НЕТ
Шрифт:
Тихонечко прошелестел телефон, Кравцов поднял трубку и сразу узнал голос начальника Центра:
– Здравствуйте, Федор Павлович, ну как Хабаров?
– Переломы тяжелые – таза и ноги, лицо порезано, но держится…
– Что врачи говорят?
– А что они могут сказать? Лечить, говорят, надо, лежать…
– Это понятно. Что они относительно перевозки думают? Спрашивал?
– Конечно, спрашивал. Говорят: сейчас трогать нельзя.
– А как там больница, на больницу хоть похожа?
– Больница –
– Федор Павлович, а Хабарова ты видел?
– Конечно. Только недолго. Врачи просили поменьше с ним разговаривать. Сказали, покой нужен.
– Как выглядит Виктор Михайлович?
– Ничего выглядит. Держится. Просил матери позвонить и чего-нибудь наврать: ну, в том смысле, что задерживается на точке. Не хочет, чтобы мать приезжала, пока лицо не подживет.
– Звонил?
– Нет еще. Никак с духом не соберусь.
– Позвони. И ничего не ври. Скажи – легкая травма, добраться к нему пока нет возможности. А то до нее стороной, слухом дойдет, и все будет хуже. Так я толкую?
– Верно, конечно.
– И распорядись – пусть туда наш врач съездит. Пусть со своей точки зрения обстановку оценит. Может быть, мы все-таки сумеем Хабарова сюда перевезти. Здесь, что ни говори, спокойнее – и наука рядом, и медицинское начальство. Очень прошу решить этот вопрос. Мне звонил Плотников. Михаил Николаевич держится того же мнения: Хабарова эвакуировать. Понял?
– Слушаюсь. Все выясню и доложу.
Кравцов тихонько положил трубку, взглянул на портрет Чкалова. Чкалов пристально смотрел на него со стены. И начлет мысленно произнес:
– Вот какие пироги, Валерий Павлович, надо Анне Мироновне звонить. Надо! Ничего не поделаешь. – Подумал: "Может, лучше поехать к ней? Нет, ехать хуже. Испугаю. Как войду, так она сразу охнет – беда".
Кравцов закурил, вздохнул и стал набирать хабаровский номер.
– Анна Мироновна, здравствуйте. Кравцов беспокоит. Виктор Михайлович задерживается на шестой точке. Повредил ногу, но ничего такого страшного нет, так что не беспокойтесь, – Кравцов сделал паузу. Трубка молчала. Ему показалось, что молчание длится слишком долго, и он спросил: – Вы поняли меня, Анна Мироновна?
– Да-да, поняла… то есть не поняла. Вы говорите, что Витя повредил ногу? Кому – машине или себе?
– К сожалению, и себе тоже, но вы не волнуйтесь, Анна Мироновна…
– Значит, себе! А что у него: вывих, перелом? Была неприятность с машиной или случайно? – Приученная к строгим военным порядкам, Анна Мироновна старалась соблюдать наивную конспирацию и не произнесла запрещенного в телефонном общении слова "авария".
– Неприятность действительно была, но небольшая…
– Федор Павлович, закажите, пожалуйста, пропуск, я сейчас приеду, я должна знать все подробно.
– К сожалению, сейчас… – Кравцов струсил, он знал, что встретиться с Анной Мироновной все равно придется, и все-таки старался выиграть время, – к сожалению, именно сейчас я должен отбыть. Может быть, повидаемся завтра?
– Федор Павлович, какие у Виктора травмы, вы знаете?
– Я же сказал – нога…
– Медицинский диагноз поставлен? Диагноз?
– Анна Мироновна, милая, я же не врач…
– Вы не врач, но я врач. Послушайте, где эта "точка"? Как туда попасть?
– В принципе попасть туда можно, но не сейчас, несколько позже. Мы это устроим непременно.
Совершенно неожиданно Анна Мироновна не растерянным, а сухим, строгим голосом сказала:
– У меня к вам настоятельная просьба, Федор Павлович: поручите кому-нибудь немедленно пригнать Витину машину домой. Больше я ни о чем не прошу.
– Анна Мироновна, честное слово, не надо так, волноваться…
– А я не волнуюсь. Мне нужна машина, и чем быстрее вы исполните просьбу, тем лучше. Вы распорядитесь? Я жду.
– Разумеется, конечно… Я сейчас скажу…– Но Анна Мироновна повесила трубку. И Кравцов услыхал только короткие телефонные гудки.
Ожидая машину, Анна Мироновна сбегала к соседу, механику Рубцову, сказала, что с Виктором Михайловичем несчастье, и попросила Рубцова помочь: "свезти кое-куда на Витиной машине".
Рубцов, досиживавший дома на бюллетене, немедленно согласился. И Анна Мироновна вернулась домой.
Она вымыла голову – надо было чем-то занять себя, как-то заполнить время; переоделась, сунула в сумку врачебный диплом, подумала и достала из шкафа офицерский воинский билет, проверила, на месте ли паспорт…
Анна Мироновна решила: надо ехать к генералу Бородину. Если даже генерал и не узнает ее, напомнить об их давней встрече. Бородин поможет. Бородин не может отказать, он настоящий.
Бородин узнал Анну Мироновну сразу.
– Мама Хабарова? Здравствуйте. И извините великодушно – имя ваше и отчество запамятовал. Садитесь. Слушаю вас.
Анна Мироновна очень коротко передала Бородину содержание утреннего разговора с Кравцовым.
– Прошу вас, Евгений Николаевич, помочь мне в следующем: узнать точный диагноз, поймите – я врач, и для меня это важно. Кроме того, я – мать и потому хочу получить возможность попасть к Виктору. Скорее всего мои медицинские познания Виктору не нужны, но, согласитесь, быть около сына, когда ему плохо, – мое право. Вот, собственно, и все, о чем я хлопочу.
Бородин выслушал Анну Мироновну и, не произнеся ни одного утешающего или вообще какого-либо слова, вызвал секретаря.