Нет прохода
Шрифт:
Дорога, ведшая от Базеля к Невшателю, оказалась лучшей, чем о ней говорили. Погода, стоявшая последние дни, улучшила ее. В этот вечер, когда стемнело, прибыли погонщики лошадей и мулов и передавали, что на пути не приходится преодолевать никаких трудностей, кроме только испытания терпения, упряжи, колес, осей и кнутов. Сейчас же была подряжена карета и лошади, с тем, чтобы она была подана завтра утром и можно было тронуться в путь еще до рассвета.
— Вы на ночь запираете дверь на ключ, когда путешествуете? — спросил Обенрейцер, стоя у камина в комнате Вендэля и грея свои руки перед
— Нет, не запираю. Я сплю крепко.
— Вы так крепко спите? — спросил тот с удивленным взглядом. — Какое счастье!
— Для остальных домочадцев все, что угодно, только не счастье, — ответил Вендэль, — когда приходится стучать утром в запертую дверь моей спальни.
— Я тоже, — сказал Обенрейцер, — оставляю дверь в свою комнату открытой. Но позвольте мне, как человеку, который осведомлен об всем в качестве уроженца Швейцарии, посоветовать вам следующее: всегда, когда вы путешествуете по моей стране, кладите все свои документы — а, конечно, и деньги — под подушку. Всегда в это самое место.
— Вы не льстите своим соотечественникам, — засмеялся Вендэль.
— Мне кажется, что мои соотечественники, — сказал Обенрейцер, слегка прикоснувшись к локтям своего друга в виде пожелания ему доброй ночи и благословения на сонь грядущий, — похожи на большинство людей. А большинство людей всегда возьмет все, что может. Adieu! В четыре утра.
— Adieu. В четыре.
Предоставленный самому себе, Вендель сгреб поленья, засыпал их белой золой, лежавшей на поде очага, и уселся, чтобы собрать свои мысли. Но они все еще витали около последней темы, а шум реки скорее способствовал их возбуждению, чем успокоению. Пока он сидел, погруженный в раздумье, исчезло и то небольшое желание уснуть, какое у него было. Он чувствовал, что будет совершенно бесцельно все-таки пытаться лечь и сидел одетый около камина. Маргарита, Уайльдинг, Обенрейцер, дело, которым он был занят, тысяча надежд и сомнений, которые совершенно не касались этого дела, все это сразу заняло его мысли. Казалось, им овладело все, кроме сна. Расположение к нему совершенно исчезло.
Он просидел уже долго у камина, погруженный в раздумье, когда догорела и потухла свеча. Но это было не важно; было достаточно светло и от пламени огня в камине. Он переменил позу и, положив на спинку кресла руку и опершись на нее подбородком, снова продолжал сидеть и думать.
Но он сидел между камином и кроватью, и когда пламя мерцало от движения воздуха, то его собственная увеличенная тень дрожала на белой стене у изголовья постели. Его поза придавала тени такой вид, словно над ложем склонилась какая-то плачущая и умоляющая фигура. Его глаза следили за ней, пока ему не сделалось жутко от неприятной мысли, что тень походила на тень Уайльдинга, но не на его собственную.
Стоит только немного переменить свое место, и тень исчезнет. Он так и сделал, и порождение его расстроенного воображения исчезло. Он сел теперь в тени небольшого выступа камина, и дверь в комнату оказалась перед ним.
На двери была длинная громоздкая железная щеколда. Он увидел, что она стала медленно и бесшумно подниматься. Дверь чуть-чуть приоткрылась и снова закрылась, словно ее привел в движение только ток воздуха.
Дверь снова стала очень медленно приотворяться, пока не открылась настолько, чтобы пропустить кого-то. После этого она еще оставалась на мгновенье открытой, словно ее осторожно держали в таком положении с другой стороны. Затем показалась фигура человека, обернувшегося лицом к кровати, и остановилась неподвижно в дверях, пока не произнесла тихим полушепотом, сделав в то же время шаг вперед: «Вендэль!»
— Что такое? — ответил тот, вскочив со своего места, кто там?
Это был Обенрейцер. Он вскрикнул от удивления, когда Вендэль вырос перед ним не с той стороны, где можно было его ожидать.
— Не в постели? — сказал он, схватив его за оба плеча с инстинктивным стремлением вступить с ним в борьбу. — Тогда, значит, произошло что-нибудь дурное?
— Что вы хотите сказать? — спросил Вендэль, освобождаясь от его рук.
— Сперва скажите мне: вы чувствуете себя плохо?
— Плохо? Нет.
— Мне приснился дурной сон про вас. Каким это образом я вижу вас вставшим и одетым?
— Мой дружище, я могу точно так же спросить вас, каким это образом я вижу вас вставшим и раздетым.
— Я сказал вам почему. Я видел про вас дурной сон. Я пытался успокоиться после него, но был не в силах. Я не мог решиться оставаться там, где был, не узнав, что вы находитесь в безопасности; и все же не мог решиться войти к вам. Я несколько минут стоял в нерешительности у двери. Так легко смеяться над сном, который не вам снился. Где ваша свеча?
— Догорела.
— У меня есть целая в моей комнате. Не принести ли ее?
— Принесите.
Его комната была расположена вблизи, и он пробыл в отсутствии не более нескольких секунд. Вернувшись со свечей в руке, он встал на колени перед камином и зажег ее. Когда он раздувал для этого угли, то Вендэль, взглянув на него, увидел, что губы его были бледны и он с трудом удерживал их дрожание.
— Да, — сказал Обенрейцер, ставя зажженную свечу на стол, — это был дурной сон. Только взгляните на меня!
Он был босой; его красная фланелевая рубашка была раскрыта на груди, а рукава ее были засучены выше локтей; остальную часть его одежды составляли только кальсоны, доходившие ему до лодыжек и сидевшие на нем в обтяжку. Во всей его фигуре проглядывала какая-то гибкость и дикость, а глаза его были очень блестящи.
— Если бы пришлось бороться с грабителем, как мне снилось, — сказал Обенрейцер, — то вы видите, что я снял с себя все лишнее для этого.
— А также и вооружились, — заметил Вендэль, взглянув на его пояс.
— Дорожный кинжал, который я всегда ношу с собой во время путешествий, — отвечал тот беззаботно, наполовину вытащив его из ножен левой рукой и снова вложив его обратно. — Разве вы не возите при себе таких вещей?
— Ничего подобного.
— А пистолеты? — спросил Обенрейцер, бросив взгляд на стол, а затем от него на непомятую подушку.
— Ничего подобного.
— Вы, англичане, так доверчивы! Вам хочется спать?
— Мне хотелось спать все это долго тянувшееся время, но я не мог уснуть.