Неугомонный
Шрифт:
— Я не поеду. Не хочу.
— Зато я хочу. А главное, по-моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.
Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.
— