Нет Адама в раю
Шрифт:
– Тебе повезло, Моника. Ребенок не помнит, что он слышал.
Не помнит чего? Все это время она старалась воскресить в памяти то, что она должна вспомнить, и теперь она это знала.
Сидя в кровати, Анжелика плотно натянула на себя одеяло, пока дрожь не прекратилась.
Это правда, папа?
– спросила она.
Да, отвечал Арман. Неужели ты думаешь, что иначе я бы тебя оставил?
Великое спокойствие снизошло на нее, и она поняла, что должна делать.
Все в твоей власти, сказал Арман.
Поспеши. Иди вниз. Скорей.
Анжелика
Наконец-то, папа, сказала она, открывая дверь спальни и спускаясь вниз.
Моника была в кухне и гладила.
– Я вижу, у тебя прошла головная боль, - сказала она.
– Да, мама.
Анжелика подошла к плите и поставила воду для чая. Ее движения были медленными и заученными, будто она на сцене. Когда чай был готов, она налила себе чашку и повернулась к Монике.
– Скажи мне, мама, как ты себя чувствуешь после того, как убила моего отца?
Утюг, который держала Моника Бержерон, замер прямо в центре белой наволочки, и она мгновенно пожелтела.
– Что ты говоришь, злая девчонка?
– спросила Моника. Но руки ее дрожали и голос прерывался.
– Ты слышала, что я сказала, - ответила Анжелика тем же ровным голосом.
– Как ты себя чувствуешь после того, как убила моего отца?
Моника швырнула утюг на доску и кинулась к Анжелике, замахнувшись для удара.
– Только попробуй тронуть меня, - сказала Анжелика.
– Ты, убийца.
Моника опустила руку. Ее лицо побелело.
– Анжелика!
– Медленное кровотечение души, - сказала Анжелика.
– Скажи мне, мама, что это значит?
– Ты плохая, злая девочка, - в ужасе прошептала Моника.
– Но я не убийца, - сказала Анжелика.
– Это ты, ты убила моего отца.
– Нет. Нет. Ты не знаешь, что говоришь.
– Я знаю точно, что говорю. Ты убила его. Я слышала, как ты призналась доктору Саутуорту в ту ночь, когда папа умер. Я слышала каждое слово.
– Той ночью ты была больна, - сказала Моника.
– У тебя был шок и ты потеряла сознание. Даже сейчас ты не знаешь, что говоришь.
– О, я-то знаю, - ответила Анжелика. Она улыбнулась, и голос ее стал неестественно насмешливым.
– Интересно, что сказала бы тетя Антуанетта, если бы узнала, что ты убила папу? Или Grand-pere? Как ты думаешь, что бы он сказал? А Жоржетта? Ты же знаешь, она тебя любит. Держу пари, она с удовольствием бы послушала о том, как ты убила папу.
– Заткнись!
– крикнула Моника.
– Я не хочу больше слушать эту чепуху!
– Тогда не слушай, - ответила Анжелика.
– Пусть другие послушают.
– Никто тебе не поверит, - сказала Моника и, чувствуя, что последнее слово осталось за ней, вернулась к гладильной доске.
– Никто тебя не будет слушать, глупый ты ребенок.
– Хорошо, тогда остается только один выход, - ответила Анжелика.
– Я думаю зайти завтра к Жоржетте после школы. Посмотрим, будет она меня слушать или нет.
Жоржетта Монтамбо многого не могла простить Монике.
– Ты не можешь доказать ни слова, - сказала Моника.
– Ну ладно, мама! Ты знаешь лучше меня.
Анжелика была права. Ей ничего не придется доказывать. Достаточно посеять маленькое семечко подозрения, а остальное сделает Жоржетта. Как это несправедливо, подумала Моника, маленькое сомнение и она снова будет парией. Женщина, которая, возможно, убила своего мужа. Дыма без огня не бывает. Если это неправда, тогда почему ребенок говорит об этом? И против собственной матери? Нет, что-то тут должно быть. Моника уже явственно слышала, как все судачат о ней, и не могла унять дрожь в руках.
– Конечно, это будет зависеть от того, в какую школу я пойду, сказала Анжелика.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что если с завтрашнего дня я буду ходить в Ливингстонскую Центральную, то, возможно, я и передумаю заходить к Жоржетте.
Так и повелось, едва Анжелике исполнилось четырнадцать лет. Анжелика получала все, что хотела, и все родственники Моники говорили, что это преступление - так баловать ребенка. Ведь она стерла пальцы до костей для Анжелики. Посмотрите, как она похудела. Богу известно, что она никогда не была полной, но сейчас она выглядит просто изможденной. Анжелика же выглядела прекрасно.
– Она окончательно оправилась после смерти отца, - говорили родственники Моники.
– Давно пора. Есть время, чтобы плакать, и время, чтобы забывать. Однако учиться в средней школе совсем не обязательно. Моника еще пожалеет об этом.
Ливингстонская Центральная средняя школа занимала два желтых кирпичных здания, ее классы посещало около тысячи мальчиков и девочек.
– Ты ее возненавидишь, Анжелика, - говорили некоторые девочки, которые ходили вместе с ней в Сент-Антуанскую среднюю школу.
– Она такая большая, ты заблудишься.
– И эти ужасные мальчишки.
– Я слышала, что одна девочка оказалась в интересном положении, потому что ходила в эту школу.
– Мой папа говорит, что мальчики, которые ходят в центральную, все собираются стать гангстерами.
– Туда ходят только протестанты.
Ливингстонская средняя действительно была большой, но Анжелике это не мешало. У нее там была некая анонимность, которая ей нравилась, потому что давала возможность осмотреться и прислушаться. Все в Ливингстонской средней говорили по-английски - без этого ужасного акцента канадских французов, который был у ее друзей и родственников, - как говорил Арман, как говорила сама Анжелика, потому что так научил ее отец еще совсем маленькой девочкой.