Нестор-летописец
Шрифт:
Простившись с Феодосием, оба ушли.
В субботу на рассвете игумен созвал всех чернецов. Прощался с каждым поименно и благословлял.
— Обещаю, что душою всегда буду с вами. Если станет монастырь дальше устраиваться и процветать, то знайте, что принял меня Бог и поставил возле своей десницы. Если же будет оскудевать и черноризцами обнищает, значит, не угодил я Господу и далек от Него.
— Мы, отче, и так знаем, что Господь возрадуется тебе, — с плачем отвечали монахи, старые и молодые.
— Вот о чем прошу: пусть никто из мирских людей не будет на моем погребении. Сами похороните в пещере, в которой я жил когда-то. А теперь оставьте меня одного и дверь затворите. Уже пора мне.
Чернецы покинули Феодосия. Никто ничего не мог делать в тот день. Ходили неприкаянные, горестно вопили в небо молитвы. Только долговязый брат Григорий нашел себе дело. В задней стенке игуменской кельи он расковырял между бревнами глину и смотрел в дырочку, сложившись пополам. Увидел, как Феодосий, только что без сил говоривший с ними, встал с ложа и опустился на колени перед образами.
— Смилуйся, Владыко, над душой моей, пусть минует она бесовское коварство, а встретят ее ангелы и отнесут к Тебе…
После Феодосий снова лег, вытянулся, сложил руки на груди и сказал:
— Теперь не страшно. Радуюсь, что ухожу от мира…
Григорий с воплем и нелепыми взмахами рук вылетел из-за кельи:
— Игумен Феодосий преставился!
Тем же временем князь Святослав вышел на гульбище хором в Берестовом.
— Что это такое? — страшным голосом закричал он.
К нему поспешил берестовский огнищанин.
— Где, князь?
— Вон там. — Святослав показывал пальцем. — Над монастырем. Будто столп огненный уперся в небо.
Боярин удивленно оглядел небо над лесом.
— Ничего там нет, князь. Помстилось тебе.
— Нет, — покачал головой Святослав, успокоившись, — не помстилось. Это, кажется мне, умер блаженный Феодосий.
Князь заплакал. Не столько об игумене, сколько о себе. Поблазнилось ему в тот миг, что впрямь недалек его черед. Но пошлет ли Бог за ним своих ангелов, как за Феодосием?
В день погребения монахи заперли обитель и никого не пускали, выполняя волю игумена. Перед воротами толпились бояре, прочие княжи мужи и множество простого люда, которому Феодосий когда-либо и чем-либо помог. А чернецы сидели над гробом и ждали, когда те разойдутся. После полудня набежали тучи, полило будто из ведра. У ворот опустело — все разбежались. Дождь прекратился. Тогда монахи с пением подняли гроб и понесли к пещерам. Поставили его под землей и засыпали.
Невысокий чернец с клочковатой бородой на юном лице, в недавно пошитой монашьей ряске и шапочке, тщательно запомнил место, где положили преподобного старца. Ибо негоже святому лежать вне церкви. Когда-нибудь придет время откопать его мощи и устроить честн у ю гробницу на виду, чтобы всякий мог поклониться ей.
После, когда завечерело, монашек поднялся на печерский холм, где строилась великая церковь. Работники уже разошлись. Посреди поля светлело каменное основание храма. Лесок на склоне холма будто раздался в стороны — деревья рубили, освобождая землю под растущий монастырь. Теперь отсюда широко виден Днепр, река, что соединяет собой все земли Руси. Во всем она подобна другой великой реке — книжной мудрости, наполняющей мир живой водой. И подобно Днепру, когда-нибудь эта книжная река соединит собой земли Руси. Накрепко сошьет, будто лоскуты, сделает единым и могучим целым — не рубахой, а кольчугой, не посконью, а броней, не языческой ветошью, а Христовой багряницей.
Все сбылось. И пророчество старца Еремии, и слова Феодосия о другом имени. На печерском холме стоял инок Нестор, подставляя лицо ветру. Осталось сбыться предсказанию красноволосой девы, дочери волхва: «Ты будешь смотреть вперед, дальше, чем все, и далеко назад». Теперь он понимал, что значили ее слова. Но сбудутся ли они?
Исполнится и сказанное Никоном — что было, то и будет. Его летописец ждет своего продолжателя. А на Руси будут новые Борисы и Глебы, будут Окаянные Святополки и братонелюбивые Святославы, будут мудрые Ольги и Ярославы. Явятся новые Феодосии и Никоны, великие книжники, и попы Тарасии. Будут половцы, и ляхи, и волхвы. Будут — с другими именами, в удесятеренном числе и силе. Будут злые сечи, будут гулять по Руси храбры, обживать леса и холмы чернецы, каяться разбойники, будут погибать за веру священники. Только Владимир Креститель останется единственным.
Все, что было, будет. Страшно и радостно. Весело на сердце.
Май — ноябрь 2009 г.
СЛОВАРЬ
Адамант — алмаз.
Аксамит — золотая византийская парча сложного плетения.
Апракос — книга (Евангелие, Деяния апостолов), предназначенная для богослужения, а не для обычного чтения.
Березозол — апрель.
Борти — ульи. Пчелиные пасеки были ценным угодьем, т. к. мед и воск представляли собой одну из главных статей древнерусского импорта.
Брунчалка — звуковой инструмент, трубчатая косточка на ремешке, издававшая гул при быстром вращении с помощью натяжения ремешка.
Вежа — отдельно стоящая башня в крепости.
Вельблуд — верблюд.
Вершник — верховой, всадник.
Вира — судебный штраф. Дикая вира — штраф за убийство, выплачиваемый общиной вскладчину в случае, если неизвестен убийца, совершивший преступление на территории этой общины (например, села).
Вирник — княжеский дружинник, судебный исполнитель — сборщик вир.
Вирный покон — правила, расписывавшие обязанности общин по содержанию княжеских сборщиков вир, а также ограничивавшие произвол вирников.
Волостель — управитель города, княжеский наместник.
Вотола — верхняя одежда, род плаща без рукавов, с завязками у шеи.
Гайтан — шнурок.
Головник — убийца; головничество — уголовная ответственность за убийство.
Городовая рать — городское ополчение.
Городьба — стена вокруг города, поселения, оборонное укрепление.
Гости (торговые) — приезжие купцы.