Несколько печальных дней (Повести и рассказы)
Шрифт:
– Да, в разных местах работала, – сказала она и зевнула, словно одно воспоминанье об этой работе наводило скуку, – училась в вузе, работала на заводе лаборанткой, потом, увы, была секретарем одного директора, снова работала на заводе.
– А сейчас вы не работаете? – спросил Кондрашов.
– Сейчас нет, – рассмеялась она, – я даже хотела сходить в редакцию «Огонька», пусть поместят мою фотографию и подпишут: «Единственная безработная в СССР».
– А вы хотите получить работу? – спросил он.
Анна Сергеевна быстро взглянула на Кондрашова и поняла, что если она заведет разговор о службе, то Кондрашов, выйдя от нее, подумает: «Вот еще одна знакомая, отыскавшая номер моего телефона». Должно быть, ей по-настоящему захотелось иных отношений с этим человеком, ибо в течение нескольких секунд она успела все сообразить, решить, сделать беспечное лицо и ответить:
– Работу? Нет, сейчас я об этом не думаю.
И он обрадовался, что его подозрение не оправдалось. Ведь десятки людей ежедневно говорили с ним: они звонили по телефону, писали письма, приезжали из дальних уральских городов, где были заводы и объединения. Все это было важно и нужно, но никто из приходивших не интересовался Петей Кондрашовым, а вот товарищ Кондрашов, председатель объединения, был предметом жгучего интереса для сотен людей.
Обо всем этом, прощаясь, Кондрашов сказал Анне Сергеевне, и она порадовалась своей женской чуткости. Они условились снова встретиться в ближайшие дни. Он крепко, как мужчине, пожал ей руку, вздохнул и ушел.
Анна Сергеевна стояла у окна и видела, как большой автомобиль с собакой на радиаторе загудел и поехал к заставе.
Анна Сергеевна вынула из шкафа галстуки и разгладила их.
– Андрюшечка, – убежденно сказала она и закрыла глаза.
«В конце концов, можно будет поговорить с Бобкой Орловым, – подумала она, – завтра же сделаю это».
Потом пришла Марья, у нее на лице было насмешливое, надменное выражение, так, по крайней мере, казалось Анне Сергеевне: «Ага, так вот для чего тебе понадобилась домработница».
Вечером Анна Сергеевна рассказывала мужу про посещение Кондрашова.
Андрей Вениаминович отнесся к воскрешению убитого весьма равнодушно, но вдруг оживился и пробормотал:
– Позволь, позволь, Кондрашов, ты говоришь? Ну, конечно, это из объединения.
После этого он сказал:
– Ого-го, с такой птицей очень не вредно иметь личное знакомство!
Анна Сергеевна подумала: «Как он знает людей!» – и начала объяснять, какой необычайный человек Кондрашов и почему она его ни о чем не просила и впредь постарается не просить.
Андрей Вениаминович внимательно посмотрел на жену, а когда она, смутившись, но стараясь быть искренней, заговорила об одиночестве Кондрашова, Андрей Вениаминович начал стучать ногой, усмехнулся и сказал:
– Своеобразно начинается твоя трудовая жизнь, очень своеобразно.
VI
Скандал начался из-за пустяка. На кухню заглянула Анна Сергеевна и сказала Марье:
– Нужно торопиться с обедом, у нас сегодня гости.
– Ишь, подумаешь, мадам, – пробормотала Дмитриевна, стоявшая возле отлива.
Потом Дмитриевна подошла к плите и увидела, что ее чугун сдвинут с большого огня, а на его месте стоит алюминиевая бородаевская кастрюля. В гневе она закричала:
– Ты что это командуешь, кто тебе разрешил?
Марья, не глядя на Дмитриевну, помешивала деревянной ложкой в кастрюле.
– Не отвечаешь? – закричала Дмитриевна. – Да я на вас плевать хотела, на тебя и на твою Бородаиху.
На шум прибежала из комнаты Вера.
– Что вы орете, мама? – спросила она у свекрови. – Вы ребенка разбудите. Просто выдержать нельзя. Хоть бы скорей мой отпуск кончился!
Но, узнав, из-за чего кричала Дмитриевна, Вера обрушилась на Марью.
– Да ты знаешь, – кричала она, – мой Стрелков лучший ударник на заводе! Ему обедать не нужно? А? Ты как думаешь? Да ты знаешь, что за Григория Стрелкова наш директор десять Бородаевых отдаст.
– Пад-ума-ешь, инженер, – выговаривала Дмитриевна, – это ты ему ботинки чистишь да пальто выбиваешь. Да наш Гриша побольше твоего инженера зарабатывает.
– Подлиза буржуазная! – говорила Вера.– Ты разве знаешь, что такое производство?
Они обе наперебой ругали Марью. Кроме них, на кухне никого не было, остальной народ работал. Только маленький Вова стоял у двери и, полуоткрыв большой рот, смотрел на ругавшихся женщин.
Марья молчала, но когда Дмитриевна хотела сдвинуть алюминиевую кастрюлю с большого огня, Марья ударила Дмитриевну кулаком.
– Батюшки! – ахнула Дмитриевна, и сразу на кухне началась такая перепалка, что Вова удрал в комнату и запер дверь на крючок, а Анна Сергеевна крепко закрыла уши руками и вслух говорила:
– Господи, что за ужас!
Вечером Дмитриевна с лицом человека, избегнувшего смерти, шепотом рассказывала:
– Четвертый год живем, никто худого слова не сказал, а чуть эта холуйка приехала – скандал за скандалом.
– Да это безобразие, – горячилась Александра Петровна, – за такие вещи нужно беспощадно проучить, в нашем новом доме и вдруг… – И она объяснила Дмитриевне, что Марья находится во власти темной психологии.
Вера убеждала мужа пойти за комендантом, а он смотрел в книгу и отвечал:
– Да ну вас, никуда я не пойду. Обошлось – и ладно.
Вова рассказывал сестрам, жестикулируя и округляя
большие глаза:
– Они задрались, а я как испугался, заперся и думаю – никого не впущу, а самолет под кровать спрятал.
Сестры переглядывались и качали головами, а старшая, Клава, та, что рисовала по вечерам масляными красками и никогда не улыбалась, сказала:
– Ты, Вова, не обращай на эту дуру внимания.