Нет звёзд за терниями
Шрифт:
— Добралися до нас, значит, двое, — слышался голос старого Стефана, — и говорят, мол, в Раздолье та ещё каша заварится. Ну, мы встревожилися, знамо дело — Флоренц там, да ещё Ник, я верил, тоже. Ник, а ты что ж это, с того самого дня не умывался?
— Да было бы когда.
— Ну, пусть там что, а умываться надо! Вон, чумазый весь...
— Да хватит меня тереть, чего позоришь перед людьми!
— Так что дальше было-то, дед? — спросил Джо, и Стефан оставил Ника в покое.
— Да ясно что, — с готовностью поведал он. — Мы с Эммою решили, двигать надо в город.
Кто-то рассмеялся. Флоренц тоже бы хотел, но мог только плакать.
— Потом мы по-умному сделали. «Эмма, — говорю я, — а вон площадка с лодками, как-то ж их садют?» Ну, потыркались и люк нашли.
— Это я нашла, — спокойно возразила Эмма. — Там царапины на стекле и металле, следы гари, чего тыкаться наугад? Место ясно сразу.
— Ну хоть лодка есть, — возмущённо сказал Ник. — А то жабу-то мою этот умелец раздербанил! Я чуть не поседел, когда увидел. Всё теперь, плакала моя жаба.
И всё-таки машину починили. Прочная, она лишь погнулась немного, и городские мастера живо привели её в порядок. Как-то вышло, что в городе начали слушать Рафаэля — может, потому, что он повсюду ходил с госпожой. Она больше не надевала маску и отказалась от кресла, в котором её носили прежде.
В те дни, когда шла работа над жабой, похоронили Леону. Не с остальными, а на высокой горе, глядящей в море. Они летели туда лодочкой — Гундольф, молчаливая Кори, Рафаэль, ещё четверо калек и чужаки. Копали долго, потому что Кори умоляла не складывать Леоне крылья.
Когда было готово, она сама отнесла крылатую, уложила бережно в последний раз. А Флоренц достал из кармана шар-часы и решил оставить рядом. Это было всё, что осталось у него от брата. Тело не нашлось, даже земле не предать.
— Часы господина Первого, — хмуро сказала Кори. — Зачем кладёшь?
— Ну, так... Эрих... а почему — господина Первого?
— Это была его вещь прежде. Твой брат всё на них заглядывался, а потом...
Тут голос её смягчился.
— А потом господин Первый, должно быть, подарил их ему. Это хорошая вещь, ты лучше её сохрани в память о брате.
И, подняв шар, подала мальчишке. Он взял, сжал растерянно в пальцах.
Дальше Кори глядеть не стала, ушла в лодку, и Гундольф пошёл следом. А мальчишка ещё постоял. Вот исчезли крылья под рыжей землёй, а вот уже будто одеяло укрыло Леону. На виду осталось лицо, умытое сейчас, и потому казалось, крылатая только спит. Глядеть было любопытно и страшно.
Джо и Рафаэль — лопаты держали они — помедлили, не сговариваясь.
— Прощай, Леона, — печально сказал Рафаэль. — Прости.
И бросил землю с лопаты.
Потом сложили ещё пирамидку из камней, припасённых заранее, постояли в молчании и потянулись к лодке.
Леона осталась одна, высоко-высоко. Под её ногами расстилалось море, а вокруг плясал ветер.
Как только жаба была готова, приморцы двинулись в путь. Ник страшно возмущался, но вести жабу доверили Флоренцу.
— Да он вроде справился неплохо, — сказал Стефан, — а у тебя рука вот болит. Ну, а я старые кости в жабе трясти не хочу, мне так в лодочке удобнее.
С собой взяли Ткачиху и её брата. Эти двое не пожелали остаться в Раздолье, хотя остальные калеки нашли себе место. И госпожа расстаралась, чтобы ссор больше не было, а ворота на Свалку поставили новые, крепкие-прекрепкие, и заварили наглухо.
Чужаки тоже решили остаться, помочь городу, но проводить к воротам вышли.
— Не нужно грустить, мы ещё увидимся, — подбодрил Джо. — Вот увидишь, парень, эта земля ещё расцветёт, и топлива будет вдосталь, и дороги протянутся туда и сюда. А пока будем трудиться, выдастся минутка — заглянем к вам, или вы к нам.
Флоренц кивал. Они-то, конечно, ещё увидятся, но где же Гундольф? Неужели и проводить не придёт?
Но вот и он показался на дороге, ведущей к воротам. В руке узелок, другой обнимает за плечи Кори. А она идёт, глядя под ноги.
— Прихватишь нас с собой? — улыбнулся Гундольф и подтянулся, не дожидаясь ответа, забросил вещи.
— Прихвачу! Ой, конечно, прихвачу! — обрадовался мальчишка.
Гундольф подсадил Кори, распрощался со своими.
— Точно не хотите остаться? — спросил Конрад напоследок.
— Увезу её подальше. Плохо ей тут.
— Ну, как знаете. Беды, они такие — что оставишь, а что с собой возишь.
А потом Гундольф забрался в машину, сел позади. Подали знак, и лодочка тронулась медленно, и за нею по земле двинулась жаба.
Вперёд, в другую жизнь.
Глава 39. Кори. Оставляя прошлое
Кори проснулась, но не спешила открывать глаза. Слушала, как ветер гуляет по кровле, дребезжа плохо закреплённым листом, и трясёт стекло, налетая.
Она и так знала, что увидит — потолок, выщербленный местами, со свежей побелкой. По правую руку — такая же стена. По левую...
Кори открыла глаза и повернулась.
Гундольф, казалось, спал, но тут же обернулся к ней, поглядел без улыбки. Усталый, обросший, под глазами тёмные круги. Кори глядела и не могла понять, как не заметила, что он так изменился.
— Будем вставать? — спросил он хриплым со сна голосом.
А сам, видно, хотел бы ещё поспать. Ночью опять приходили кошмары. Кори видела, как ломает старую рассохшуюся дверь, как бьёт всем телом, скребёт пальцами, отламывая щепы. В этот раз ей удалось пробить дыру и выбраться, обдирая бока, почти вовремя, но она всё равно не успела. Она видела, как маленькая белая фигурка летит, отброшенная взрывом, как сминаются и горят крылья, бежала туда что есть мочи — и не могла добежать.
— Ну что, давай подниматься, — сказал Гундольф притворно-бодро.