Несравненное право
Шрифт:
— Я поумнел, — отрезал Роман, — так, значит, принцесса родила от Уррика?
— Именно так, — подтвердил Симон, — она сама не знала, кто отец ребенка, поэтому подстроила так, чтобы, когда все началось, при ней был только я и ее старая нянька. Эта самая Катриона затащила меня в потайную комнату, заперла двери и спрятала ключи, сказав, что мы или выйдем оттуда вместе, или вообще не выйдем. Ланка тоже оказалась на высоте, редко какая женщина сохраняет в такой момент голову на плечах, а она сохранила.
— Принцесса всегда была сильной…
— Да, ею трудно не восхищаться, хотя ее замужество и то, что она творила потом… Не понимаю, почему она не убила Годоя, уж это-то она могла! Но я опять отвлекся. Родился мальчик с явными признаками гоблинской расы. И тут я пустил в ход свою задумку с Янкой. Конечно, я малость подчистил истину, сказав, что загодя подыскивал надежную кормилицу. Разыграли мы все как по нотам. Младенца мы до времени спрятали, я изобразил принцессе фальшивый живот, а Янку срочно призвали в горничные. Затем Илана изобразила схватки и выставила всех вон, кроме врача, старой няньки и горничной. Те, кто знал принцессу, не удивились ее капризу. Я заставил Янку разродиться чуточку раньше срока и предъявил толкущимся у двери нобилям и клирикам новорожденную принцессу.
Янку увела Катриона, сомлела, дескать, глупая девчонка и вообще пора ее отсылать рожать в деревню к родичам. Вряд ли кто-то стал бы думать о горничной в такой день, но осторожность не помешает.
— Дальше, я полагаю, вы решили определить младенца к соплеменникам?
— Держать маленького гоблина в Замке было глупо. Мы направлялись к северным гоблинам, у нас были пропускные перстни, но нас схватили намного южнее гоблинских земель.
— Одному из здешних жрецов-старейшин не терпелось принести человеческую жертву.
— Нам от этого было не легче. Объяснить им мы ничего не могли. Нет, не думай, я на твоих друзей не жалуюсь, в конце концов, они оказались вполне дружелюбными, хотя Янке этого до сих пор не понять. Скажи мне лучше — как ты совладал с зачарованным мечом?
— Сам не знаю, — пожал плечами эльф, — думаю, талисман помог и эти птички. Я уже видел такое. Когда Старая магия накладывается на эльфийскую, получается странный эффект. Тьма, окруженная синим огнем. Так было в Белом Мосту, так было, когда я лечил Герику, так было сейчас. Мне показалось, что я держал в руках черно-синий луч… Кстати о Герике, про нее ничего не слышно?
— Она в Эланде у Рене! Годой потребовал вернуть ему дочь, но Аррой ответил отказом.
Армия Луи Арцийского насчитывала уже не одну тысячу человек, и каждый день принца начинался с прорвы неотложных дел, которые не могли ждать. Неожиданно для себя, Луи оказался в ответе за множество людей, спросить было не у кого. Ни Шарля Матея, ни маршала Франциска рядом не было. Его странные приятели из Пущи знали и умели много, но армии в бой не водили и не собирались. Ноэль был опытным воякой, но большим количеством людей никогда не командовал. Когда в отряде насчитывалось несколько сотен, ветеран еще брался командовать и давать советы ударить тех там и так, но когда после боя у Белого Моста к Луи валом повалили крестьяне, дикий Кот растерялся, и принцу пришлось все решать самому. Хорошо хоть вытащенный из петли богатырь-войт оказался человеком с мозгами!
Рыгор Зимный ничего не знал ни о стратегии, ни о тактике, он никогда не воевал, а из всего оружия владел лишь охотничьим ножом да рогатиной, но фронтерец обладал здравым смыслом, недюжинным умом и той крестьянской сметкой, без которой большую армию не прокормить и не разместить. К тому же Рыгор все схватывал на лету. Долгими зимними ночами сын арцийского принца рассказывал фронтерскому селянину о прошлых войнах, чертил схемы минувших сражений и не уставал поражаться уму своего негаданного соратника. Правду сказать, без Зимного Луи пришлось бы тяжко. Войт, которого вскоре все стали кликать атаманом, оказался прирожденным вождем. Он не оспаривал первенства Луи, но сам принц отнюдь не был уверен, что смог бы подчинить своей воле всех стекавшихся к Кабаньим топям без помощи беломостца.
