Нет блага на войне
Шрифт:
Особого внимания заслуживает следующий документ. 4 июня 1941 г. нарком ВМФ Н. Кузнецов направляет заместителю Председателя СНК (т. е. заместителю Сталина) Н. Вознесенскому докладную записку № 1146. Гриф секретности документа: «Совершенно секретно, особой важности». И это действительно документ особой важности для историка — в нем впервые рядом со словосочетанием «военное время» появляются абсолютно конкретные даты: «Представляю при этом ведомость потребности Наркомата ВМФ по минно-торпедному вооружению на военное время с 1.07.41 по 1.01.43. Прошу Ваших указаний об увеличении выделенных количеств минно-торпедного вооружения, учитывая, что потребность в них на 2-е полугодие 1941 в/г составляет 50 % от общей потребности на период до 1.01.43 г.». [32]
32
32 Там же. Д. 481. Л. 32–33.
Как видим, нарком ВМФ планирует воевать уже в следующем месяце. Оперативный план этой большой морской войны уже составлен — в противном случае Н.Г. Кузнецов не мог бы прогнозировать конкретное распределение расхода минно-торпедного вооружения по каждому полугодию.
В мае (не ранее 15 мая, точная дата неизвестна) был составлен очередной вариант «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза». Майские «Соображения» — полностью повторяющие все предыдущие варианты по целям, задачам, направлениям главных ударов, срокам и рубежам — содержат и некоторый новый момент. А именно: «Германия имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Во всех других известных вариантах плана стратегического развертывания подобной по смыслу фразы нет. Далее разработчики плана настойчиво предлагают «ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Исключительно важно подчеркнуть, что речь идет вовсе не о «большей агрессивности» майских «Соображений» — все предыдущие варианты также не предлагали ничего иного, кроме проведения крупномасштабной наступательной операции за пределами государственных границ СССР. Что же до намерения опередить противника и «ни в коем случае не давать ему инициативы действий», то оно является всего лишь элементарным требованием здравого смысла. Преимущество первого удара — слишком серьезная вещь, чтобы дарить ее противнику. Существенная новизна заключается в том, что в мае 41-го советское командование уже не столь уверено в том, что ему удастся это сделать, и поэтому просит Сталина незамедлительно провести все необходимые мероприятия, «без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле».
24 мая 1941 г. в кабинете Сталина состоялось многочасовое совещание, участниками которого, кроме самого Сталина, были:
— заместитель главы правительства и нарком иностранных дел Молотов,
— нарком обороны Тимошенко,
— начальник Генерального штаба Жуков,
— начальник Оперативного управления Генштаба Ватутин,
— начальник Главного управления ВВС Красной Армии Жигарев,
— командующие войсками пяти западных приграничных округов, члены Военных советов и командующие ВВС этих округов.
Других столь же представительных совещаний высшего военно-политического руководства СССР не было ни за несколько месяцев до 24 мая, ни после этой даты вплоть до начала войны.
Не менее примечательным является и перечень тех лиц, которых на Совещании 24 мая 1941 г. не было. Не были приглашены:
— председатель Комитета Обороны при СНК СССР маршал Ворошилов,
— заместители наркома обороны: маршалы Буденный, Кулик, Шапошников, генерал армии Мерецков,
— начальник Главного управления политической пропаганды РККА Запорожец,
— нарком ВМФ Н. Кузнецов,
— нарком внутренних дел Л. Берия,
— секретари ЦК ВКП(б) Жданов и Маленков, курьировавшие по партийной линии военные вопросы и входившие в состав Главного Военного Совета.
Вот, собственно, и весь «массив информации». Ничего большего неизвестно и по сей день. Ни советская, ни российская официальная историография не проронили ни слова о предмете обсуждения и принятых 24 мая решениях. Ничего не сообщили в своих мемуарах и немногие дожившие до смерти Сталина участники Совещания. Рассекреченные уже в начале 21-го века Особые Папки протоколов заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) за май 1941 г. (РГАСПИ, ф.17, оп. 162, д.34–35) также не содержат даже малейших упоминаний об этом Совещании. И лишь маршал Василевский в своей статье, пролежавшей в архивной тиши без малого 27 лет, вспоминает: «За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов».
Какие выводы можем мы сделать на основании имеющихся обрывков информации? 24 мая 1941 г. состоялось Совещание высшего военно-политического руководства страны. Состав участников Совещания достаточно странный: отсутствуют маршалы, занимающие высокие и громкие по названию должности, зато присутствуют генерал-лейтенанты из округов. Если бы в кабинете у Сталина происходило обычное «дежурное мероприятие», что-нибудь вроде обсуждения итогов боевой подготовки войск и планов учений на летний период, то состав участников, скорее всего, был бы иным. Остается предположить, что память не подвела Василевского и именно в ходе Совещания 24 мая 1941 г. содержание сверхсекретных оперативных планов было доведено до сведения исполнителей, т. е. командования приграничных военных округов (будущих фронтов).
Если это так, то тогда становится совершенно понятным и подбор участников Совещания (только те, кто разрабатывал последний вариант оперативного плана войны и кому этот план предстояло выполнять), и строжайшая, непроницаемая завеса секретности, которая окружала (и окружает по сей день) все, что связано с тайной Совещания 24 мая.
Если наше предположение верно и на Совещании 24 мая 1941 г. утвержденный Сталиным план войны против Германии был доведен до сведения будущих командующих фронтов, то «диапазон возможных дат» начала операции сужается практически до двух месяцев: от середины июля до конца августа 1941 г.
Кратко поясним этот, достаточно очевидный, вывод. Если бы в мае 41-го вторжение в Европу планировали начать в 1942 (и уж тем более — в 1943) году, то 24 мая 1941 г. сверхсекретные оперативные планы не стали бы передавать командованию военных округов. Слишком рано. Опасно — резко увеличивается возможность утечки информации. Да и бессмысленно — до лета 1942 г. военно-политическая ситуация могла многократно измениться. И сам факт проведения Совещания 24 мая, и явно обозначившаяся с середины апреля политика показного «миролюбия» в отношениях с Германией, и официальное принятие Сталиным должности главы правительства СССР, и — самое главное — начавшаяся с конца мая скрытая мобилизация и крупномасштабная передислокация войск позволяют предположить, что план Сталина № 3 предполагал начать вторжение в Европу уже летом 1941 года.
Указать точную конкретную дату начала стратегического сосредоточения войск Красной Армии не представляется возможным. Красивая метафора, предложенная В. Суворовым («лев в саванне сначала долго и бесшумно подползает к своей жертве и только в последний момент, с оглушительным рычанием, бросается на нее в открытом прыжке»), как нельзя лучше описывает ситуацию мая — июня 1941 г. Стратегическое развертывание Красной Армии происходило в обстановке небывалой секретности, с нарушением многих «общепринятых» правил. «Общий объем перевозок войсковых соединений составлял 939 железнодорожных эшелонов. Растянутость выдвижения войск и поздние сроки сосредоточения определялись мерами маскировки и сохранением режима работы железных дорог по мирному времени», — пишут авторы коллективного труда «1941 год — уроки и выводы» (составлен большой группой военных историков СССР в 1992 г.).