Неубедимый
Шрифт:
— Да мне не надо. Я не пью.
Алиса сама не поняла, как начала оправдываться и защищаться. Она свернула во двор. Женщина — за ней.
— Замуж бы вышла, да кто тебя такую, с такой биографией, возьмёт? Ну разве что ради папашиных и мамашиных денег. Ты не тяни с этим! Совсем сопьёшься — поздно будет.
Алиса прибавила шагу. Женщина тоже прибавила шагу. В её авоське звякнули бутылки. Так вот почему она так настойчиво уговаривает Алису полечиться от алкоголизма!
«Она видит в нас что-то общее. Хоть этого общего и нет. Но она — видит. И это роднит нас в её глазах»
Женщина продолжала что-то говорить.
Алиса остановилась и попыталась представить, что же на самом деле роднит её с этой злыдней.
Женщина продолжала нести какую-то чепуху. Найдя благодарную — как ей показалось — слушательницу, она изливала на неё содержимое всех прочитанных бульварных листков. Мелькали имена — известные и не очень. Кого-то Алиса знала лично — и могла с уверенностью сказать, что «подвиги» этого человека, ну, как бы это сказать, несколько преувеличены народной молвой.
«Сколько достойных людей — и про каждого можно что-нибудь сочинить. А если уж ты дал повод хоть раз — всё, готовься. К тебе не зарастёт народная тропа».
— … на деньги жены содержал трёх балерин и одну массажистку! — продолжала делиться сплетнями женщина.
«А ведь и про неё саму, наверняка можно придумать что-нибудь в этом роде. Да и придумывать не надо: стоит один раз услышать, как в сумке звякнули бутылки. И возможно, речь тут вовсе не об одиноком женском алкоголизме. Может быть, у неё праздник скоро, гости придут. Или в бутылках — пепси-кола, такая вкусная, не то, что в пластике? Или — овощной полезный сок. Или вообще — детское питание, а дома любящую и непьющую бабушку ждёт румяный внук».
Алиса улыбнулась своим мыслям — вряд ли этакая злющая тётка может быть любящей бабушкой, но почему бы и нет? Она представила защиту — на этот раз, не в виде кисеи или дождя. Солнцезащитное зеркальное стекло. Только укрывает оно не от солнца, а от чужих домыслов. Алису и вот эту тётку. Вот они вместе — под защитным колпаком. Р-раз — ударить пальцем о палец.
Тётка продолжала бухтеть. Алиса ничего не почувствовала — разве что окружающий мир вновь стал слегка размытым. Но, быть может, ей просто хотелось, чтобы он таким стал, она это очень хорошо представила — и увидела.
Алиса и её собеседница стояли во дворе, неподалёку от мусорных баков. Ничего не происходило, не происходило, не происходило. Потом прибежала с пакетом мусора девушка в спортивном костюме и домашних шлёпанцах. Швырнула свою ношу в дальний бачок.
— Что не здороваешься-то? — накинулась на неё злющая тётка, — Я твоим родителям позвоню, скажу, что ты по утрам скачешь и радио включаешь! Я всё-о слышу!
— Здрасье, ВанВанна, — повернулась к ней девушка, — Как самочувствие?
— Когда по дому скачешь — скачи над двадцать пятой квартирой, там дед глухой живёт, ему всё равно. А я слышу!
— Ну, я рада, что всё хорошо. У нас тоже.
— Что хорошо? Что хорошо? Ты меня слышишь? Прекращай аэробику над моей головой!
— Хорошо, передам. Вы тоже своим передавайте привет!
И улыбнувшись лучезарно, девушка убежала.
Алиса, прекрасно знакомая с принципом действия защиты, поняла, что у неё всё получилось. Девушка в костюме не услышала того, что на самом деле говорила ей соседка. Она услышала то, что ожидала услышать: добрый вечер, как дела, передавай привет родителям. И отвечала соответственно. Чем ещё больше злила свою несдержанную собеседницу.
Алиса отпустила защиту. У неё получилось. Просто у неё — получилось!
Снова пошел дождь и прогнал любительницу сплетен. А Алиса всё стояла, и ей казалось, что теперь-то она сможет вообще всё. Надо только немного потренироваться.
Она повернула назад — выйти из этого двора можно было только обратно на улицу. Мельком взглянула в окно первого этажа. И увидела свою недавнюю собеседницу, ту самую злющую тётку. Улыбаясь и что-то приговаривая, она кормила с ложечки румяного внука. Внук в слюнявчике с вышитым синими нитками дирижаблем сидел на высоком стульчике и послушно открывал рот.
Дальнейшее помнилось смутно: Алиса выбирала человека, или нескольких людей, представляла, как все они устали от сплетен, выставляла защиту. Снимала. И искала следующих.
Под вечер, вымокнув и проголодавшись, Алиса вернулась в гостиничный номер. К приходу Анны-Лизы она уже успела поужинать, принять ванну и снять сливки с отзывов на своей странице. Особо интересных сообщений не обнаружилось, все комментарии были похожи на ученические переводы с иностранного языка: суть одна и та же, формулировки разные, часто — очень корявые. Только одна чистая душа призналась, что её заветное желание — научиться печь безе. И тут же получила пять предложений о помощи, причём одно исходило от трижды орденоносного московского кондитера: Алиса была близко знакома с ним… когда-то… в прошлой жизни.
— Маешь бездеятельность? — нестрого спросила Анна-Лиза и плюхнулась на кровать. — Я твоё желание исполнила. Завтра буду учить тебя защитой.
— Я уже научилась! — был ответ.
Не сходя с места, Алиса ударила пальцем о палец, предварительно представив, что укрывает от сплетен себя и свою наставницу по шемоборскому ремеслу.
— Так — правильно? — спросила она.
Анна-Лиза не спешила с ответом. Она словно пробовала защиту на зуб. Наконец, распробовав её как следует и, как видно, найдя пригодной, снизошла до ответа:
— Так правильно. Так могло случиться пораньше. Я чуть не лопнула от терпения твоей медлительности!
— Не всем же схватывать налету. А ты когда первый раз защиту установила?
— Через пятый месяц обучения! — самодовольно ответила Анна-Лиза.
Алиса стала загибать пальцы.
— Не хочу тебя расстраивать, — произнесла она, — но у меня сейчас тоже как раз пятый месяц обучения.
— Видишь! А ты копала землю на свой талант!
Анна-Лиза снова победила: её одарённая ученица сама справилась с трудностями, не понадобились даже Бойцы, а это значит, что можно снова сниматься с места и ехать куда-нибудь ещё. Вот только…