Несущая пламя. Огненный ирис
Шрифт:
– А не думаете ли вы, матушка, что его высокопреосвященство был убит? – смело предположила сестра Клотида, высокая полноватая женщина средних лет.
– Более того, я уверена, он был отравлен, – настоятельница обвела нас всех внимательным взглядом. – Но пока еще оставался в сознании, успел надиктовать своему верному секретарю письмо. В этом послании содержались известные только нам двоим зашифрованные намеки. Попади голубь не в те руки, никто бы не смог понять, что архиепископ нас предупредил о надвигающейся смертельной опасности.
– Как страшно! – воскликнула молоденькая сестра Ллонила, прижимая руки к груди.
– Крепитесь, сестры, – возвысила голос матушка Аурелия. – Все мы запомнили с начала нашего служения молитву о том, как нужно праведно жить и прилежно трудиться, чтобы нас приняли в небесное царство. Каждая из нас постаралась заслужить милость богов. Так не надо же бояться скорой встречи с
– Но я не могу вас покинуть, – у меня будто впервые прорезался голос. Он звучал так странно и пронзительно, что трудно было поверить: это все говорю я, а не кто-то другой. – Оставить в беде. Обречь на ужасную смерть. Вдруг дарованная мне богиней сила способна не только исцелять людей? Я читала жития святых, которые могли одним лишь словом останавливать целые армии.
– Сила тебе пригодится еще, и, верю, не раз спасет жизнь, – матушка Аурелия подняла лежавший на полу тряпичный сверток, перевязанный алой лентой.
Это был запретный цвет в стенах обители, цвет крови и блуда. Монахини могли носить лишь белые одежды, как символ непорочности, в дни праздников надевать поверх них золотые мантии, а в дни траура черные. Поднеся ко мне странный свиток, матушка развязала ленточку и, еще не открывая уголок тряпицы, в которую было завернуто что-то мягкое, пристально посмотрела мне в глаза.
– Пришло время открыть тебе тайну, которую я хранила с того момента, как впервые взяла тебя на руки, моя дорогая приемная дочь.
Веки матушки Аурелии дрогнули, она поморщилась, будто в глаз попала соринка. Всеми силами старалась не заплакать, ведь ей предстояло до самого конца оставаться рядом с обреченными на гибель сестрами и поддерживать их.
– Я внимательно слушаю вас, матушка, – я тоже разрыдалась бы, если бы дала себе волю.
Понимала, что нельзя отпускать чувства на свободу. Нужно держаться, почти как тогда, когда меня впервые представили народу на столичной площади. Тогда мне казалось, что я умру от волнения, сердце просто вырвется из груди. Но позднее тот день я вспоминала как самый счастливый в жизни. Эта ночь запомнится другой, трагической. Но у меня нет выбора. Книга моей судьбы написана на небесах.
– Это был пасмурный дождливый вечер, – глубоко вздохнув, настоятельница собралась с мыслями и стала рассказывать о нашей первой встрече. – Да еще и разразилась сильная гроза. Потому я не нашла ничего удивительного в том, что в главные ворота постучалась женщина в темном плаще. Подумала, что путница заблудилась и сбилась с дороги. Вместе с сестрой Авдистой мы пришли к воротам, впустили женщину, предложили ей нашу скромную постную пищу и ночлег. Она отказалась от нашего гостеприимства, но со слезами на глазах попросила нас принять в обитель ребенка, ее новорожденную дочь. Нежданная гостья скинула с себя промокший плащ, явила нашим взорам непристойный алый наряд и спеленутого младенца, которого прижимала к груди. Сестра Авдиста стала возмущаться, хотела прогнать непутевую мать вон из святой обители. Я остановила ее. Придержала за руку и тайно шепнула, что мы должны спасти невинное дитя. Вряд ли мать-блудница отдаст младенца в приют. Ведь она пришла из города к нам, проделала долгий путь. Получив отказ, она запросто может оставить малютку в лесу, на растерзание диким зверям и хищным птицам. Я сказала женщине, что мы возьмем девочку на воспитание, по документам оформим как подкидыша. Мать передала ребенка сестре Авдисте и упала перед нами на колени, благодарила, что вняли ее мольбе. Она сказала, что хотела бы оставить дочь при себе, но не имеет возможности, у нее даже нет своего жилища. Если ослушается хозяйку публичного дома, та может задушить младенца, ей ничего не стоит это сделать. Еще она поведала, что отец ребенка богат и влиятелен. Он попросил сохранить дочери жизнь и отдать ее на воспитание в монастырь. Сказала на прощание, что этот мужчина еще может отблагодарить монахинь, прислать ценный подарок.
– Но если мой отец был богатым и знатным, почему он не мог вызволить мою мать из публичного дома и оставить с ней ребенка? – во мне вспыхнул жар искреннего возмущения. – Будь даже он женат, все равно у таких людей есть возможность заботиться о любовницах и детях. Они как-то выкручиваются и находят способ содержать вторую семью.
