Неудобная правда. Часть пятая
Шрифт:
День похорон нечестивой стал самым страшным для общества, ибо в день тот сразу трое крепких мужиков костлявая скосила, видимо Настька так захотела, беспричинно мужики померли, за полдня управились все, разом.
Надежду то на спасение ведьма обещала, но кто ж наказ-то сей выполнит, коль все мужики словно бабы становятся, как только речь о Светке, дочке той колдуньи поведётся. Боятся, ироды, её, аки геенны огненной. Да и есть за что, страшная сила в ней таится, чёрная.
Так вот, доля твоя в том заключается, милок, что ты сейчас к Светке свататься пойдёшь, и упаси тебя леший,
Обрюхатить Светку задача твоя, главная. Как хошь действуй, но сделай, тем и жизнь свою паршивую сохранишь. Дева она нетронутая, эт точно, охочих судьбу пытать, дьявольское отродье трогать не находится. Ежели выгонит она тебя, считай на этом твой грех земной и закончится, вмиг закопаем, как собаку плешивую, ни на что негодную. А коли справишься, то благодарность тебе от нас будет, на своих ногах деревню покинешь, забудем про тебя, как только Светку с робёнком углядим.
Говоря, он внимательно всматривался в обезумевшие глаза Лиса.
– Таково наше общее решение по тебе, хилый. Сейчас твой ответ требуется, либо согласие даёшь, либо прямо тут жизни лишишься, церемониться точно не будем.
Для Лиса это был единственный вариант остаться в живых, и он с готовностью кивнул грязной головой. Ему хотелось как можно скорее вырваться из этого жуткого круга бородатых убийц. Лёгкий удар прикладом в спину подтолкнул его вперёд, по направлению к приземистой, покосившейся избе, прятавшейся среди вековых сосен.
Мужики, плотно сбившись в одну кучу, наблюдали молча. Лишь когда Лис остановился перед невысокой дверью избы, вдогонку ему грубым басом полетели угрожающие слова: «И Светке своей передай, ежели не примет тебя, тёмной судьбой ей данного, как с матерью ейной поступим, возьмём грех на душу, нам теперича терять нечего. Все одно житья нет, что так, что эдак, смерть по дворам бродит».
Просевшая до пола кривая дверь избы издавая жуткий скрип отворилась с трудом, и Лис, пересиливая новый свой страх, страх неизвестности, протиснулся внутрь и замер, оказавшись в плотной, беспросветной темноте.
Послышалось чирканье о коробок спички и пространство маленькой комнаты озарил свет скудной свечи.
– Пройди вперёд, от смерти спасшийся, могильной вонью напитавшийся, не стой у двери, – сказала хозяйка удивительно приятным, мягким голосом. И вдруг грубым, с хрипотцой, мужским голосом продолжила. – Всё знаю, ведомо мне зачем ты здесь. Смерть мою ты принёс.
– Нет, я не хочу вашей смерти, – жалобно ответил Лис
И хозяйка вновь сказала, уже мелодично, женственно.
– А тебя-то, милок, никто и не спрашивал, раз говорю, на погибель мою явился, значит, так и есть. Чай, вижу я как в окно смертушка моя глядит на меня, ждёт, голодная.
Она подошла ближе, и Лис в тусклом пламени коптящей свечи, увидел перед собой женщину небольшого роста, полностью закутанную в одежды, лишь глаза её сверкали пронизывающим огнём.
– Как меня звать ты уже знаешь, а как твоё имя? – спросила она.
– Азар, – ответил Лис.
– Сейчас воды нагрею, Азар, помоешься. Нельзя в таком виде человеку в миру находиться. Ты раздевайся, меня стыдиться не надо, почти покойную стыдиться глупо. Я – кусок мяса, ты – кусок мяса. Полна земля мяса. – меняя попеременно голос с женского на мужской, тихо говорила хозяйка дома. Резкий контраст пугал неестественностью.
Пока Лис мылся в поставленном прямо на пол посреди комнаты старинном железном корыте, Светлана взяла его одежду и вышла на крыльцо стряхнуть её. Глядя в темноту испепеляющим взглядом, она, вновь по-мужски грубым басом, грозно прокричала: «Огнём гореть души ваши будут, окаянные! Как вы губите, так и сами, и ваше отродье злое, погублены будете. Не будет вам спасения, черти дикие!»
Принесла одежду, подождала пока Лис оденется. После чего поставила на стол большую миску отварного картофеля, солёные огурцы, налила в пузатую глиняную кружку чай из лесных трав, и заговорила громким шёпотом.
– Слушай меня, да запоминай, Азар, что сейчас скажу. Бабку Матрёну-сухоножку попроси, чтобы поминали все наши душу мою, не забывали, нижайше прошу об этом. Игнату скажешь, хоругвь с образом Иудушки, ту, что чинить я брала, закопана под дубом, рядом с домом, сгоревшим моим. Как узнают, что от меня ты явился поможет община тебе, в этом не сомневайся.
Ничего не понимающий Лис, уплетая за обе щеки угощение, тем не менее пытался запомнить каждое слово. Наевшись, он поблагодарил хозяйку. Выпив горячего чая, немного успокоился, размяк. Стал размышлять. Да, с голосом что-то странное у Светы, но привыкнуть можно, какого-то явного помешательства ума не заметно, так чего её бояться, хрупкую телом, не напраслину ли местные на неё наговаривали, ведь с виду обычная деревенская баба, вынужденная жить обособленно от ненавидящих её жителей деревни. И стало любопытно ему что из себя представляет Света, страшна ли, красива ли? Набравшись смелости, он спросил.
– Светлана, почему ты полностью спрятана под одеждой, почему не откроешься, дома ведь находишься? Да и мне как-то не совсем понятно какая ты? Я ведь открыт перед тобой, почему ты закутанная с ног до головы, может откроешься?
Света слушала его и взгляд её был какой-то тоскливый, несчастный.
– Азар, если посмотришь на в страшном грехе зачатую, век не забудешь. Не нужно этого, лишнее.
Но ему было очень интересно увидеть облик той, с которой судьба его свела, и он попытался настоять на своём.
– Прошу тебя, покажись мне, должен я увидеть ту, кому жизнью своей обязан! Что в этом особенного, страшного?
В полутёмной комнате повисла тишина. Вдруг Светлана резко встала, быстро подошла к Лису и, не отрывая от него взгляд, шёпотом, больше похожим на шелест осенних листьев, зашипела.
– Никто меня не видел. Мертворождённая я. Увидишь – пожалеешь, во сне твоём приходить буду, опосля этого проклинать начнёшь, добрым словом не вспомнишь. Откажись, Азар.
Но осмелевший Лис горел изнутри огнём съедающего его любопытства, поэтому не унимался.