Несовершенные институты. Возможности и границы реформ
Шрифт:
К концу 1960-х годов новые работы, существенно развивающие неоклассическую теорию экономического роста, стали редки, возможно, по причине того, что осталось не так много неисследованного в рамках данной парадигмы. Для экономистов, работающих в области теорий роста на уровне макроэкономики, важной задачей оставалось объяснение одного из экзогенных параметров – научно-технического прогресса, однако другие ученые задавались вопросом о том, являются ли макроэкономические модели с высочайшим уровнем агрегирования подходящими инструментами для исследования условий, стимулирующих инновации (Nelson 1996). Различные исторические события в конце 1970-х и начале 1980-х годов помогли создать спрос на новую теорию экономического роста. Данные события, включали в себя удивительное замедление роста производительности в промышленном мире, чудеса роста в странах Азии, экономические провалы в Африке и признаки экономического краха Советского Союза и социалистических стран Восточной Европы. Новая теория роста или теория эндогенного роста появилась в середине 1980-х годов (Romer 1986; Lucas 1988) и была подкреплена новыми математическими методами и последними эмпирическими данными, включающими большое количество информации не только об экономических, но и о социальных и политических переменных (Maddison 1982; Summers and Heston 1988, 1991). Формальные модели строятся строго на традиционных экономических переменных, однако появляющаяся литература в области межстрановой регрессии
Теория эндогенного роста, или новая теория роста, представляет существенно более разнообразную научную программу, чем неоклассическая теория экономического роста, объединенная обязательством объяснения долгосрочного равновесного роста в рамках формальной экономической модели, которая не полагается на экзогенность научно-технического прогресса [27] . Изначально экономисты использовали три подхода, чтобы снять с теории роста «смирительную рубашку» допущений о постоянной отдаче от масштаба, экзогенном научно-техническом прогрессе и долгосрочных темпах экономического роста, не зависящих от уровней сбережений и инвестиций [28] . Рассмотрим хорошо известное первое открытие неоклассической теории роста о том, что (развитые страны) не могут достигать долгосрочного экономического роста повышая отношение капитала к труду, так как возрастание редкости трудовых ресурсов в конце концов приведет к резкому уменьшению отдачи от использования физического капитала. Для противодействия влиянию роста относительной редкости в рамках теории эндогенного роста были разработаны модели, позволяющие странам, даже с постоянным количеством рабочей силы, фактически увеличивать предложение услуг труда посредством инвестиций в человеческий капитал. Модели с таким дополнением показывают, что долгосрочный экономический рост более не является независимым от уровней сбережений и инвестиций, как в неоклассической теории роста, а темпы роста экономики и национального дохода не должны сходиться (Romer 1994).
27
Широко использовалась простая модель Солоу, дополненная включением как человеческого, так и физического капитала. Детерминанты уровня дохода в устойчивом состоянии обычно статистически существенны и достаточно предсказуемы, однако регрессии обычно объясняют только небольшую часть вариации. Эмпирические данные не позволяют сделать однозначные выводы о теории эндогенного роста или новой теории роста. По мнению Вачарга (Wacziarg 2002, 911), «Проверка эндогенной теории роста <…> сумбурна», по причине большого количества моделей эндогенного роста, каждая из которых уделяет внимание различным аспектам и позволяет делать прогнозы в соответствии с ними.
28
Ссылки и более подробные сведения о происхождении и методах новой теории роста или теории эндогенного роста можно найти в Journal of Economic Perspectives за 1994 год.
Во-вторых, в другие модели новой теории роста ввели экономию от масштаба и сделали рост самогенерирующимся. В сравнении с небольшими экономиками крупные рынки способны обеспечить более высокую специализацию и поддерживать производственные единицы более крупного оптимального размера. Однако теоретический аппарат простой неоклассической модели предполагает наличие совершенной конкуренции, которая требует постоянной отдачи от масштаба, и является ключевым допущением неклассической теории экономического роста. Новая теория роста нашла возможности как для того, чтобы оставить в анализе совершенную конкуренцию, так и для того, чтобы ввести возрастающую отдачу от масштаба. Это было сделано путем допущения, что частные и конкурентные инвестиции в физический и человеческий капитал создают положительные побочные (внешние) эффекты. Другими словами, когда экономические акторы, действующие на конкурентных рынках, инвестируют в человеческий и физический капитал, они повышают не только свою производительность, но и производительность других акторов. Новые знания появляются в результате этих инвестиций, включая знания, которые получают работники при обучении работе с новым оборудованием, свободно распространяются к другим акторам, действующим на том же рынке, и повышают А (общую производительность факторов производства) в совокупной производственной функции. Введение положительных побочных эффектов, однако, делает конкурентные рынки неэффективными. Частные инвестиции находятся на уровнях, не дотягивающих до оптимального, так как инвесторы не получают полных выгод от своих проектов (Romer 1994).
