Несравненное право
Шрифт:
— Справедливо будет, если вы все выживете и к тому же победите, — буркнул Жан-Флорентин.
Шаддур ка Ройгу Исстисс, вот уже сорок лет возглавлявший Орден Тумана, не страдал ни суевериями, ни излишней мнительностью, но в некоторые вещи, поведанные Древними, верил. В частности, Шаддур был глубоко убежден, что старинное тарскийское пророчество о том, что явлению Младенца предшествует гибель в одно лето Трех Великих Владык, справедливо. Именно поэтому его, в отличие от большинства его сподвижников, не удивила гибель ребенка Герики. Условие еще не исполнилось, и винить в этом было некого, кроме их самих.
Первоначально Шаддур полагал, что под тремя владыками подразумеваются Марко, Рене и Базилек и все случится еще в прошлом году. Глава ройгианцев отнюдь не собирался ждать у моря погоды. Три смерти сильных мира сего должны были стать великими свечами на алтаре Ройгу, но Рене по глупости Годоя вырвался из ловушки и оказался недосягаем. Именно тогда Шаддур понял, что нужно ждать. Убить Базилека и Марко, когда тот выполнит свою миссию, казалось делом нехитрым, но опять-таки вмешалась судьба. Марко пришлось превратить в сосуд для Молчаливого, [123] поглотив при этом его душу, а тело короля убила сорвавшаяся с цепи рысь Стефана. На трон взошел Годой, и тут Шаддур ка Ройгу понял, что Младенец будет рожден лишь после того, как души Рене, Базилека и Годоя покинут Тарру, причем (это было очень важно!) в одно лето, каковым Древние считали время между двумя снегами — прошлым и грядущим.
123
Молчаливый — так ройгианцы называют аватару Ройгу, овладевшую на краткое время телом смертного мужчины, чтобы стать супругом женщины, в жилах которой есть кровь Прежних (в Пророчестве именуемой Темной Звездой или Эстель Оскорой) и зачать Младенца. Этот ребенок явится новым материальным воплощением божества и после исполнения ряда условий и магических ритуалов должен вернуть себе божественную силу и уничтожить или поработить всех, кроме служивших его возвращению.
Именно поэтому захваченный вместе с семейством бывший император Арции не нашел свой конец на алтаре Ройгу, как его недалекий зять и его семья. Ведь погибни Базилек раньше срока, условие опять бы не было выполнено. Конечно, оставались еще калиф Майхуб, император желтого Канг-Хаона, южные короли и герцоги, но глава ройгианцев полагал, что речь шла о владыках тех мест, которые некогда облюбовал Ройгу. Шаддур не сомневался, что он своевременно сможет уничтожить ничего не подозревающего Годоя, Базилек смирно сидел в своей клетке, оставался Рене, справиться с которым никак не удавалось. Для себя ройгианец решил, что как только эландец сложит свою седую голову, он, Шаддур, прикончит бывшего владыку Арции, а затем и Годоя, после чего воспоследуют ожидаемые знамения, и только после этого можно будет вплотную заняться Эстель Оскорой, благо дух Ройгу после смерти Марко свободен и силен.
