Неудобная правда. Часть пятая

Нжде Андрей

Резкие крики: «Ату, ату его!» становились все ближе. Ошарашенный беглец чувствовал, с каждым новым рывком силы безнадёжно покидают его, ноги становятся как будто ватными, тяжёлыми, неподъёмными. Он понимал, что вряд ли сможет убежать от разъярённой толпы преследовавших его местных жителей.

Лис остановился. Сердце билось так сильно, что казалось готово было выпрыгнуть из груди. В глубоком отчаянии, беспомощно озираясь по сторонам, Лис безуспешно пытался найти спасение. Толпа, вооружённая фонарями, факелами приближалась стремительно.

И вдруг Лис увидел лежавший неподалёку

от дороги огромных размеров труп дохлой лошади, пустые глазницы которой смотрели на земной мир безучастно, с полным равнодушием. Внутренности трупа были выедены дикими зверями, обтянутые шкурой рёбра были похожи на огромную бочку, от которой невыносимо несло смердящей вонью разлагающего мяса. И в этом омерзении Лис увидел своё спасение. Недолго думая, он с трудом втиснул тело в обширное нутро лошади, распугав при этом десятки полевых мышей, пировавших мертвечиной. Застигнутые врасплох грызуны с тонким писком бросились врассыпную. Безостановочно стуча от страха зубами, задыхаясь ядрёным запахом тухлятины, он молил всех существующих богов, чтобы настигающие его страшные люди, с захлёбывающимися ненавистью псами как можно скорее миновали это место и исчезли в безбрежности ночных полей.

Лис лежал в вонючей липкой жиже, сверху ему на лицо и за шиворот горстями падали скользкие длинные черви. Огромное количество копошащихся личинок зелёной мухи валилось на него и пыталось залезть в глаза, в уши, в открытый, судорожно дышащий, рот.

Собаки, потеряв след, кружились вокруг того места, где спрятался Лис, лай с озлобленного сменился на неуверенное повизгивание, казалось, они чувствовали свою вину за то, что не справились с поставленной перед ними задачей. Разгорячённые погоней мужики остановились, дышали тяжело, натужно. В руках у каждого было или ружьё, или топор, или вилы, некоторые сжимали самодельные увесистые дубины.

– Ну, и где нам теперь искать этого урода? – шумно всасывая носом воздух и затем отхаркиваясь, громко кашляя, раздражённо спросил один из них.

– Как в воздух поднялся, – вторил ему другой.

Прикрикнув на собак, они, успокоившись и закурив, вслушивались в тишину ночи. Лис изо всех сил держался, чтобы даже дыханием не выдать себя.

– Ладно, мужики, не фортануло нам сегодня, пошли по домам, – сказал, по-видимому, самый старший, и в сердцах со всей силы ударил тяжёлой палкой по рёбрам дохлой лошади.

Лис взвыл от боли, удар пришёлся ему по плечу. Наступила минутное затишье.

Когда до мужиков дошло, где находится беглец, они хором расхохотались.

– Ну, Архип, ты волшебник и дубина у тебя, по всему видать, сказочная! – в один голос загоготали они.

– Мерин неделю как подох, а ты его одним ударом оживил. Слава твоя вперёд тебя теперича пойдёт. Бросай свою охоту, иди в лазарет, али в морг, отбоя от клиентов не будет, это точно – не унимались они. Ситуация их сильно веселила, они наслаждались положением загнанного в утробу беззащитного человека.

Вдоволь насмеявшись, кто-то из них издевательски ласково приказал: «Ну вылазь, что ль, на свет божий, адский отрок».

Лис, трясясь крупной дрожью, не переставая стучать зубами, с трудом выполз из лошади. Вид его был ужасен: дикий взгляд, грязная, провонявшая трупным запахом одежда, на голове, на плечах, в карманах копошащиеся личинки и черви.

– Ох, и страшен же ты, женишок, – промолвил один из мужиков, глядя на Лиса с отвращением. – Как же нам сватать-то тебя, коли ты в таком непотребном виде, аки чёрт из преисподней?!

Лис перестал понимать что-либо, он лишь судорожно шептал: «Не убивайте, не убивайте!»

– Не бойсь, – успокоил его, судя по голосу, тот самый Архип – не убьём, хотя нам тебя совсем не жалко. Ты нам живой нужен, пришелец. Ну-ка, топай до деревни, – приказал он. И Лис, сопровождаемый многочисленным конвоем суровых мужиков, пошёл по направлению к домам.

Вошли в деревню. Пройдя её почти всю, остановились на некотором расстоянии от крайней избы, стоящей на самой опушке леса, далеко от остальных домов.

– Слушай сюда, доходяга, – со стальными нотками в голосе, обратился к Лису Архип, – дело, значит, вот в чем. Жила в нашей деревне колдунья, Настасьей её звали. Обидели сильно её наши мужики по молодости, обошлись, прямо скажем, не по-божески, снасильничали. Шибко красивая девка была, не удержались, понять можно. Опосля ославили Настьку на всю округу, чтобы, значитца, себя обелить, якобы сама по себе гулящая она, непотребная для жизни семейной. И, выпивши, частенько к ней толпами хаживали, измывались над ней, не жалеючи. Было такое, скрывать неча.

Руки на себя, слабая, накладывала, несколько раз из петли сердобольные бабы вытаскивали её, горемычную. И прокляла Настасья та всю нашу деревню. Ведьма, силу имела дьявольскую. Мужиков, да вновь пришедших в мир пацанят кажинный год мрёт много, почти полдеревни костлявая с косой прибрала, первыми те ушли, кто девку портил. Бабы наши на погостах выть устали. Ты слушай, паря, слушай, – сказал он Лису, с каким-то непонятным тихим бешенством глядя ему прямо в глаза. – Сейчас жизнь твоя решается, либо сделаешь, как мы велим, либо забьём тебя прямо здесь до смерти и собакам скормим никчёмную твою душу.

Лис лишь оторопело смотрел по сторонам, вращая расширенными глазами, как будто помешался умом.

– Так вот, – продолжил Архип, – родила она девочку, от порока того зачатую. Никогда девку свою на люди не показывала. Лишь изредка её, ещё малой, в лесу видели детишки наши, да бежали потом без оглядки до самого дома. Взгляд-то у ней волчий, как зыркнет, так душа в пятки и уходит. Видно, в мать пошла бешенством разума своего.

Как только мы ни просили ведьму Настасью снять с нас наказание её, какие только подношения ни делали, ничего она людям не отвечала, лишь пальцем грозила и проклятия под нос себе бурчала, окаянная. Уж только перед смертью своей сказала: «Все подохните в ответ за душу загубленную. А снимется смертное проклятие моё только тогда, когда Светка понесёт». То есть брюхатая станет, – пояснил мужик. – Вскоре после этого отдала она душу, а кому отдала не знаем. Знаем лишь точно, закопали её подле изгороди кладбища, с внешней стороны его. На три метра в землицу то сунули, чтоб не выползла, змеюка ненавистная.