Несильно беременна
Шрифт:
Ландыши.
Как же я их обожала. Весной частенько бегала в лес, чтобы собрать букетик. Потом я выросла и стала покупать букетики у бабулек, торгующих у переходов. Маленькие хрупкие беленькие колокольчики напоминали мне о приятных моментах в жизни. Всегда радовали и поднимали настроение.
Я вдыхала запах с закрытыми глазами и не могла понять откуда он исходит. Неужели из моей памяти?
Слишком уж явное воспоминание.
Повернулась на бок, откуда тянулся шлейф аромата и увидела… красивый букет ландышей, перевязанный
Откуда?
Этот вопрос возник в голове, стоило только увидеть чудо.
Наверняка, муляж. И запах синтезирован искусственно.
Однако букет выглядел настолько реалистично, что я решила развеять все свои сомнения.
Поднялась с кровати, потянулась рукой, тронула один из белых колокольчиков пальцем. Он прогнулся под моим натиском. Захватила между пальцами, сжала.
Под пальцами, с едва слышным хрустом, сломался колокольчик. Безобразная трещинка изуродовала красивейшее творение природы.
Живой. Настоящий. Не может быть!
Я подхватила в руки вазу и поднесла к носу. Вдохнула божественный запах. Еще раз. И еще.
— Обалдеть! Они настоящие! Как? Где можно осенью раздобыть ландыши? — я с восхищением смотрела на цветы и не могла нарадоваться.
— Доставка из Парижа. Там есть небольшая частная оранжерея специализирующаяся на выращивании цветов, — услышала спокойный голос Берга.
И каким образом он оказался в моей комнате незамеченным?
Халат, небрежно наброшенный на поверх одежды, делал его загадочно-брутальным.
Я подняла глаза над цветами, не отрывая букетик от лица. Все не могла надышаться. Запах пьянил, сводил с ума. Заставлял дышать ароматом весны снова и снова.
— И как цветы прилетели из Парижа сюда? — спросила, думая что меня дурят. Наверняка, где-то недалеко, в паре десятков километров есть маленькая цветочная ферма. Если у нас научились выращивать страусов, то что говорить о ландышах.
— Ночным рейсом. Спецдоставка из самого сердца Парижа, — с невозмутимым видом сообщил мне Андрей Павлович.
— Чем я удостоена подобной чести? И, вообще, откуда вы знаете, что я люблю ландыши? — от вчерашней истерики не осталось и следа. Она оказалась вытеснена совершенно другими впечатлениями. Более яркими. Красочными. Ароматно пахнущими.
— Не буду скрывать правды. Я знаю о тебе много чего. Где ты родилась. Как жила. Где училась. С кем дружила. С кем сидела за одной партой. Как зовут твою первую любовь. Во сколько лет потеряла девственность. Твой любимый цвет. Твой любимый запах. Что ты любишь, а что на дух не переносишь, — принялся перечислять Берг. — Поэтому отыскание твоих любимых цветов заняло не так много времени. При наличии возможностей, которые у меня имеются, это не составило особого труда.
— А вы честны до зубовного скрежета, — в тайне надеясь, что он просто угадал. Даже загрустила немного, что это совершенно не так. — Но вы не ответили на первый вопрос.
Я пытливо посмотрела на мужчину.
Он встретил мой взгляд с открытым забралом.
— Я бы хотел хоть немного подсластить горькую пилюлю. Ты для меня важна. Буду откровенен. И я бы не хотел, чтобы всякий раз, когда ты будешь видеть меня перед глазами появлялась табличка «ненавижу». Хотя бы через раз, — как-то не весело усмехнулся мужчина.
— Хотите выглядеть добреньким? Испортили мне жизнь и теперь замаливаете грехи? Думаете, что можно цветочками возместить мне убытки? Принесенные страдания? Считаете, что этого достаточно? А не слишком ли дешево цените? — с каждым произнесенным словом я все больше и больше распалялась. И по законам женских истерик в конце сцены должна выбросить цветы на пол и растоптать, причиняя боль ни в чем не повинным цветам.
Каюсь, мысль возникла… и тут же исчезла.
Цветы не виноваты. Их и так уже наказали. Ни за что. Срезали под корень. Так пусть же завянут своей смертью, а не от моих рук и ног.
Мужчина слушал меня. Не перебивал. Ни единым мускулом на лице не показывал своего отношения к словам.
— Если ты закончила, то я пойду.
— Вот так просто? Не ответив ни на один вопрос? — я начала злиться.
— Все что мной будет сказано, окажется использовано против меня. Я лучше промолчу.
Именно в этот момент у меня возникло дикое желание ухватить Берга за шею и с силой сжать. Чтобы видеть, как он начнет корчиться в предсмертных судорогах.
— А пока ты планируешь мою смерть, я распоряжусь, чтобы тебе приготовили завтрак. Питательный и калорийный, — он читает мои мысли? — И не надо на меня так смотреть. Желание убить возникает у многих моих знакомых. Это нормальное явление. Я привык.
Глава 42
Меня не трогали еще пару недель. Думала, что после подтверждения беременности с помощью тестов заставят проходить полное обследование, чтобы на сто процентов убедиться в факте, но нет. Оставили в покое. С вот с внешним миром общаться не давали. Однако выгуливали, а не только держали взаперти. После радостных для бандитов известий условия содержания для беременной птички улучшили.
Беременной птичкой назвал меня Гога.
В один из дней вместо молчаливого абрека появился он. Местами выбритый, надушенный и зло скалящийся.
— Ну что, кукушка, несущая золотые яйца, докукарекалась? Все же эксперимент удался. Прижились живчики покойного Максика. Силен волчара. Даже после смерти сумел бабу обрюхатить.
Я порядком струхнула, когда увидела Гогу.
— Не дрейфь, кукушка, пальцем не трону. Босс дал строгие распоряжения относительно тебя. Пока ты с золотым яйцом в пузе, с тебя надо пылинки сдувать. Да переходить улицу на противоположную сторону, как только появишься на горизонте. Чтобы не нервничала.