Несколько слов о музыке
Шрифт:
Вальс-фантазия, конечно же, не единственное произведение, которое волнует меня в творчестве Глинки. Я люблю и его «Венецианскую ночь», и «Я помню чудное мгновенье», и множество других романсов, не говоря уже о двух его гениальных операх. И тем не менее Вальс-фантазия ну как-то ближе всего, что ли, духу моему, моему какому-то, может быть, романтическому началу. Не знаю. Но это так. Однако, уж коль скоро заговорили мы о романтических струнах человеческой души, то как же не сказать мне о композиторе, чья стройная, песенно-мелодичная и романтически-приподнятая музыка всегда, сколько я себя помню, волновала и окрыляла меня. Не сомневаюсь, что вы, конечно же, поняли, о ком идет речь. Да, это Франц Шуберт. Как всякий подлинно талантливый художник, он неповторим. У него свое восприятие мира, свой почерк, свои музыкальные «ключики» к сердцам людей. И узнать его можно сразу. К его «Серенаде», так же как и к 1-й симфонии Брамса, вполне применимы пушкинские слова: «Мне грустно и легко,
Когда слушаешь шубертовскую «Серенаду», то ощущаешь, как словно бы грустная и в то же время светлая волна бросает тебя на свои легкие, воздушные крылья и несет куда-то ввысь над залитой лунным светом рекой и спящими лугами, ввысь, к звездам. И ощущение сладкой печали щемит и щемит твое сердце.
«Музыкальный момент» — тоже романтическая музыка. Но здесь вместо элегической грусти мы ощущаем бьющую через край упругую радость. Под эту живую, маршеобразную музыку хочется шагать и шагать по земле туда, навстречу солнцу и приключениям, где ждет тебя что-то радостное и дорогое. Не знаю, прав я или нет, но мне кажется, что название «Музыкальный момент» или «Фа минор» слишком уж скромны и даже вроде бы суховаты для такого яркого и жизнеутверждающего произведения. Так и хочется дать ему какое-то солнечное, мажорное название.
Изумительна по красоте, строгой печали и возвышенной окрыленности его «Аве Мария». И не религиозные чувства испытываешь, когда слушаешь эту поразительную музыку, а сопричастность к чему-то светлому, высокому и прекрасному, чему нет и, может быть, даже и не надо названия. Особенно волнует душу это произведение в исполнении детских голосов или скрипичных ансамблей. Великолепно звучала эта ария в шестидесятые годы и в исполнении юного итальянского певца Робертино Лоретта.
Всегда и всюду с неизменным удовольствием слушаю фортепианное произведение Шуберта «Ля бемоль мажор». В этом произведении радостные и грустные чувства словно бы перемешаны, как алые и синие нити. Под такую музыку хорошо радоваться, думать, мечтать, вспоминать что-то хорошее и дорогое.
С удовольствием слушаю всегда песни из цикла «Прекрасная мельничиха». Где бы ни услышал я песни этого цикла, я всегда улыбаюсь им, словно старым и добрым друзьям.
Что касается «Неоконченной симфонии», то, восхищаясь ею, жалею, что такой поразительный шедевр не успел завершить его вдохновенный создатель. Впрочем, великое спасибо и ему и друзьям его за то, что произведение это дошло до нас и получило после смерти автора свое второе рождение.
Очень нравится мне «Элегия» соль минор Рахманинова. Я не музыкант и, почему называется это произведение «Соль минор», не знаю. Для меня этот маршеобразный, жизнеутверждающий ритм звучит абсолютно мажорно. Мелодия красивая и, я бы сказал даже, мужественная. Она всегда заражает меня какой-то верой и радостной силой. Вообще Сергей Васильевич Рахманинов, по моему глубокому убеждению, — это музыкант мужества. От него, как я уже писал, так и веет дерзкой и упрямой силой.
Музыкальную картинку «Лебедь» из «Карнавала животных» Сен-Санса немного заэксплуатировали танцоры. Когда-то, с легкой руки, а точнее будет пошутить, «с легкой ноги» знаменитой Анны Павловой произведение это приобрело как бы трагическую окрашенность и стало называться «Умирающий лебедь». Не спорю, хореография — могучая вещь, и талантливая балерина способна придать музыке какой-то новый оттенок. Но вот если слушать это произведение просто как музыку, и только, то никакого трагизма в ней почувствовать нельзя. Напротив, есть в ней что-то невыразимо прекрасное, светлое и величественное. Помните сказку Ганса Христиана Андерсена «Гадкий утенок»? Там есть сцена, где этот самый, заклеванный всеми безобразный уродец после произошедших с ним метаморфоз выплывает наконец из зарослей камыша навстречу гордым и прекрасным лебедям, сам еще более величественный и красивый. Он плывет медленно, горделиво, отраженный в зеркале воды, залитый нежно-розовыми лучами солнца. Лебеди медленно приближаются друг к другу, и вся стая низко склоняет головы перед величием и красотой новой птицы… И вот тут, в этот самый момент и должна звучать, по моему убеждению, светлая и торжественная музыка Сен-Санса. Ибо она утверждает светлые устремления, красоту и жизнь!