Что говорят нам эти две группы новой теории роста о проблемах отставания в росте? Во-первых, мы снова сталкиваемся со старой историей о том, что страны являются бедными по причине низкого уровня инвестиций, теперь уже как в физический, так и в человеческий капитал, причиной чего может быть низкий уровень сбережений, неспособности государства субсидировать частные инвестиции (включая инвестиции в образование), или отсутствия иностранных инвестиций и финансовой помощи. Во-вторых, тезис о побочных эффектах показывает, что выпуск на душу населения положительно связан с размером рынка. Выгоды от побочных эффектов состоят в том, что потоки к экономическим единицам возрастают с увеличением общего объема инвестиционной активности, а объем инвестиций обычно возрастает с ростом размера рынка. Другими словами, при допущении о закрытости экономики, производственная функция крупных стран сдвигается вверх более высокими темпами, чем производственная функция стран небольших. Однако небольшие страны могут избежать нежелательных эффектов малого масштаба, открыв свои экономики для международной торговли.
В своей третьей, более свободной, модификации теория эндогенного экономического роста частично разрывает взаимосвязь с конкурентными рынками, включая ориентированных на получение прибыли акторов, действующих на рынках с монополистической конкуренцией и создающих новые технологии (Romer 1994). В отличие от неоклассической теории роста новые технологии более не являются бесплатными благами, они становятся дорогостоящим выпуском фирм, производящих инновации, использующих для этого редкие ресурсы и платящих владельцам факторов производства. Идея о том, что частные фирмы производят инновации, безусловно, имеет эмпирический аналог в виде научно-исследовательских подразделений, которые работают во многих крупных фирмах. Согласно экономической теории у частных фирм отсутствуют стимулы к созданию новых технологий, пока они не имеют какого-либо имущественного контроля над создаваемыми ими знаниями. Фирма, действующая на конкурентных рынках, не будет инвестировать в инновацию, направленную на сокращение затрат, которая автоматически станет доступной ее конкурентам и снизит их издержки. Почему частная фирма должна платить за инновацию, которая снизит кривые издержек всех фирм в отрасли и не сможет улучшить сравнительную позицию инноватора?
Новая теория роста решает эту проблему, предполагая, что фирмы на рынке инноваций в некоторой степени обладают монопольной властью. В первоначальных моделях часто допускалось, что инновационная деятельность связана с инвестициями, которые увеличивают качество или разнообразие промежуточной продукции. Социальная прибыльность этих инвестиций возрастает с размером рынка, так как спрос на качество и разнообразие относительно высок на большом рынке, что снова влечет за собой экономию на масштабе в совокупной производственной функции и дает преимущество роста крупным странам и странам, открытым к международной торговле. Урок в данном случае состоит в том, что при прочих равных условиях бедность ассоциируется с малыми и изолированными экономиками.
Одновременно с появлением эндогенной теории роста снова
29
В конце 1980-х и начале 1990-х годов волна регрессионных исследований дала косвенное подтверждение новой теории экономического роста, проверяя гипотезу о конвергенции неоклассической теории роста, однако в отличие от неоклассической теории роста новая теория роста не прогнозировала конвергенцию дохода на душу населения. В ретроспективе споры о конвергенции не были продуктивными (Pack 1994; Romer 1994). В последнее время появилось большое количество литературы в области регрессионных исследований, которая изучает источники роста (Barro 1997). Ироничное название работы Сала-и-Мартина (Sala-i-Martin 1997), «Я только что выполнил два миллиона регрессий», отражает исследовательский характер межстрановых регрессионных исследований, которые неформально включают экономические, политические и социальные переменные. Брок и Дурлоф (Brock, Durlauf 2000, 2) выявляют и предлагают решения «некоторых методологических проблем, которые, как мы верим, объясняют распространенное недоверие к регрессиям роста». Клаг с соавторами (Clague et al. 1997) предлагают интересные межстрановые исследования некоторых утверждений неоинституциональной экономической теории.
