Нескончаемая Лениниана. Сказки-малютки
Шрифт:
Санька кинулся было на кухню и обомлел: не было у Ильича никакой кухни. Он в одной комнатке жил, а в углу примус стоял старенький. Понял тут Санька, что дал он маху. Сел он на стул и заплакал. А стул под ним треснул и развалился. Он давно неисправный был: у Ильича не было денег его починить.
И зажил Санька как Ленин.
Сам виноват.
Самозванец
Случилось, что Ильичу нужно было что-то купить, а денег у него при себе было мало. «Ничего, – подумал он. – Возьму
Он выложил все деньги, какие при нём были, на прилавок.
– Остальные потом, – сказал он.
Продавщица сосчитала и сказала:
– У вас, гражданин, не хватает.
– Я и говорю: отдам потом, – удивился Ильич. – Я – Ленин.
Позвали директоршу. Директорша заколебалась.
– А сколько ты получаешь? – спросила она. Она почему-то не поверила, что перед ней Ленин, а то бы сказала «вы». Ильич получал мало, ему было стыдно в этом признаться, и он сказал:
– Тысячу рублей.
И покраснел, потому что не умел лгать.
– Ха-ха! – рассмеялась директорша. – Так много Ленин не получает. Нет, ты не Ленин. Сейчас узнаем, кто ты такой.
Позвали милиционера.
– Вот, – сказала директорша, – выдаёт себя за Ленина, а сам получает тысячу рублей.
– Хе-хе, так много? – удивился милиционер. – Нет, брат, тогда ты не Ленин. Ты самозванец. Ленин получает даже меньше милиционера, так, рублей двадцать пять.
– Ну, не тысячу… Девятьсот, – сказал Ильич и опять покраснел, потому что опять пришлось лгать.
– И девятьсот много.
– Восемьсот.
– Пройдём-ка, товарищ, в каталажку. Посидишь там с ворами и бандитами, глядишь и вспомнишь, сколько ты получаешь.
Ильич шёл за милиционером и думал: нет, нельзя допустить, чтобы меня в каталажку посадили к ворам и бандитам. Надо сказать правду.
– Ладно, шут с тобой, – сказал он. – Тебя как зовут-то? Костя? Шут с тобой, Костя. Получаю пятнадцать рублей.
– Вот теперь, товарищ, я верю, что вы Ленин.
Милиционер Костя как-то подтянулся, преобразился и, взяв под козырёк, рявкнул:
– Владимир Ильич, вы свободны! Идите по вашим делам и не держите на меня зла! Ошибка вышла.
И Ильич пошёл своей дорогой, а милиционер Костя своей.
Неизвестный доброжелатель
Фиалка – цветок весенний. Особенно много фиалок в апреле. Летом их почти не бывает, а зимой тем более.
…Однажды зимой Владимиру Ильичу поднесли корзиночку фиалок. Надо было видеть, как он обрадовался! Кругом голод, тиф, разруха, а тут фиалки – нежный, ароматный дар весны.
Владимир Ильич подошёл к карте и задумался: откуда такой подарок? Из Африки? Но там он никого не знает. Из Австралии? Но и там он никого не знает. Ах да, фиалки могли прислать докеры из Чили! Но и докеров в Чили он не знает. Да и есть ли они?
Тут взгляд его упал на записку в букетике. Он развернул её, ещё не зная, на каком она языке. Записка была на русском языке:
«Вот видишь, Ленин, для нас ничего невозможного нет. Держись нэпманов!
С нами не пропадёшь!
Нэпманы».
Прочитав записку, Ильич в возбуждении заходил по комнате. Затем потребовал карандаш и на оборотной стороне написал:
«От классового врага подарков не принимаю. Фиалки выбросил в мусорное ведро.
Ленин».
Записку он велел отнести с нарочным к тем, от кого пришли фиалки. Фиалкам же обрезал ножничками корешки и поставил их в вазу с водой, а вазу установил на самом видном месте. Потом заложил руки за спину, словно в пьесе у Погодина, отошёл к окну и задумался.
Все-таки приятно, что тебя любят даже твои классовые враги.
Личный пример
На именины Ильичу подарили ослика. Осёл быстро привык к нему. Завидя его, он уже издали кричал: «Их-ах, их-ах», что по-ослиному значит «здравствуй». А Ильич никогда не забывал ответить. Это было либо «здравствуй, здравствуй, дурашка», либо – если Ильич был занят – «пошёл, пошёл, не до тебя». И осёл отходил и не обижался: понимал, что вождь занят.
И всё было хорошо, пока большевики не задумали на том осле работать. Хотели на нём листовки развозить или на сходки ездить – куда там! Осёл их и близко не подпускал.
Большевики стали думать, что с ним делать.
– Отдать его на колбасу, – говорили одни.
Другие знали, как Ильич привязался к ослу:
– Ильич не может без осла. Если отдадим его на колбасу, беда будет.
Так они спорили, а осёл жил себе и не работал.
Однажды объявили коммунистический субботник. Ильич пришёл сам и осла привел. Осла привязал, а сам стал таскать брёвна. Навалит бревно, какое потяжелее, и несёт как ни в чём не бывало. А если увидит молодую большевичку, то обязательно остановится и пошутит с ней. Он и с мужчинами шутил, но, конечно, не так ласково. У всех было радостно на душе. Каждый понимал, что работает не на капиталиста, а на себя.
Осёл смотрел, смотрел на большевиков, а потом как закричит: «Их-ах, их-ах!» И сам подогнул ноги, дал навалить на себя тяжёлое бревно и понёс туда, куда носил брёвна Ильич. Проходя мимо молодых большевичек, он покосил на них глазом. Очень они ему нравились, и ему очень хотелось с ними пошутить, как Ильич, но он не знал, как это сделать. Оказывается, он вовсе не был ленив. Просто он молодой был и без опыта. Ему надо было показать, чего от него хотят, а остальное бы он и сам понял.
…С тех пор не было такого коммунистического субботника, на котором бы не видели того осла. Он, как только слышал «Эй, все на коммунистический субботник – бесплатно работать!», начинал радостно кричать: «Их-ах, их-ах!»