Несовершеннолетняя
Шрифт:
— Очень красиво получилось, — искренне сказала она. — Это вы сами сделали?
Когда в печи запрыгал огонек, Марианна подошла и села возле печной дверцы, поближе к теплу.
— А ты храбрюга! — желая польстить, заметил Зорька и пододвинулся чуть-чуть к ее остренькому плечу. — Одна не побоялась на могильник пойти.
Она не приняла комплимента.
— А чего же бояться? Что там может быть страшного? Вы разве боитесь? — Она взглянула в окошко и добавила озабоченно: — Гораздо хуже, что скоро начнет темнеть, а мне домой далеко…
— Я провожу, —
— Сейчас ничего. Хорошо, — ответила Марианна.
У нее было белое лицо с грустными, но живыми глазами. И Зорька немного тушевался, чего с ним раньше никогда не бывало: он был говорун и девчатник и уже обцеловал в своей деревне всех хорошеньких девчонок.
— А я думал, плохо тебе живется, раз ты на могилу пришла. Кому хорошо, тот не ходит.
Марианна покачала головой.
— Ходят потому, что память… Когда я была в детском доме, нас не пускали одних далеко. А теперь я могу ходить куда захочу.
— Вот и к нам приходи, — предложил Зорька. — Придешь?
— Спасибо, — сказала Марианна. — Если позволят обстоятельства.
Ее велеречивость все больше удивляла Зорьку. Он привык, что девчонки или хихикают, или отмалчиваются, особенно если парень малознакомый. А эта была совсем другая.
— А то, желаешь, я к тебе прибегу? — предложил он. Марианна как будто смутилась:
— Да нет, не надо.
— Боишься, что ль, кого?
— Я не боюсь, а так… — уклончиво сказала Марианна. Но Зорька не унимался:
— В кино бы сходили. А то, может, у тебя другой парень есть?
Он готов был задать еще много вопросов, но тут пожаловала его мать.
— Гли-ка, гости! — сказала она тоненьким, певучим голоском. — Никак сынок мой сударушку себе привел?
— Чего болтаешь? — сурово и смущенно оборвал Зорька.
Мать уселась возле Марианны.
— Глазычки-то какие ясные! А тельца-то нету… Сирота небось? Не досыта кушаешь?
Зорька воспользовался моментом и попросил:
— Сварила бы чего-нибудь. Дело-то к ужину.
— А ково варить-то? — улыбнулась мать. — Неково, сыночек, варить.
Зорька показал ей зайцев, уже оттаявших в тепле. Мать вздохнула.
— Ох, дайте вдове поправить на голове! Ведь его свежевать надо, а у меня и пальцы не слушаются.
Зорька досадливо махнул рукой.
— У нее сроду так, — обяснил он Марианне, выйдя вслед за ней в сени. — Больная она у меня. Ты возьми себе.
Он поднял за уши зайца в закровавленной шкурке и подал Марианне. Она неволько отшатнулась:
— У него еще глаза глядят!
Но она все-таки взяла этого зайца и с Зорькиной помощью упрятала в ситцевый мешок.
— Большое спасибо, — прочувствованно сказала она. — Мне даже неудобно, что вы отдаете… Разве заяц вам самим не нужен?
Зорька хотел проводить ее до самого Мурояна, но Марианна отказалась. Он все-таки постоял на дороге до тех пор, пока она не свернула за белый перелесок.
«Ну, говоруха! — улыбаясь, думал он. — Чудная!..»
На
Но ни у кого рука не подымалась списать коня из жизни. Только мальчишки конюхи, пользуясь тем, что Бурай не ест, растаскивали его порцию овса по карманам.
Зорька нагреб в шапку отрубей, дал Бураю из своих рук. Но Бурай жевать не мог, зубы его хлопали.
— Эх, — мрачно сказал Зорька, — Бурай ты, Бурай! — И ответил на шумный, больной вздох коня тоже глубоким, тревожным вздохом: горько было думать, что не сегодня-завтра старого конягу оттащат в яму.
Зорька почувствовал вдруг, как вместе с Бураем уходит и его нелегкое отрочество. Он сегодня не стал рассказывать Марианне, как прожил сам эти шесть лет. Сколько своими руками и на своем мальчишеском горбу перетаскал тяги, скучая о куске хлеба.
Только в сорок пятом было у них в деревне всего много — хлеба, молока, картошки. С них-то Зорька и начал вдруг расти, волосы у него закудрявились, голос обломился, и взрослые девчонки стали принимать его в компанию. Стыдновато было, что плохо одет, но и тут повезло: за хорошую работу Зорьке дали американский подарок — бархатные штаны и мохнатую длинную шерстяную рубаху с красными стрелами на груди. Рубаха была очень красивая, но все же он засомневался: не женская ли?
— Не понимаешь ты ни лешего! — объяснили Зорьке. — Это теперь самая мода.
Зорька пришел с мороза домой с красными щеками да еще с красными стрелами на рубахе и в новых штанах. Мать посмотрела на него и вдруг заплакала.
— Не нравится?.. — огорченно спросил Зорька. — Понимала бы ты что! Ведь это самая мода!
Вспоминая теперь все это, Зорька по-взрослому усмехнулся. Американские штаны уже протерлись, рубаху со стрелами мать распустила на варежки. Быстро летит время!
Бурай вывел Зорьку из задумчивости, толкнув мордой в плечо. Зорька потрепал его по теплым ноздрям. Пора было заниматься делами. Но сегодняшняя встреча с Марианной не шла у него из головы.
По воскресеньям в Мурояне собирался большой базар. Полным-полно натаскивали всякого барахла. Военный с саперскими погонами на шинели предлагал женскую кофточку с яркими розами на груди и руках, — наверное, японскую, трофейную. Какой-то дядя держал в озябших руках американские пудовые ботинки с железной оковкой, два раза подбитые стальными шипами. Шерстобиты выносили новые бурые пимы с твердыми, как трубы, голенищами и просили по пять сотен за пару.
— За пять сотен сам носи! С рождества цыган шубу продает.