Несущая огонь
Шрифт:
— Не надо так, — взвыл Кэп, — больно…
— Скажите: никаких звонков в ближайшие десять минут, — приказал Энди. Черепную коробку разносили удары — точно черная лошадь била копытами в дощатую дверь стойла, — так и рвалась наружу, на волю. По лицу тек липкий пот.
Вновь загудел селектор. Кэп подался вперед и перевел тумблер вниз. В считанные минуты он состарился лет на пятнадцать.
— Кэп, помощник сенатора Томпсона принес данные, которые вы запрашивали по Большому проекту.
— Никаких звонков в ближайшие десять минут, — сказал Кэп и выключил тумблер.
Энди взмок. Остановит ли их это распоряжение? Или учуют неладное? Все равно ничего не поправишь. Вот такая же безнадега была у Вилли Ломена [28] , земля горела под ногами. Господи, при чем тут Вилли Ломен? Бред какой-то. Черная лошадь вот — вот вырвется на волю… такая куда хочешь вынесет. Он представил себе, как оставит их с носом, и чуть не улыбнулся.
— Чарли поджигает?
— Да.
— Как вам удалось ее заставить?
— Кнут и пряник. Идея Рэйнберда. За первые два костра — выход на воздух. Теперь прогулки верхом. Рэйнберд считает, этого ей хватит на пару недель. — И повторил — Хокстеттер на седьмом небе.
28
Герой пьесы Артура Миллера «Смерть коммивояжера».
— Кто такой Рэйнберд? — спросил Энди, не подозревая, что задал самый важный вопрос.
За несколько минут, с пятого на десятое, Кэп обрисовал картину. Он рассказал Энди, что Рэйнберд, главный хиттер Конторы, сражался во Вьетнаме, где потерял один глаз («То-то мне снился одноглазый пират», — подумал Энди в каком-то оцепенении). Он рассказал Энди, что Рэйнберд руководил операцией по захвату его и Чарли на Ташморском озере. Рассказал про аварию и про то, как Рэйнберд по наитию нащупал верный способ подбить Чарли на участие в тестах. Наконец, рассказал, что Рэйнберд лично заинтересован в том, чтобы ему, когда система надувательства себя исчерпает, дали на откуп жизнь Чарли. Хотя голос Кэпа был лишен эмоций, он словно спешил все сказать. И вот умолк.
От каждой новой подробности Энди все больше охватывали ужас и ярость. К концу повествования его колотило. «Бедная моя Чарли, — стонало его сердце, — бедная, бедная Чарли».
Отпущенные ему десять минут были на исходе, а сколько оставалось невыясненного. Секунд сорок они просидели молча; со стороны могло показаться, что встретились два старинных приятеля, которые понимают друг друга без слов. В действительности же Энди лихорадочно искал выход.
— Капитан Холлистер, — нарушил он молчание.
— Да?
— Когда хоронят Пиншо?
— Послезавтра, — безучастно сказал Кэп.
— Мы едем. Вы и я. Вы меня поняли?
— Да, понял. Мы едем на похороны Пиншо.
— Я упросил вас. Узнав о смерти Пиншо, я был так потрясен, что разрыдался.
— Да, вы были так потрясены, что разрыдались.
— Для меня это был большой удар.
— Да, конечно.
— Мы поедем в вашей личной машине, никого, кроме нас. Сзади и спереди могут ехать ваши люди, могут быть мотоциклисты, если таков порядок, но мы едем вдвоем. Понятно?
— Ну да. Вполне понятно. Никого, кроме нас.
— И мы с вами обо всем поговорим. Это тоже понятно?
— Да, обо всем поговорим.
— Ваша машина прослушивается?
— Разумеется нет.
Энди дал ему, один за другим, несколько слабых посылов. Всякий раз Кэп дергался, и хотя Энди прекрасно понимал, что дело может кончиться эхом, иного выхода не было.
— Мы поговорим о том, где находится Чарли. Поговорим о том, как устроить небольшой переполох в вашей лавочке, — вроде того, что случился из-за аварии. И еще мы поговорим о том, как, мне и Чарли отсюда выбраться. Понятно?
— Вы не должны убежать отсюда, — по — детски рассердился Кэп, — В сценарии этого нет.
— Теперь есть, — сказал Энди и подтолкнул.
— Ааааа! — взвыл Кэп.
— Вы меня поняли?
— Понял, понял, только больше не надо, больно!
— Этот Хокстеттер… он не будет возражать против моего присутствия на похоронах?
— Нет. Хокстеттер по уши занят девчонкой. Остальное его не волнует.
— Вот и хорошо. — На самом деле хорошего было мало. Все диктовалось отчаянием, — И последнее, капитан Холлистер. Вы забудете про этот наш разговор.
— Да, я про него забуду.
Черная лошадь вырвалась на волю. И понеслась. Выпустите и меня, мелькнуло у Энди в подкорке. Выпустите и меня. Лошадь уже вырвалась на волю, и леса горят. Тупая боль в мозгу накатывала волнами.
— Все, о чем я сказал сегодня, придет вам в голову само по себе.
— Да.
Взгляд Энди упал на стол, где лежала пачка салфеток. Он взял одну салфетку и приложил к глазам. Нет, он не плакал, но от головной боли начали слезиться глаза, и это было кстати.
— Я готов идти, — сказал он Кэпу.
И «отпустил» его. Кэп снова уставился на деревья в прострации. Мало — помалу кровь приливала к его щекам; он повернулся к Энди и увидел, что тот хлюпает носом и вытирает глаза салфеткой. Это даже не было театром.
— Как вы себя чувствуете, Энди? — спросил Кэп.
— Немного получше. Но вы же… вы же понимаете… услышать такое…
— Да — да, для вас это большой удар, — сказал Кэп. — Хотите кофе или еще чего-нибудь?
— Спасибо, не надо. Я хочу поскорее вернуться к себе.
— Спасибо.
Джон всегда ехал с ней рядом, но во сне Чарли ехала одна. Старший грум, Питер Дрэббл, приспособил для нее маленькое изящное английское седло, но во сне конь был неседланный. Они с Джоном ехали бок о бок по специальным дорожкам для верховой езды, что вплелись причудливым узором во владения Конторы, петляя среди рощиц из серебристых сосен, кружа вокруг пруда, и никогда дело не шло дальше легкого галопа, но во сне она мчалась на Некромансере во весь опор, быстрее и быстрее, и кругом был настоящий лес, а они неслись по просеке, и свет казался зеленым сквозь переплет ветвей над головой, и ее волосы относило ветром.