Нет худа без добра

Гудж Эйлин

Джека не остановила увертка Бена.

– Но ты ведь знаешь, что беспокоит ее? Ты говорил с ней?

– Отец…

– Бен, я не прошу тебя предавать ее. Просто хочу знать, что ты думаешь.

Бен поднял голову и в холодно-зеленых глазах – глазах Натали – Джек увидел выражение, которое не мог понять и которое обеспокоило его. Он видел это выражение и раньше – слегка смеженные веки, неясный блеск в глубине зрачков. Может, Бен ненавидел его? Не просто затаил обиду на отца, как это бывает у детей, а ненавидит по-настоящему?

– Дело в том, отец… – Бенджамин выпрямился,

окончив шнуровать ботинки. Джек посмотрел на его стройный торс и ощутил гордость за сына и досаду на то, что сам располнел. – Ханна убьет меня, если узнает, что я сказал что-нибудь о ней.

Джек, занятый галстуком, почувствовал, что пальцы вдруг стали неуклюжими. Значит, дело действительно серьезное. Он спросил осторожно:

– Это что-то, о чем я должен знать?

– Она боится, что забеременела.

– Боже! О, Господи!

Бенджамин искоса взглянул на него.

– Слушай, давай договоримся: я ничего не говорил.

Джек кивнул и сел на скамейку между рядами шкафчиков. Сердце его глухо стукнуло, но тут же забилось учащенно. Беременна? Его Ханна, его дитя?!

Если это правда, что же им делать? Что ей делать?

Надо поговорить с ней. Он выполнит обещание, данное Бену… Но нет смысла ждать, пока Ханна сама признается. До развода она еще пришла бы к нему… но не сейчас…

Джек вспомнил, как у Ханны начались менструации. Ей было тринадцать, и она была грациозной и худенькой, как тростиночка. У нее горело лицо, когда она шепотом сказала об этом – ему, а не Натали. Он хотел прижать ее к себе, но вместо этого отправился с ней в магазин «Рексолл». Он до сих пор помнит ее, худенького подростка с маленькой грудью, которая слонялась по отделу журналов, притворяясь, будто огромный мужчина с пакетом «Котекс» под мышкой не имеет к ней ровно никакого отношения.

Бедный ребенок! Она, наверное, была в совершенном отчаянии, если доверилась Бенджамену.

– Ладно, – сказал он Бену с тяжелым вздохом. – Ты мне ничего не говорил.

– Собираешься поговорить с ней? Сын выглядел встревоженным.

– Не вижу другого выхода, – ответил Джек, внезапно почувствовав, что ему трудно дышать.

Он сел прямо, наблюдая, как коренастый мужчина – ниже его ростом, но с животом, который, как и в его случае, знавал лучшие времена – открывает соседний шкафчик, все еще тяжело дыша после плавания. Внутри неприятно заныло от предчувствия беды.

Начинать надо сейчас. С Ханны. Пора прекратить притворяться, что пока его дети полны сил и энергии, с ними все будет в порядке. Нельзя допустить, чтобы у него с Ханной получилось то же, что у Грейс с ее матерью.

Джек позвонил Ханне и спросил, сможет ли она пообедать с ним, но та ответила, что по горло занята домашней работой. Стараясь не выдавать своего волнения, он договорился пойти с ней в кафе на следующий вечер.

Сейчас они сидели за столиком с шатающимися ножками в задней комнате любимой пиццерии Ханны – «Артуро» – в Вест-Хьюстоне, где пиццу перекладывали с кирпичных печей, подогреваемых углем, на деревянные лопатки с длинными ручками, а официанты и официантки по очереди пели у микрофона.

Но

сегодня Ханна, которая обычно могла проглотить половину огромной пиццы, сочащейся сыром «моцарелла», съела лишь кусочек и сидела, отщипывая понемножку от второго, в то время как Джек съел гораздо больше, чем ему следовало. Больше, чем Ханна, неукоснительно следившая за содержанием холестерина в пище, позволила бы ему съесть – не будь она так поглощена собой.

Когда она была маленькой, они танцевали с ней в гостиной под песню Патти Пейдж «Теннесси-вальс». Ее крохотные ступни покоились у него на ботинках. И она хихикала, вцепившись в его брюки, чтобы не свалиться на пол. И тогда, глядя на взъерошенную головку дочки, на цветастую ночную рубашонку, задравшуюся на худеньких коленках, он ощущал себя одновременно и беспомощным, и достаточно сильным, чтобы защитить ее.

Он хотел защитить ее и сейчас. Но Ханна вела себя так, будто была с ним едва знакома. Только когда официант начал убирать со стола, Джек отважился обратиться к ней.

– Как у тебя дела с Конрадом? Сдается, я не слышал его имени в последнем хит-параде?

Он улыбнулся, скрывая волнение.

Ханна посмотрела на него в первый раз за весь вечер.

– Не знаю, – ответила она, искусно разыгрывая равнодушие, – я не видела его в последние дни, разве что в школе.

Джек выдержал паузу.

– Хочешь сказать, что вы теперь не дружите? Ханна закатила глаза.

– Папа, ты такой старомодный. Никто так теперь не говорит. В любом случае не уверена, что мы когда-либо, как ты сказал, "дружили".

Она вытерла подбородок аккуратно сложенной салфеткой.

– Неужели?

– Он вообще-то не в моем вкусе. Мечтает о том, чтобы стать адвокатом и заработать гору денег.

– Все равно, можно влюбиться и в человека, который не в твоем вкусе.

– Ты имеешь в виду себя и Грейс?

Ханна произнесла это якобы шутливым тоном, при этом грустная улыбка тронула уголки ее губ, но Джек воспринял это как колкость.

– В некотором роде да, – ответил он сдержанно.

– Папа, сейчас девяностые годы! Ребята моего возраста больше не ходят на свидания. Мы просто общаемся. Тебе кто-то нравится, а ты нравишься ему. Что ж, отлично. Но это не обязательно что-то серьезное.

Если, разумеется, вы не спите друг с другом, подумал Джек.

– Ханна, я могу принадлежать к другому поколению, – начал он осторожно, накрыв ее руку ладонью, – но одно я знаю точно – если ты вступаешь в какие-то отношения с кем-нибудь, какими бы случайными они не казались, у тебя обязательно появятся какие-то чувства, определенные ожидания.

– Папа, не надо! Я уже не хожу в детский сад.

– Я знаю… Потому что, если бы ты была в детсадовском возрасте, я бы не выпустил тебя из дому одетой так.

Изношенные джинсы «Ливайс» выглядели так, будто их пропустили через бумагорезательную машину. Просторный черный свитер из ягнячьей шерсти – с такими огромными дырками, что он мог бы просунуть в них палец. Но, по крайней мере, волосы у нее были вымыты и аккуратно расчесаны – темные шелковистые волосы, ниспадавшие волнами на спину и плечи.