НЕТ

Маркуша Анатолий Маркович

– Ты не знаешь Галю, мама? Кошмарное упущение! Ты слышишь, Тамара, мама говорит, что не знает Гали? Саман очаровательная девушка поселка, а какие руки – шелк и бархат! Клянусь, если бы только у меня работали ноги, я бы ушел за Галочкой на край света… На Камчатку пешком!

В конце концов Тамара не выдержала:

– Неужели вы не видите, Анна Мироновна, что Виктор Михайлович побритый! Я сегодня сестру свою сюда притащила. Она парикмахер. И никакая не красавица. Обыкновенная. Это Виктор Михайлович меня дразнит.

Только теперь Анна Мироновна поняла: Витя действительно гладко и очень чисто выбрит; шрамов на лице, во всяком случае если смотреть против света, совсем не видно, и обрадовалась.

– Слушай, мама, есть серьезный вопрос: ты когда-нибудь книгу Елены Малаховец видела? Ну, ту самую знаменитую книгу советов молодой хозяйке?

Опасаясь очередного подвоха, Анна Мироновна ответила с осторожностью:

– Видела очень давно. У моей матери, значит, твоей бабушки, была.

– Расскажи, как она выглядела.

– Но для чего тебе Малаховец, Витя?

– Я серьезно спрашиваю. Без покупки. Расскажи, а потом я объясню.

– Ну, книга как книга, – все еще осторожничая, начала Анна Мироновна. – Довольно большого формата. Кажется, на хорошей бумаге. Какие-то картинки в ней были… Если не ошибаюсь, немного картинок…

– А по какому принципу распределялись советы?

– По-моему, сначала шли рецепты приготовления разных блюд, так сказать, голая технология, потом – советы по сервировке стола, использованию посуды, и еще, – Анна Мироновна улыбнулась, – и еще были беллетристические отступления…

– Какие-какие отступления?

– Ну-у, например, рассуждение на тему: как принять гостей, когда дома ничего нет. А почему тебя все-таки заинтересовала Елена Малаховец, Витя? С чего?

– Я все лежу и думаю, что делать дальше? Через месяц или через три, когда меня отсюда выпустят?

– И ты решил переквалифицироваться в повара? Боюсь, что Малаховец тебе не поможет, мадам несколько устарела…

– Ты шутишь, а я серьезно думаю. Даже в самом лучшем случае и при самом счастливом стечении обстоятельств для летной работы я человек конченый. Пусть не навсегда, но надолго.

– Почему такая мрачность?

– Мрачность? Нет. Это трезвый взгляд. И вот мне пришла в голову идея: составить книгу… Как ее назвать, пока не знаю, но что-нибудь в таком роде: "Сто советов молодому испытателю" или "Тысяча и одно решение"…

Впрочем, дело не в названии, дело в существе.

Пропадает громадный опыт. Никто не систематизирует, не накапливает, не пытается всерьез осмыслить нетипичные случаи и ситуации, сплошь да рядом возникающие в испытательных полетах. А это важно! Я не свой личный опыт пропагандировать собираюсь, не о своих заслугах блеять. Нет! Просто в силу сложившихся обстоятельств, учитывая внешние факторы, я получаю время для такой работы.

Представляешь, сколько можно отобрать буквально бесценного материала из одних только актов аварийных комиссий, годами пылящихся на архивных полках?

А сколько чистого золота пропадает в забытых приказах?

Вот приходит в Центр, или на завод, или в какую-то другую организацию, связанную с испытанием самолетов, такой парень, как Блыш. Молодой, летает здорово, землю носом роет – хочет отличиться, а настоящего опыта у него ноль целых ноль десятых. Виноват этот Блыш? Не виноват!

Дают ему теоретическую подготовку, дают некоторую сумму знаний, принимают зачеты.

Дальше? Дальше он начинает по крошкам набираться ума. Где? В разговорах со старичками, в курилке, вприглядку…

Хабаров говорил увлеченно, уверенно, и мать поняла, что говорит он не для нее – для себя: подводит итоги не новых своих мыслей.

– Словом, что нужно написать, я представляю довольно точно. Речь должна идти не о стандартной, типа учебника, методике летных испытаний и не о наукообразных рекомендациях, придушенных умным названием, а о живом собрании практических советов. Да, что надо – знаю, а как писать, пока не вижу…

Хабаров замолчал, пощелкал пальцами, прищурился. Мысли его были далеко за пределами больницы.

– Боюсь, Елена Малаховец, – осторожно сказала Анна Мироновна, – тебе не поможет.

– Скорей всего не поможет. Вот мне бы да талант Джимми Коллинза! Помнишь, до войны еще выходила книга "Летчик-испытатель"?

– Как не помнить, ты ее под подушку прятал! Кажется, там предисловие Чкалова было?

– Только Коллинз писал в расчете на широкую публику, старался поразить читателя фактом, заострить ситуацию и неожиданно повернуть события, а я хочу адресоваться к профессиональным летчикам. Ребят голым фактом не удивишь, да их удивлять и не надо. Помочь оценить факт, всесторонне его исследовать, проиграть возможные решения и наметить путь к лучшему – вот что должно быть в книге. Только без занудства! – И казалось бы, без всякой связи со всем предыдущим Виктор Михайлович спросил: – Ты мне поможешь, мам?

– В чем, Витя? В чем я могу тебе помочь?

– Для начала поедешь в "командировку". В город. Возьмешь в библиотеке кое-какие книги. Названия я напишу. Это первое. Второе – свяжешься с Левкой Рабиновичем. Хорошо бы его вытянуть сюда на денек, но если это окажется почему-нибудь невозможным, пусть черкнет свои соображения и возражения. Я ему письмецо накатаю. Хорошо бы еще спросить у Алексея Алексеевича, что в его библиотеке есть старинного. Когда-то он собирал всякие редкости из истории авиации. Я, между прочим, подозреваю, что в истории далеко не все устарело. Это три…

Уезжать матери не хотелось. Конечно, она понимала, что ее постоянное присутствие в больнице вовсе не обязательно, но просто здесь, рядом с Витей, Анне Мироновне было спокойнее.

– Все равно в город тебе ехать надо.

– Почему все равно?

– Двадцать пятого у Андрюшки день рождения. Кто-то из нас должен представительствовать: раз не могу я, значит, ты. И вообще, тебе пора уже поспать в собственной постели, отдохнуть от больничной обстановки. Еще надо попросить Рубцова подготовить машину к техосмотру и сгонять в ГАИ. Доверенность я напишу, Вартенесян заверит. Ну как – согласна?