Что касается альбома Чайковского «Времена года», то я их вовсе не воспринимаю как буквальные пейзажные зарисовки осени, зимы или лета. Это музыка настроений, музыка состояния души. И «У камелька», и «На тройке», и все 12 пьес этого удивительного альбома кажутся мне верхом совершенства. Не знаю, прав я или нет, но, слушая пьесы из этого цикла, я пытался представлять себе картинки июня или января лишь в первое время. И когда у меня ничего путного из этого не вышло, бросил это, я бы сказал «утилитарное» занятие, и стал наслаждаться красотой и своеобразием этих пьес вне связи с временными датами. Я представлял лишь те картины, образы и ассоциативные зарисовки, которые подсказывало мне мое воображение и рождала моя душа. И тогда все встало на свои места. Если название пьесы совпадало с моими ощущениями, оно помогало мне глубже почувствовать авторскую мысль. Если же нет, то я
В минуты светлого и доброго настроения люблю слушать музыку Жоржа Бизе к драме Альфонса Доде «Арлезианка». Особенно нравятся мне яркий и красочный «Марш трех королей» и живая взволнованная «Фарандолла». Здесь, как и во всем своем творчестве, Бизе остается верен себе: яркость красок, свежесть мелодий и целая буря чувств. Я не собираюсь писать какое-то музыкальное исследование, сортировать и как-то особо систематизировать имена, произведения и даты. Поэтому если в разговоре моем окажется некоторый «художественный беспорядок», простите и не очень пеняйте за это на меня.
Есть на свете музыкальные произведения, которые вызывают в душе человека чувство радости, гнева или печали, а бывают и такие, которые могут соответствовать самым разнообразным эмоциям. Они не менее совершенны, чем те, о которых я сказал выше, но духовные нагрузки могут выполнять порой самые разнообразные. Так, по крайней мере, происходит иногда со мной. Назову для примера два очень любимых мною музыкальных шедевра: «Кампанеллу» Паганини и 2-ю рапсодию Листа. Слушать их для меня истинное наслаждение. Общего между ними почти ничего нет. И назвал я их сейчас вместе лишь для примера. Вот так, стоит только по радио зазвучать любому из них, как я, по возможности, бросаю все дела и с упоением слушаю.
Я заметил, что, когда у меня на душе хорошо, чувство радости от звуков этих поразительных вещей возрастает, а когда я грущу, то ощущение печали обостряется, становится почти осязаемым. Словно бы включили какие-то психологические катализаторы. Почему это так, я объяснять досконально не берусь, но, конечно же, во всяком прекрасном творении всегда есть зачатки радости и боли. И в зависимости от того, что у меня на душе, я склоняюсь в ту или иную сторону.
Конечно же, подобные духовные превращения могут происходить не только в момент исполнения 2-й рапсодии или «Кампанеллы», а и во множестве других случаев. Но эти произведения, может быть, в силу того, что красоты и темперамента в них свыше меры, а радости и печали, вероятно, почти поровну, то они и вспомнились мне при таком разговоре прежде всего. Танцующая, легкая и стремительная мелодия «Кампанеллы» рядом со 2-й рапсодией Листа, то торжественно-звучной, то медлительной и плавной, то искрометно-стремительной, кажется мне быстрой, легкокрылою ласточкой, делающей свои грациозные пируэты вокруг гордо закинувшего рога красавца оленя.
«Кампанелла» Паганини в переложении для фортепиано Листом невольно приобретает какие-то неуловимые индивидуальные черты великого венгерского музыканта, роднящие оба названных произведения, что ни в какой степени не умаляет музыки, темперамента и гения Никколо Паганини.
Музыка… музыка… музыка! Господи, сколько же на свете талантливейшей, волнующей меня музыки! Все равно всего, что берет меня за душу, я полностью так и не смогу назвать. Не хватит ни места, ни времени. Взять хотя бы «Болеро» Мориса Равеля. Могу ли я пройти мимо этого уникального произведения? Оно действительно уникально, ничего даже близко похожего ни до, ни после уже не было. Я — слушатель. Поэтому у меня есть право, внимая музыке, взмывать на крыльях собственного воображения так, как я сам захочу и почувствую. Хотя я прекрасно знаю, что это танец. Больше того, мне отлично известно, что написан он автором по просьбе, а вернее, по заказу знаменитой в то время красавицы балерины Иды Рубинштейн, все равно для меня это не балетный танец и не дар композитора великой танцовщице. Слушая это замечательное произведение, я уношусь мыслью куда-то далеко-далеко. Медленная, ритмически повторяющаяся одна и та же назойливая мелодия с постепенным, едва уловимым ускорением. Пронзительно заунывные звуки медных инструментов, явно восточного толка, которые как бы пронзают насквозь этот неотвратимый, размеренно чередующийся ритм. Звуки и доставляют удовольствие, и в то же самое время словно бы обнажают нервы. И я вижу залитую палящим солнцем коричневатую дорогу среди безбрежного моря песков, а по ней и вокруг, насколько хватает глаз, — огромное медленно движущееся древнее или средневековое войско, ну вроде того, которым командовал персидский царь Кир. Сверкают на солнце позолоченные шлемы и боевые колесницы. Гарцуют под всадниками в белых бурнусах горячие тонконогие кони. Медленно покачивают хоботами покрытые причудливыми коврами боевые слоны. Сверкает и звенит оружие, пылают пестротой пышные одежды командиров и старшин. Скрипит под ногами песок, ревут вьючные ослы, ржут кони, звенят мечи и щиты. И вся эта многотысячная масса движется, движется вперед медленно и неотвратимо, как судьба. Зрелище величественное, пугающее и прекрасное.