каждому отдельно испытывала враждебность. Все они были ей знакомы, некоторым она даже оказывала помощь при каких-нибудь пустяковых заболеваниях, но все эти люди принадлежали к прошлому или, если угодно, к будущему, и сейчас ей было не до них. Смутно различая их лица краешком глаза, она видела и чувствовала, что сначала один, потом другой хотел заговорить с нею, и ровным шагом прошла мимо. Бетси, как, впрочем, многие сестры, научилась подчинять свои душевные движения внешним обстоятельствам так, чтобы не обострять отношений с родственниками и друзьями пациентов; когда надо, она умела проявить участие или же держаться в стороне. Пожалуй, атмосфера сейчас была довольно благоприятная для того, чтобы дать волю душевным порывам, так как, проходя мимо этих людей, она вместо возмутительного нездорового любопытства почувствовала в них искреннее беспокойство, которое могло бы ее растрогать. Однако она не растрогалась. Ибо все-таки никто не знал того, что знала она, и никто не испытывал того, что она. Бетси выругала их про себя — наверное, они еще доставят ей немало хлопот — и молча поднялась по ступенькам.
А в группе, когда Бетси прошла мимо, сразу же оборвалась ниточка нервного, ничего не значащего разговора. Бетси отнеслась к этим людям с полным равнодушием; но они не могли оставаться равнодушными к Бетси, вернее, к тому, что было сейчас с нею связано; и чтобы не проговориться о том, самом основном, что каждому из них удавалось скрыть за пустой болтовней, они начали расходиться. Физик, который перед появлением Бетси учтиво иронизировал над собеседниками, вдруг резко повернулся и ушел. Три человека, подошедшие вместе, отделились от остальных и вместе зашагали прочь. Но к пустырю подходили другие. И едва распалась первая группа, как тут же рядом возникла новая. Кто-то окликнул Ромаша; тот поднял с земли портфель и подошел поближе. Уланов и юноша остались вдвоем; Уланов курил и чертил носком ботинка по земле; юноша раз-другой провел рукой по прямым волосам, мельком взглянул на Уланова, потом тоже повернулся и ушел.
Через несколько минут на улице, со стороны телеграфа, появился Дэвид Тил. Уланов уже ушел, вторая группа тоже разошлась, но на другой стороне улицы, напротив больницы, образовалась третья. Человек пять-шесть медленно прохаживались по тротуару, останавливались, потом опять принимались ходить взад и вперед. Они были увлечены разговором и не заметили Дэвида, который, в свою очередь, не обратил на них внимания. Но не успел он дойти до пустыря, как кто-то отделился от группы и, окликнув Дэвида, бросился его догонять.
— Ну как, удалось? — спросил Дэвид, повернув к нему голову, но продолжая идти к больнице.
— И да и нет, или, вернее, и нет и да, — сказал человек. Ему, видимо, хотелось остановиться и поговорить, но так как Дэвид шагал дальше, он последовал за ним, шагая немножко боком. — Тот мотор, о котором говорили, не годится — кто-то вынул из него щетки. Но у моего сынишки есть маленький моторчик, в двадцать лошадиных сил, знаете. Я взял его.
— Можно найти и другой, — сказал Дэвид.
— Да он ему не нужен. Потом я связался с Домбровским из циклотронной мастерской. Попозже зайду к нему. Они с радостью… Дэйв! А, черт! Подождите же! Как там сегодня дела?
Дэвид уже начал подниматься по трем ступенькам небольшого крыльца. Сейчас он остановился на средней.
— Не знаю, со вчерашнего вечера ничего не слыхал. Да и вряд ли пока что можно ожидать перемен.
— А как по-вашему, что будет?
Дэвид двинулся дальше. Стук палки о дощатую ступеньку заглушил брошенное им в ответ односложное слово. Поднявшись на крыльцо, Дэвид оглянулся. К небольшой группе на той стороне подошел полковник Хаф; все смотрели на окна больницы; а Дэвид несколько секунд смотрел на них, потом обратился к стоявшему у ступенек человеку:
— Знаете что, — сказал он, — можно взять один из этих больничных подносов на роликах, что передвигаются поперек кровати, и поставить аппарат для чтения прямо на нем. Вы сэкономите время. Во всяком случае, это идея. Вы уже придумали, как управлять аппаратом?
— Это мы сообразим, Дэйв. Но на вас просто лица нет. Шли бы вы домой, выспались бы.
Дэвид кивнул головой, потом повернулся и вошел в больницу.
На той стороне улицы полковник Хаф, следивший глазами за Дэвидом, вдруг умолк и, когда Дэвид исчез за дверью, заговорил снова:
— Все-таки он мог бы остановиться и поговорить с вами. Сегодня утром я с ним беседовал. Он очень потрясен. Всю ночь не сомкнул глаз. Конечно, Луис его самый близкий друг. Конечно, это… а, да что говорить, случай ужасный, сколько времени все шло хорошо, и надо же было…
— Это ведь очень коварный опыт. Меня всегда удивляло, почему… — начал кто-то.
«Солдаты рискуют жизнью, — так говорила жена полковника, — и отлично знают, что идут на риск. А разве ученые — какие-то особенные люди? Почему они не должны рисковать жизнью?»
— Да, — произнес полковник, — опыт коварный. Я-то сам не видел, как он делается, но мы часто об этом говорили. Странно только, что Луис делал его уже далеко не в первый раз…
— Насколько я понимаю, — вмешался один из присутствующих, — опыт мог быть куда менее сложным. Я тоже его никогда не видел. Но не то вчера, не то третьего дня мне говорили, будто Саксл добивался разрешения установить контроль на расстоянии.
— Вы не знаете точно, что там произошло? — спросил другой. — Должен сказать, трудно отделаться от мысли, что если это случилось с ним, значит может случиться с каждым из нас.
Остальные закивали, подтверждая его слова. Полковник покачал головой. Он мало знал своих собеседников. Это были главным образом инженеры и высококвалифицированные техники из электронной лаборатории и механических мастерских. Трое или четверо считались в Лос-Аламосе новичками — иначе говоря, они прибыли сюда уже после войны. Полковник обычно сходился с такими людьми быстрее, чем с физиками, химиками и математиками; мысли их были ему гораздо понятнее, тем более, что они совпадали, вернее, могли бы совпасть с его собственными мыслями, если бы он дал себе труд подумать. Но сейчас он глядел на этих людей с чувством неловкости. Сколько есть такого, чего эти новички не знают и, наверное, никогда не узнают о годах войны, о великих, увлекательнейших временах, о временах сугубой секретности. «Болван», — выругался он про себя, задумчиво глядя в пытливые глаза молодого человека, который спросил, что там произошло.