Нет худа без добра
Шрифт:
– О, Гейб… – Корделия поднесла ко рту пахнущую торфом руку. – Ты знаешь, кто удочерил ее? Где она сейчас?
– Я провел в поисках десять лет, обыскал каждую деревушку в радиусе восьмисот километров от Атланты. – Он печально улыбнулся. – Вот почему я в результате обосновался здесь. И, возможно, это и подтолкнуло меня к учительствованию. Знаешь, в то время ей было четырнадцать. А теперь… Я часто спрашиваю себя, не прошло ли впустую все это время, что я потратил на ее поиски, не бежал ли я от себя? От того человека, кем на самом деле мне хотелось стать?
И в это мгновение
– Я… я рада, что ты рассказал мне об этом… Это было все, что она смогла произнести.
Печаль и сумрачность, прибавлявшие ему несколько лет, внезапно отступили, и он улыбнулся, представ в своем обычном обличье.
– Грейс и я доверили поздравительным открыткам то, что обязаны были обсудить с глазу на глаз… Но все же это лучше, чем ничего. – Она вздохнула. – Возможно, поэтому я так мучаюсь, принимая решение. Боюсь порвать ту тоненькую нить, что связывает нас с Грейс.
– А если ты не поедешь, что ты выиграешь?
То же самое, что я выиграю, не пригласив тебя на прием к Сисси, подумала она. Ничего!
Корделия вдруг ощутила, насколько безвкусен коричневый жакет, который она набросила поверх рабочей одежды, и вспомнила, что не подкрасила губы после завтрака.
Она схватилась за колючий сорняк, забыв, что не надела перчатки, и почувствовала сильный укол.
– Если ты так много знаешь, то почему не поделишься со мной?! – выпалила Корделия, неожиданно разозлившись на него за то, что он запал ей в душу почти как крошечные иголки, которые впились ей в ладонь.
– Я сразу замечаю, когда человек бежит от правды, – сказал он, снимая сухую шелуху с луковицы нарцисса.
– И в чем заключается правда? – настаивала она.
– Ты любишь свою дочь, и если существует хотя бы малейшая возможность уладить отношения с ней, тебе надо первым же самолетом лететь в Нью-Йорк.
Если бы в природе существовал антисептик для души, подумала она, то Габриель сгодился бы на эту роль. Она почувствовала себя чисто вымытой, и слабое жжение прекратилось. Он прав, но она по-прежнему чувствовала себя так неуверенно.
Корделия поднялась, поморщившись от боли в суставах. Головокружение вихрем поднялось в ней, словно пузырьки в стакане, наполненном игристым напитком. Она обхватила опору беседки, с которой свисали обрывки прошлогодних клематисов, ожидая, пока головокружение пройдет.
Моментально около нее оказался встревоженный Гейб.
– Что с тобой?
– Я уже старовата для таких наклонов, – усмехнувшись, сказала она. – Почему бы нам не войти в дом? Не помешает выпить по чашечке чая. И я обещала помочь Нетте, чтобы ей удалось попасть в госпиталь вовремя. Нетта страшно переживает за маленького внука, несмотря на то, что, судя по всему, опасность менингита миновала.
Она остановилась на веранде, не в силах оторвать взор от гортензий, разросшихся выше перил и напоминающих громадный розовый снежный сугроб. Бледно-розовые шток-розы
– Сейчас не самое подходящее время для поездки: праздники и все остальное, – сказала она. – Здесь так много необходимо переделать. Организация благотворительного ужина для Хилдей… И в Мейконе я встречаюсь с Лигой женщин-избирательниц США, чтобы помочь им собрать деньги для библиотеки. Не говоря уже о приеме у Сисси в предстоящую субботу, – она внутренне содрогнулась от своего малодушия, что не приглашает Гейба, – которая, надо признаться, совершенно отбилась от рук. О, Господи, как же она готовится к этому событию, можно подумать, что это золотая годовщина свадьбы королевы Елизаветы и герцога Эдинбургского.
– Если это доставляет ей удовольствие, то почему бы и нет?
– Я не знаю… Все эти излишества выглядят вульгарно. Ей захотелось, чтобы на всех салфетках и даже на полотенцах для рук в туалетных комнатах серебром вытиснили их имена: "Каролина и Бич".
Он искоса бросил на нее взгляд, который заставил ее покраснеть.
– Именно это и беспокоит тебя – салфетки и полотенца?
Корделия взглянула на опустевшие, изменившиеся цветочные клумбы, ставшую хрупкой траву вдоль дорожки, ведущей из сада к кухне. До Рождества оставалось всего две недели. Однако на веранде, залитой солнцем и защищенной от холода, ей показалось слишком тепло.
– Ну… нет. Сисси звонила сегодня утром, едва сдерживалась, была такой расстроенной. Она подозревает, что Бич ей изменяет.
– А ты знаешь, что это именно так и есть?
Это было заявление, а не вопрос.
– Да.
Но откуда Гейб знает о том, что она знает?
– Ты сказала об этом Сисси?
Корделия вздохнула.
– Я собиралась, но что хорошего из этого вышло бы? Так или иначе, но она прожила с ним годы. И этот прием, возможно, единственное, чем она может похвалиться за десять лет их совместной жизни.
– Некоторые люди нуждаются в иллюзиях. – Он говорил медленно и рассудительно, как перед классом. – Каждому надо во что-то верить.
– Я не хочу видеть Сисси страдающей.
– А Грейс?
– Я должна отправиться в Нью-Йорк? – спросила она, вглядываясь в его лицо.
– Смотри! – воскликнул он, поднимая глаза и указывая. – Ты видела? Иволга! Я целую вечность их не видел.
Корделия же видела только золотые блики солнца на листьях цвета золы. Он положил руку на ее плечо, осторожно повернул, и она заметила вспышку ярко-желтого и черного посреди ветвей.