Однако никчемный арциец своей смертью спутал все карты. Правда, лето только начиналось, но нужно было спешить. Рене и Михай должны погибнуть, и лучше всего будет, если они уничтожат друг друга. Господин Шаддур знал, что Годой сейчас у Кантиски. Нужно, чтобы город был взят как можно скорее, а армии Михая повернули на Эланд…
Господин Шаддур прошелся по древним камням Вархи. Хорошее место, когда-нибудь тут будет Великий храм во имя Величайшего. Он привык к этому месту, где уже наполнена одна из Больших Чаш. Жаль, но ее придется потратить на Кантиску. Хватит ждать и надеяться на никчемное человеческое оружие. Смерть Базилека — знамение Начала, и его, Шаддура, дело довести все до Конца. Хорошо, что он не послушался уговоров Годоя и смел-таки проклятых Всадников, хоть это и обошлось потерей шести адептов высшей степени посвящения (к слову сказать, мечтавших о гривне ка Ройгу Исстисс) и полностью вычерпало Чашу, наполненную прошлым летом. Ройгианец задумался — от того, на что он решится, зависит слишком многое. Дожидаться конца войны или действовать прямо сейчас? Пустить в ход всю мощь? Раскрыть тщательно скрываемое множество веков? И если рискнуть, как быть с Вархой? Слишком много тут такого, что нельзя оставлять без присмотра. Нет, люди не страшны, а вот появившиеся у Явеллы эльфы и Рене с его непонятной силой… Да и собратья по Ордену, зарящиеся на его титул, могут попробовать в его отсутствие завладеть тем, чем им владеть не положено. Да, Варху придется закрыть, хоть это и потребует определенных сил. Что ж, до его возвращения пополнять Чашу будут «жнецы» Малого храма…
Господин Шаддур любовно потрогал гривну на шее. Насколько все же бесполезны принятые у большинства народов символы власти — короны, скипетры, державы… Гривна ка Исстисс не только облегчает путь Слепых Зеркал, но и будит память Древней Силы, без которой даже Великой Чаши, и той недостаточно, чтобы сделать то, что ему удалось (и вовремя!) сотворить с башней Девы и что он сделает с Вархой! А вот слишком много возомнивший о себе Кавот попробовал проделать то же с Вратами Воина, и где он теперь? Правда, ему кто-то и очень вовремя помешал… — на тонких губах Шаддура появилось подобие улыбки. Он решительно надел монашеский балахон и опустил капюшон — арцийцам до поры до времени его глаза видеть совсем необязательно. Глава ройгианцев не любил путешествий, но он не мог себе позволить сидеть и ждать, когда Годой управится с эландским выскочкой. Шаддур задумчиво потрогал рукой гривну: может, пройти путем Зеркал? Нет, не стоит… Это заберет слишком много драгоценной силы, да и дорога эта не столь уж и безопасна. Придется все же путешествовать обычным способом, благо время позволяет: Годой собирается быть под стенами Кантиски не раньше месяца Влюбленных. Заодно он прихватит с собой и засевшего в Высоком Замке господина Улло и его подручных, в последнее время затеявших собственную игру, ну а остальные соратнички пускай посидят в Вархе и подумают о Вечном. Им полезно. Проследить за Таяной вполне в состоянии и этот приятель Годоя, и принцесса Илана, от них, по крайней мере, не воспоследует никаких неприятных неожиданностей. Таяна и Тарска уже дали все, что могли, теперь игра переносится в Арцию…
Конечно, Годой вряд ли обрадуется появлению Союзников, но стоит ли думать о чувствах того, что станет очередным камнем в стене будущего величия… Отец не страшен и не столь уж необходим, важна дочь, но до нее еще черед дойдет. Сначала Трое Владык, вернее двое, потому что никчемный Базилек своей смертью дал толчок обвалу, которого ждали тысячелетия…
Отзыва не было, но Роман и не рассчитывал обнаружить в этих местах кого-то из Хранителей. Сумеречная ясно сказала, что севернее Горды никого не осталось. Да и в Последних горах и в Ларгах Роман не ощутил даже отзвука их присутствия. Видимо, Ройгу и сородичи эльфов не могли соседствовать, даже когда Белый Олень был слаб. Связываться же с местными духами Роман не решился, как знать, сумеет ли он удержать их в узде и не кинутся ли они ябедничать своим рогатым покровителям. Если пылевичок Прашинко верой и правдой служил противникам Ройгу, то какой-нибудь его горный собрат вполне мог оказаться в другом лагере. Однако сейчас они достаточно удалились от Корбутских гор, и Роман раз за разом прощупывал окрестности, ожидая сам не зная чего.
