Несущая смерть
Шрифт:
– Действительно, восхитительно, – проронил Кенсай.
– Примите нашу благодарность, Пятый Бутон. – Инквизитор сделал паузу, коснулся мехабака, и гибкие пальцы затанцевали в ответ. – Ваше присутствие требуется в Зале Механизмов.
– Я направлялся в свою зону обитания, – пробормотал Кин. – Час уже поздний…
– Братья не задержат вас надолго. – Инквизитор поклонился. – Лотос должен цвести.
– Лотос должен цвести, – повторил Кин, кивая и цепенея.
Воздух наполнился ритмичным гулом машины, лязгом и грохотом поршней и смазанного железа, биением сердец конструкций внутри бетонных миль и черных металлических оболочек.
Более
4
Скарификация
Каори искренне думала, что любит его.
Никто бы ее не упрекнул. В конце концов, ей было шестнадцать. Отец сделал все возможное, чтобы защитить дочь от жажды наслаждений, процветавшей при дворе сёгуна. Сыновьям знатного происхождения объяснили, что дочь капитана Даичи – под запретом.
И хотя ее красота была почти несравненной, все уважали клинки командующего железными самураями настолько, что восхищались Каори с минимально безопасного расстояния.
Чрезмерная забота отца мешала Каори, она постоянно ощущала разочарование, а по мере взросления – еще и голод. Девушка внимала разговорам служанок, слышала, как они хихикают, рассказывая о своих свиданиях, видела красивых парней, наблюдающих за ней издалека. И, разочаровавшись, начала их ненавидеть. Неужели они и впрямь верили, что ее отец выполнит угрозу и украсит каминную полку гениталиями того, кто первым прикоснется к его дочери?
Они не были воинами. И уж точно – не мужчинами. Они мальчишки. Трусы.
Все. Кроме одного.
Он позволял своему взгляду задерживаться на Каори, когда остальные отворачивались. Он улыбался и без устали блуждал по ней взором, что заставляло ее вздрагивать. И когда Каори почувствовала, как его глаза исследуют ее тело, яростные и голодные, как зимние волки, ей захотелось, чтобы это были его руки.
Йоритомо. Лорд клана Тигра. Сёгун Империи Шима.
Ему исполнилось четырнадцать, и он правил всего год, но уже был высок и широкоплеч, с крепкими мускулами и бронзовой кожей. Когда он обращался к придворным и министрам, воцарялась абсолютная тишина. Когда он смотрел на них, каждый склонял голову и отводил взгляд.
Ему исполнилось четырнадцать, но он уже был мужчиной – более, чем кто-либо другой при дворе дрожащих детей. Он улыбался при виде Каори. Она замечала, как сгущаются грозовые тучи над головой ее отца, однако улыбалась в ответ, обмахивалась веером, чтобы охладить жар, который Йоритомо дарил ее коже.
Даичи не одобрял откровенного внимания Йоритомо, но Йоритомо был сёгуном, а Даичи – слугой. Кто он такой, чтобы отказывать господину?
Конечно, до девушки доходили слухи. Разговоры о жестокостях сёгуна. Даже сестра Йоритомо, Аиша, беседовала с Каори наедине, предупреждала, что не следует поощрять юношу.
Аиша являлась ее близкой подругой, но Каори все равно не верила. Было слишком легко обнаружить, что ее мысли блуждают вместе с ее руками, когда она ночью лежит в постели, вообразив себя сидящей справа от Йоритомо. Первая леди Империи. Дни, проведенные в залах власти, и ночи, проведенные в потных, блаженных объятиях шелковых простыней.
И поэтому, когда Йоритомо прислал сообщение, что желает видеть ее, Каори почувствовала только трепет, рожденный открытым и ясным взором, но отнюдь не страх.
Отцу велели совершить визит в провинцию Золотой дороги, чтобы наказать непокорного магистрата. А гувернантку отправили пораньше в постель, добавив несколько капель черносна в чай.
И в покоях Йоритомо она, наконец, встретилась с ним, со своим достопочтенным господином.
Нежное тело девушки облегал кроваво-красный шелк, а нервная улыбка пряталась за дрожащим веером.
Сперва они сидели и просто общались – или, если уж быть совсем откровенной, Йоритомо говорил, а Каори слушала. Он поведал о своих мечтах увидеть, как Империя простирается, подмяв под себя все дальние страны.
А девушка представляла себя на Золотом троне – королевой цивилизованного мира.
Когда Йоритомо поцеловал ее, она поцеловала его в ответ, поддразнивая, потом пробуя на вкус, плавясь от жара, горевшего внутри.
Какое блаженство, подумала она. Это любовь.
Но он не останавливался.
Руки Йоритомо начали шарить по ее телу, хватать, тискать, и, хотя он двигался слишком быстро, он был ее господином, и ей отчаянно хотелось доставить ему удовольствие. Он разорвал внешние слои дзюни-хитоэ, но Каори ничего не сказала. Он теребил ее грудь, а она не произносила ни слова. Но тепло, что таяло внутри, вдруг превратилось в ужасный холод. Как жестоко. Уродливо.
И когда он с силой просунул руку ей между ног… его пальцы… боги, его пальцы…
Она закричала. Закричала: «Нет!» Но он рассмеялся.
И смех Йоритомо кинжалом пронзил ее грудь. Он был таким же ледяным и твердым, как его руки. И она снова закричала, громче: «НЕТ!» – и отчаянно вцепилась ему в щеку, царапая ногтями кожу Йоритомо.
Он отстранился, в удивлении уставился на нее и поднес свои ужасные пальцы к трем рваным бороздам на лице. Каори отвернулась, в панике ожидая, что он позовет стражу. Ее арестуют? Отлучат от двора? Все узнают, что она пришла сюда без сопровождения. Она опозорит имя отца. Боги, что он скажет?
Но она не услышала крика, призывающего стражу. Вместо этого он ударил ее. Мужской кулак заставил ее растянуться на полу, с губ сорвался испуганный вскрик. А затем Йоритомо навалился на ее грудь, и она не могла вдохнуть, чтобы закричать вновь.
Каори продолжала сопротивляться, и, когда в легких стало жечь, она увидела в руке Йоритомо клинок, достаточно острый, чтобы рассечь плоть надвое.
Дышать она почти не могла. Ей не хватало воздуха, чтобы молить о пощаде или издать громкий возглас.