Годой совершил большую глупость, решив подарить вроде бы ничейные фронтерские земли гвардейцам-южанам, а история с рубинами и вовсе поставила крест на столь любимом некоторыми утверждении, что худой мир лучше доброй ссоры и лучше его пересидеть в хате с краю. Фронтера, а за ней и Нижняя Арция встали на дыбы. Казни в городах ничего не давали, разве что после них в лесах и болотах появлялись новые резестанты из числа родичей погибших. Во Фронтере во всеуслышание говорили и о том, что Годой предан анафеме и отлучен, и о том, что он и сам колдун и связан с другими колдунами, приносящими человеческие жертвы. Обстоятельная селянская фантазия все расставила по своим местам — и гоблинов, и пустые деревни, и исчезнувших Всадников, и странные слухи, выползавшие из-за гор…
Зима выдалась снежной и поэтому спокойной. Засевшие не в столь уж многочисленных городах гарнизоны пережидали вьюги у огня, ни солдатам, ни офицерам не улыбалось бросаться в воющую холодную тьму ради того, чтоб изловить и повесить десяток-другой крестьян. Резестанты тоже вынужденно отсиживались по своим укрывищам да по дальним деревням, справедливо полагая, что по такой погоде никто за ними гоняться не будет.
Самые отчаянные все же караулили на дорогах, высматривая плохо охраняемые обозы, небольшие отряды, да, если повезет, гонцов и курьеров, но таких на фронтерских дорогах почти не попадалось. Видимо, Годой насобачился общаться с Таяной с помощью колдовства.
А вот Луи зима, кроме передышки, принесла уйму тревог. Кэриун, казалось, спал на ходу, Сумеречная и вовсе исчезла где-то в начале Звездного Вихря. А Прашинко, тот просто не мог показываться, пока лежит снег. Лишенный глаз и ушей, сын Эллари поддался на уговоры Лупе, вознамерившейся отправиться ни много ни мало в Мунт. Нет, в том, что это было необходимо, сомнений не было. И им, и Рене нужны союзники в столице Арции. Луи не сомневался, что, по крайней мере, на пять могущественных фамилий можно положиться. Даже Прашинко при всей своей безотказности, быстроте и пронырливости не мог узнать некоторых вещей, которые наверняка знают бывающие при дворе. А император, самозваный ли он или же самый что ни на есть законный, должен давать приемы, на которые приглашаются знатнейшие фамилии. Нет, в Мунте стоило побывать, тем паче зимой, когда рождаются замыслы, когда на бумагу ложатся планы летних кампаний… Сначала Луи хотел идти сам, но Рыгор его отговорил. И то сказать, принца в Мунте знала каждая собака, не говоря уж о женщинах и собутыльниках. Да и характер сына Эллари не подходил для этой миссии. Действовать тайком, молчать, когда нужно, обращать внимание на каждую мелочь — этого Луи не умел. И тут вызвалась Лупе. На первый взгляд это было просто замечательно. Женщину будут подозревать в последнюю очередь, а ума и наблюдательности у маленькой колдуньи было не занимать. В случае же чего она могла и глаза отвести… Луи позволил себя уговорить, но с той поры, как одетая в рыженькую лисью шубку Лупе, помахав на прощание рукой, устроилась на запряженных мохноногой крестьянской лошадкой санках и долговязый фронтерец стегнул лошадь, принц не жил. Он ел, разговаривал, улыбался, отдавал приказы, но делал все это машинально. Его мысли занимало одно: «Где она? Что с ней?»
А потом ему приснился сон, в котором Леопина, путаясь в тяжелой мокрой одежде, убегала по болоту от всадников в нарядных охотничьих костюмах. Трубил рог, лаяли собаки, улюлюкали загонщики… Луи скакал вместе со всеми, и только он один видел, что травят они не лисицу, а женщину. Он видел, но не мог никому ничего сказать, не мог даже остановить коня. Его руки, его голос ему не повиновались…
Очевидно, он кричал во сне, потому что спавший с ним в одной комнате Рыгор Зимный растолкал его и сунул под нос стопку царки. Принц выпил, его вроде бы отпустило, но вот обуздать свою тревогу с той ночи он не мог. За кварту до предполагаемого возвращения Леопины он начал по вечерам выходить на дорогу и орами простаивать у тополя с обломанной вершиной, вглядываясь в пустой белый тракт. Лупе не было, да и не могло быть, но он все равно ждал… А в стороне стояли Рыгор и Гвенда. Беломостцы не навязывали свое сочувствие, хотя разгадали нехитрый секрет принца почти сразу. Луи был им благодарен — с ними он мог говорить о Леопине. Догадывались ли другие о его любви к Лесной Сестре или же объясняли его нетерпение ожиданием вестей из Мунта, сын Эллари не знал — в том состоянии, до которого он себя довел, ему было все равно, что про него скажут или подумают…