– Все не так просто в мирской жизни, как пишут в красивых книжках, – покачала головой матушка Аурелия. – Порой богатые и знатные связаны по рукам и ногам куда более тяжкими оковами, чем бедняки. Чем они ближе к власти, тем труднее им живется. Нет у них и тени свободы, а каждый шаг в сторону, вопреки установленным правилам, карается смертью. По глазам твоей матери, полным непролитых слез, по тому, как дрожал ее голос при воспоминаниях о любимом мужчине, я поняла, как нелегко приходилось твоим родителям и что истинным чудом им удалось сохранить тебе жизнь.
– Как же я благодарна тебе, милая матушка, что не побрезговала моим порочным происхождением, приняла в обитель, – мой голос едва не сорвался на причитания, но я изо всех душевных сил старалась держаться. Слезами горю не поможешь, гласит древняя мудрость. – Я не помню себя такой маленькой. Каково было мое самое первое чудо? Неспроста ведь меня с раннего детства стали называть избранной великой богиней.
– Знамение посетило нас сразу же, как только мы приняли тебя в святую обитель, – мечтательно улыбнувшись, сказала настоятельница. – Твоя мать вышла за ворота, и я собралась пойти закрывать их, а сестра Авдиста поспешила отнести малютку в теплое сухое место из-под непрекращающегося ливня. Не дойдя до ворот, я обернулась на ее голос. “О, боги! Мои ноги!” – вскричала она. Я подбежала, приняла девочку из ее рук. Боялась, что сестра Авдиста может уронить ребенка. Думала, бедняжке стало еще хуже с ногами. Сестра Авдиста болела с детства. Она хромала на левую ногу, а с возрастом и правая нога стала сильно болеть, временами почти совсем отказывать. Но из уст сестры я узнала, что произошло настоящее божественное чудо. Стоило Авдисте подержать младенца на руках, как тяжкий недуг ее покинул. Она смогла ходить свободно, не испытывая боли. А вместе подойдя к главному храму, мы убедились в том, что в нашу обитель впервые за три столетия вновь явилась Святая Дева. Темно-синие ирисы, которые были высажены на клумбах у входа в храм, все как один распустились из еще маленьких бутонов. Но еще удивительнее было то, что поменяли они цвет на огненный и сияли в ночи подобно яркому пламени, которое не мог угасить проливной дождь. Все сестры выбежали из келий, дивясь знамению. Мы решили дать тебе имя Ирисия, в честь этих прекрасных цветов.
– Мой отец… Он бывал здесь? Приезжал меня навестить? – я потеребила бахромчатый краешек шали, силясь справиться с волнением, которое будто бы перекатывалось в груди горячим тяжелым комком, давя на трепещущее сердце.
Очень хотелось услышать, кем был этот человек, хотя бы узнать, как он выглядел. Был молод или стар, носил ли коричневую мантию придворного советника или седой парик чиновника по части юриспруденции.
– Я уже говорила тебе, никто из нас не верил, что твой отец однажды придет к воротам монастыря, – нахмурилась матушка Аурелия. – Дальше них мужчину все равно не пустили бы. Он и не приехал, не показался нам лично, но прислал обещанную посылку. Как только я взяла в руки обернутый гербовой бумагой сверток, мне явственно почувствовались исходящие от него волшебные чары. Это была не злая, разрушительная магия, а защитная, и потому я решила принять дар. Божий глас в моем разуме подсказал, что придет день, когда он тебе пригодится. Судя по необыкновенному подарку, твой отец был весьма могущественным магом, он владел мастерством создания иллюзий. И в тот момент мне с первого до последнего слова стало понятно тайное предсказание Преподобного Тарсиля. Пророк считал, что даже в пристанище разврата может зародиться истинный чистый свет. Он писал, настанет день, когда стены обители покинет Святая Дева в платье блудницы – единственная, кому будет дозволено вершить судьбу этого мира и принять решение: спасти или погубить его. Не мог твой отец слышать о пророчестве Преподобного Тарсиля. Много веков не покидали эти слова стен усыпальницы, и лишь сегодня были произнесены вслух. Но вот пришло время тебе принять подарок родителя.
Матушка Аурелия раскрыла тряпичный сверток, и я увидела невероятно красивое шелковое платье, ярко-алое с золотой вышивкой. В монастырской библиотеке я читала, не только церковные, но и светские книги об истории мира и укладе жизни в королевстве. Потому знала, что столь дорогой наряд могла себе позволить лишь падшая женщина, имеющая богатого покровителя. Когда содержимое свертка было полностью разобрано, в нем обнаружились еще туфли на почти плоской подошве, темно-красный плащ из плотной теплой ткани и широкий шарф, который завязывался таким образом, чтобы скрывать нижнюю часть лица. Женщинам из публичных домов закон велел выходить на улицу в алом платье, не простоволосыми и с прикрытым до глаз лицом, чтобы не вводить в искушение примерных семьянинов. За нарушение королевского указа им грозил большой штраф и тюремное заключение на двадцать суток.
У меня перехватило дыхание, когда я прикоснулась к струящейся ткани платья. Чувства переполняли, составляя кипучую смесь, частички которой было трудно даже осознать и перечислить. Радость, как будто я обрела семью, перемешивалась с горечью предстоящей невосполнимой потери, тревогой и страхом на грани отчаяния, но вместе с тем и надеждой на то, что я действительно могу спасти мир. Притом я понимала, насколько будет для меня труден первый шаг за пределы обители, которая много лет была моим домом.