Нет больше слез

Ховард Линда

– Ты мог бы спросить.

Но он был не из тех, кто легко доверяет другим, раскрывает душу и подпускает близко к себе. И как он мог предсказать её реакцию? Его собственная мать практически бросила его, возвращаясь в его жизнь только тогда, когда это было удобно ей. Всё, что он знал о матерях, было основано на его собственном опыте. И хотя Диас видел и мысленно осознавал, что большинство матерей действительно без ума от своих чад, ему не довелось ощутить материнской любви.

До тех пор пока Милла не отдала Уинборнам бумаги на усыновление, она не была до конца уверена, что сможет

это сделать. Душа её разрывалась от боли на части. Если она сама была не уверена, то как она могла ожидать, что Диас догадается о её намерениях? Что она никогда не сделает ничего Джастину во вред?

Но она всё ещё не могла этого забыть. Она сказала:

– Каждую ночь в постели ты мог бы спросить меня: «Милла, а что ты будешь делать, когда найдёшь Джастина? Как ты сможешь забрать его у той единственной семьи, которую он когда-либо знал?» И тогда ты бы понял мои намерения.

Он посмотрел на неё через плечо.

– Со мной раньше никогда ничего подобного не случалось, - повторил он.
– Я... когда ты отдала те бумаги, меня словно током ударило. Я хотел встать на колени и целовать тебе ноги, но я вдруг подумал, что если сделаю это, то ты, наверное, просто врежешь мне.

– Точно, врезала бы.

Диас кивнул, и вернулся к созерцанию океана.

– Я не любил тебя.
– Его голос был тихим и безразличным.- Или не осознавал, что люблю. Так было сначала. Но когда ты прогнала меня, я почувствовал… - Диас замолчал и нахмурился, размышляя над своими чувствами.
– Словно от меня отрезали половину.

– Знаю, - ответила она, вспоминая свои собственные ощущения.

– Оглядываясь назад, я могу сказать, когда это произошло. Когда я влюбился.

Он вытянул руку вперёд, как бы показывая грань между любовью и не любовью.

– В Айдахо, когда я вытащил тебя из реки, ты перевернулась на спину и начала громко смеяться. Именно тогда.

И уже тогда он изо всех сил пытался справиться с этим. До тех пор они просто нравились друг другу, а Милла вообще безумно желала его, и тем не менее, они пытались скрывать свои чувства. Так было до тех пор, пока солнечные лучи не осветили их мокрые тела и они не поняли, как им повезло, что они остались в живых, и тогда Диас посмотрел на неё и сказал…

Милла хихикнула.

– Ну…в некотором роде это тоже можно назвать признанием в любви… Не каждый мужчина способен просто так отдать своё левое яичко.

– Я признал не то, что люблю, а то, что хочу тебя. Но сейчас я уверен, что люблю тебя.

Он слегка склонил голову набок, как ей нравилось. Для человека, который редко находил общий язык с другими людьми, он держался довольно неплохо.

В воздухе повисла тишина, поскольку оба раздумывали над тем, что было сказано. Милла ощущала, как Диас ждёт, что она скажет ему, что прощает и что тоже любит его. Она была уверена в последнем, но не знала, сможет ли когда-нибудь понять его и простить. Боль и гнев всё ещё оставались в её душе, хотя уже не пытались вырваться наружу. Всё, что она была в состоянии сейчас сделать - это оставить свои чувства позади и начать всё сначала. Если кто-то желал оспорить качество извинения, а по всей видимости, это было извинение, то она всегда готова пойти

на это. Но это был Диас, а не какой-нибудь зелёный юнец. Куда, в конце концов, её приведут отношения с ним? Милла не могла себе представить себе их совместное будущее, но и не могла представить, что будет делать и без него.

– Ты могла бы сказать как минимум то же самое, - пробормотал он, не отрывая взгляда от океана. Диас не смотрел на неё с тех пор, как признался ей в своей любви.
– Я же знаю, что это так.

– Что я люблю тебя? Да, это так.
– Она тяжело вздохнула и сделала глоток кофе. Напиток остыл, и Милла недовольно поморщилась, отставляя кружку в сторону.
– Я очень сильно люблю тебя.

– Достаточно сильно, чтобы выйти за меня замуж и растить моих детей?

Она перестала дышать и почувствовала, что сейчас вот-вот упадёт в обморок.

– Что?
– переспросила она срывающимся от волнения голосом.

– Свадьба. Ты выйдешь за меня?

– И почему ты думаешь, что у нас всё получится?

– Я люблю тебя. Ты любишь меня. Это естественный процесс.

Она провела рукой по волосам, больше расстроенная, чем радостная от его предложения. Это было неожиданное и в то же время дразняще приятное ощущение. Но чудовищность проблем, которые встанут перед ними в том случае, если они поженятся, совсем её не прельщала. Частично она была напугана. Он упомянул детей помимо самого брака. Как она сможет пойти на это?

– Жениться - это не самая благоразумная затея, - сказала она.

Он обернулся и посмотрел на неё тем самым тёмным изучающим взглядом, ожидая, что она скажет дальше.

– Между нами столько чувств, что ими можно заполнить целый авиалайнер. Скорее всего, меня скоро придётся лечить, - усмехнулась она.
– А ты вообще - убийца. Что это за работа такая? И я до сих пор ещё не знаю, чем хочу заниматься в дальнейшем, продолжу ли я работать в «Искателях», или стану учителем, как и планировала раньше. Часть меня хочет бросить то, чем я занимаюсь, но как я могу сделать это?! Я профессионал в своём деле. Я так истощена и…

– Ты боишься, - закончил он.

– Будущего? Тебе виднее.

– Нет. Ты боишься быть счастливой.

Она уставилась на него, пораженная тем, насколько точно он, несмотря на весь напущенный туман, понял истинные причины.

– Ты действительно убедила себя, что не заслуживаешь счастья только потому, что позволила им забрать Джастина?
– Спросил он, безжалостно лишая ее возможности оправдаться.
– Ты думаешь, что не можешь иметь нового мужа, другого ребёнка - и всё почему?
– Разве ты была плохой матерью? Или недостаточно сильно любила его?

Милла попыталась сделать глоток воздуха. Ей казалось, что лёгкие сдавила невидимая рука, а сердце остановилось. Никто никогда не говорил, что это была её вина. Она боролась за своего ребёнка, и боролась почти до самого конца. Только воткнутый в спину нож остановил её. И всё-таки даже через десять лет, Милла страдала от глубокой уверенности в том, что она не смогла защитить своё дитя.

– Я… Я не должна была брать его с собой на рынок. Ему было всего-то шесть недель от роду. Он был слишком мал, чтобы…