Несомненно ты
Шрифт:
Их двухлетний веймаранер просто доводит меня до безумия, а мы знаем друг друга даже меньше двадцати четырёх часов. М-да, месяц будет долгий. Я смотрю на время: 12:45
— Ох-х, упёртая ты дворняга, залезай в машину, — я наклоняюсь и беру его в медвежий захват, молясь при этом, чтобы ничего не вылилось из задней части этой собаки, пока я запихиваю её на заднее сидение. Спустя пять минут борьбы с поводком и попыток продеть его через ремень безопасности, мы, наконец, едем в ветеринарную клинику.
На стоянке я замечаю только две
— Сворли! Чёрт возьми, остановись!
Он тащит меня по газону вдоль здания клинки. Думаю, он гонится за белкой или птицей. Боже, насколько мне известно, он просто должен гоняться за своим хвостом. Я даже не пытаюсь оббежать все вонючие мины, встречающиеся на моём пути. Что случилось с этикетом, говорящим о том, что нужно собирать и выкидывать собачье дерьмо?
Сворли останавливается, чтобы пописать у дерева, давая мне возможность передохнуть. Отодвинув врезавшийся в мою кожу поводок, я нахожусь на волоске от того, чтобы придушить эту собаку.
— Пойдём! — тяну я его.
Дойдя до двери, я морщусь. Не уверена, унюхала ли я что-то новенькое или это утренний едкий запах так засел у меня в носу. Схватившись за дверную ручку, чтобы не упасть, я поднимаю правую ногу, чтобы проверить подошву. Чисто. А затем я смотрю на левую...
— Дерьмо!
В прямом смысле слова дерьмо размазано по всей подошве.
Сворли тянет поводок, поэтому я снимаю обувь с одной ноги и запускаю собаку внутрь.
— Сворли! — кричит женщина, вскочив из-за стола, чтобы поприветствовать нас, ну... точнее, собаку.
— Вы, должно быть, Сидни. Я Кимберли, мы разговаривали с вами по телефону.
— Да, здравствуйте, — улыбаюсь я.
— Пойдёмте. Доктор Эббот уже заканчивает.
Кимберли отводит нас в смотровую.
— Присаживайтесь. Я взвешу Сворли и приведу его обратно.
Она уводит его, а я остаюсь сидеть в небольшом кресле, смотря из окна на свалку. Оглядев свою ногу, я понимаю, как нелепо она выглядит с одним кроссовком. Буду ли я выглядеть лучше с босыми ногами? Босые ноги означают, что я принадлежу к тем странным грязным людям, которые никогда не носят обувь. А один кроссовок на ноге означает, что я: а) потеряла второй или б) наступила в собачье дерьмо. Оба объяснения звучат правдоподобно. В конце концов, я потеряла счёт тому, сколько раз видела посреди дороги валяющийся ботинок. Это твёрдое доказательство тому, что на Земле живёт целая популяция людей, которые ходят только в одном ботинке. Я предполагаю, что свою обувь теряют байкеры или мотоциклисты. Это слишком невероятно, если бы я привезла Сворли в ветеринарную клинику на «Харлее» или на велосипеде «Швин», так что остается вариант б) дерьмо случается.
— А вот и мы, —
А за ними в кабинет входит доктор «Горячая Штучка». Тёмные густые волосы спадают прямо на глубокие светло-коричневые глаза, а морщинки у глаз соответствуют его дружелюбной улыбке. Чёрные штаны идеально подходят его высокому худощавому телу. Светло-серая рубашка под белым халатом выставляет на показ дразнящую дорожку тёмных волос на груди.
Сворли приветливо здоровается с промежностью доктора, пока тот протягивает мне руку.
— Добрый день, я доктор Эббот... или... Дэйн.
Его длинные пальцы тёплые, а рукопожатие из-за волнения оказывается крепким.
— Сидни. Ну, думаю, вы уже знаете... — я пытаюсь спрятать улыбку, указывая на Сворли, который всё также продолжает неприлично обнюхивать промежность доктора Эббота.
— Сворли, да. Он наблюдается у меня ещё с тех пор, как был щенком.
Магнитное притяжение Сворли к промежности доктора отвлекающее. Хоть он и не моя собака, и я уверена, что доктор уже привык к этому, я чувствую необходимость объяснить его поведение.
— Он, наверное, думает, что у вас там спрятан большой кусок мяса.
Слова вылетают из моего рта, а мозг, который, вероятно, работает с задержкой в две секунды, понимает, наконец, смысл сказанного, и тогда я становлюсь пунцовой. Доктор Эббот ощутимо смущается из-за моего комментария, потому что когда он отводит глаза к карте, которую держит в руках, оттенок его лица отражает мой собственный. Кимберли закашливается и поворачивается к нам спиной. Очевидно, что она также пытается подавить свою реакцию.
— О боже! Я не имею в виду... точнее, я имею...
У Сворли настоящий понос, а у меня словесный. Может ли этот день стать ещё хуже?
— Сидни, всё в порядке, — он быстро приходит в себя. — Как долго у Сворли...
Он останавливается, и я замечаю, что он смотрит на мои ноги.
Да, этот день становится всё лучше и лучше. Я шевелю пальцами на ногах, а затем накрываю свою босую ногу обутой.
Доктор Эббот ухмыляется и встречается со мной взглядом. Он источает неуловимую застенчивость, которая, я думаю, маскируется за его полномочиями, белым халатом и словом «доктор», стоящим перед именем.
— Когда у Сворли началась диарея? — спрашивает он с искренней улыбкой на лице.
— Этим утром. Я приехала вчера поздно ночью, но не видела его до самого отъезда Элизабет и Тревора. Они не говорили, что у собаки есть какие-то проблемы, поэтому могу предположить, что всё началось с сегодняшнего дня.
— Вы привезли с собой образец жидкого стула? — уточняет он, делая какие-то пометки в карте.
— Эм, нет. Извините.
— Всё в порядке. Я быстро осмотрю его, но, вероятнее всего, это просто из-за нервов или тревоги. Насколько я знаю, у него всегда был строгий график кормления, поэтому, я сомневаюсь, что дело в еде.