Армия южных гоблинов медленно, но уверенно двигалась вперед, и каждый день, проведенный с нею, для Романа был пыткой. Эльф по своей натуре был одиночкой, привыкшим полагаться во всем на самого себя, отвечать за других ему не доводилось. Его дело было разузнать о том, что занимало Эмзара и Уанна с Преступившими, а что уж те делали с полученными сведениями, разведчика не заботило — его ждала новая дорога. Конечно, либру приходилось иметь дело с самыми различными созданиями, некоторые из них на время становились спутниками и соратниками, но все это было не то… Теперь же на голову Рамиэрля из Дома Розы свалилось двадцать с лишним тысяч гоблинов, которые к тому же не имели никакого представления ни о стратегии и тактике, ни о воинской дисциплине. Они искренне хотели спасти мир от ройгианской скверны и помочь наследнику Инты, они были отменными охотниками, опытными следопытами, бесстрашными вогоражами, пастухами, берущими «на нож» волка, но они не были армией. В своем большинстве южные гоблины были такими же одиночками, как и сам Роман, которому предстояло вести их в бой, и это было ужасно.
Роман был прекрасным разведчиком, но в военном деле разбирался весьма слабо. Его волновали исходы битв, от которых зависела обстановка в Благодатных землях, но применял ли кто-то из воюющих двойной охват противника или добивался успеха, используя тактику клина, эльфа не интересовало. Да и в современном оружии он разбирался постольку-поскольку. Артиллерия, занимавшая все большее место в умах арцийских стратегов, для Романа была темным лесом и даже хуже, потому как в лесу эльф никогда не растеряется. Короче, Роман, хоть и сохранял уверенный вид, чувствовал себя крайне неуютно. Единственным светлым пятном в ситуации было посетившее эльфа у Ночной Обители озарение, когда он, подняв выроненную убитым Граанчем чупагу, вручил ее Рэнноку, озаботившись тем, чтобы она вспыхнула почти неотличимым от прежнего синим эльфийским огнем, едва только руки отшельника сжали рукоятку. Вошедший таким странным образом в должность Рэннок оказался неоценимым помощником.
Вдвоем они кое-как разбили добровольцев на сотни и десятки и попытались вдолбить им азы воинского искусства, в чем немалую помощь оказали четверо уверовавших воинов изгнанного с позором северянина, жаждущих искупить прошлые заблуждения кровью. Их бывший предводитель, к слову сказать, по требованию Рэннока был тайно задержан и до поры до времени заперт под надежным присмотром, дабы ройгианцы слишком рано не прознали о постигшей их на юге незадаче. Зато другая великая мысль, придавшая южному ополчению сходство с армией, принадлежала лично Роману. Криза и Гредда с помощью самого Рамиэрля сшили несколько знамен, украшенных изображением птиц с Седого поля, а из странной серебристой травы было изготовлено некое подобие атэвского бунчука. Затем окрыленный успехом Роман придумал дать новоявленным воинам опознавательные знаки в виде все тех же птиц. Теперь начальник над тысячей носил на груди семь серебристых силуэтов, сотник довольствовался пятью, десятник тремя, а рядовой одной. Гоблины несказанно возлюбили свои эмблемы, сразу же выделявшие их среди соплеменников, остающихся дома.
Сборы не затянулись. Горцы привыкли надолго покидать родной очаг, все необходимое нося в заплечных кожаных мешках. К тому же торопила приближающаяся весна. Нужно было покинуть Корбут, пока холод еще скрепляет дороги, и постараться не очень отставать от вышедших раньше северян. Роман рассчитывал вести своих людей скрытно, при необходимости маскируя их под армию, спешащую на соединение с Годоем. От Горды он намеревался через Сумеречную послать весточку Рене и получить от него хоть какие-то указания. Ничего более умного ни он, ни Рэннок придумать не могли. Старый отшельник оказался на удивление мудрым и рассудительным во всем, что касалось организации похода, но о делах военных знал еще меньше Романа.