Заключение: теория роста и отставания в росте
В своем исследовании 1994 года «Истоки эндогенного роста» Пол Ромер говорит о необходимости такой теории экономического роста, которая выходит за рамки «стандартного неоклассического предписания – больше сбережений и больше обучения» (Romer 1994, 20). Ромер призывал к созданию теории роста, которая исследовала бы такие вопросы, как влияние на экономический рост связей между фирмами и университетами, а также искала бы ответы на такие вопросы, как каковы наилучшие институциональные механизмы для получения доступа к знаниям, уже существующим в остальном мире, для такой развивающейся страны, как, например, Филиппины (Romer 1994, 21). Несмотря на подобные надежды, макроэкономическая теория роста, которой есть что сказать нового и важного о структуре государственного управления и институциональной среде, так и не возникла – возможно, по причине того, что аналитический уровень и методология построения моделей современной теории роста не всегда пригодны для исследования источников экономического роста. Исследователи в области новой теории роста, похоже, предпочитают работать с переменными, которые оказывают быстрое или непосредственное воздействие на рост, а не связываться с основными организационными переменными, оказывающими влияние на производителей, или с анализом воздействия институциональной среды. Фирмы просто характеризовались по типу рынка, на котором они работают, и включение в 1980-х годах неконкурентных рынков в модели роста считалось важнейшим теоретическим прорывом в исследовании экономического роста. Когда представители новой теории роста пытаются объяснить, почему конкретная страна не внедряет новые современные иностранные технологии, они, обычно, фокусируются на переменных, которые хорошо подходят для стиля моделирования теоретиков, как, например, цена капитала, временный дефицит квалифицированной рабочей силы и обучение в процессе работы (Rebelo 1998). Другими словами, при изучении более глубоких источников экономического роста, теоретики господствующего направления кажутся ограниченными своими основными методологическими стандартами (Nelson 1998).
В свои самые амбициозные моменты теоретики эндогенного роста утверждали, что их теория предлагает или скоро предложит объяснения технологического прогресса и диффузии знаний. Ромер (Romer 1994, 12) подчеркивает неоспоримый факт того, что «технологическое развитие исходит от действий людей» и поэтому мы должны быть в состоянии объяснить и спрогнозировать такое поведение. Хотя Ромер (Romer 1994, 13) и признает, что индивидуальный успех в области научных исследований и развития часто оказывается случайным событием, он тем не менее считает, что «совокупный уровень количества открытий по-прежнему определяется действиями людей». Роберт Солоу (Solow 1994, 47) недавно попытался объяснить логику, лежащую в основе своего первоначального решения при создании неоклассической теории роста, о допущении мгновенной диффузии знаний и необъясненности (экзогенности) научно-технического прогресса [30] . Защищая свой подход, Солоу усомнился в способности формальных агрегированных моделей роста, построенных в рамках стандартной экономической теории, прогнозировать научно-технический прогресс, хотя технический прогресс «может быть вполне понятен, однако только постфактум и не как неотъемлемая часть самой модели» (Solow 1994, 48). Солоу не отрицает мнения Ромера о том, что люди целенаправленно стремятся к технологическому прогрессу, например путем перераспределения ресурсов в пользу научных исследований и разработок или внедрения патентного права, но он задается вопросом, «можно ли сказать что-нибудь полезное о процессе, что позволит сделать его составной частью агрегированной модели роста» (Solow 1994, 48). Подобным образом Ричард Нельсон (Nelson 1998) утверждает, что новая теория роста касается только непосредственных причин роста. Определение «непосредственные причины роста» было введено в оборот Абрамовицем (Abramovitz 1952). Основной проблемой Нельсон считал то, что взятые на вооружение самими теоретиками эндогенного роста (неоклассические) стандарты построения моделей приведут к появлению новых теорий, которые не смогут включить в себя, и, следовательно, будут игнорировать, важные аспекты неформальных теорий микроуровня, эмпирические работы, касающиеся истоков и передачи технологических знаний, влияние организации бизнеса и систем имущественных прав на стимулы к инновационной деятельности, роль университетов в технологическом прогрессе и национальные инновационные системы.
30
На самом деле предпринимались отдельные попытки сделать научно-технический прогресс эндогенной переменной в рамках неоклассической теории экономического роста, однако они не приобрели популярности (Binswanger и Ruttan 1978). Критический обзор таких попыток можно найти в работе Нордхауса (Nordhaus 1973). С появлением новой теории экономического роста эти ранние исследования теперь видятся в благоприятном свете.
Глава 2
Барьеры экономического роста: институты и социальные технологии
Теории и их сферы компетенции
Сторонники новой теории экономического роста и другие ученые иногда заявляют, что ими был сделан первый шаг к созданию общей теории экономических систем, однако сколько-нибудь приемлемой общей теории пока не появилось. В отсутствие единой теории экономических систем – теории, которая объясняла бы, как работают различные экономические системы, как они вписываются в более широкую социальную систему и как их внутренняя динамика создает пути развития с течением времени – общественные науки полагаются на специализированные теории. Каждая из таких специализированных теорий имеет свою сферу компетенции, сравнительные преимущества при анализе определенного круга вопросов на определенном аналитическом уровне. Интеллектуальная история теории экономического роста (изложенная в главе 1), так же как и история развития других направлений науки, показывает, что ученые склонны применять свои любимые теории не только в рамках сферы своей компетенции, но и вне ее. По общему признанию сферы компетенции обнаруживаются методом проб и ошибок при проверке теорий в новых областях, однако на практике ученые иногда ослеплены своими любимыми теориями или действуют в своей собственной системе координат.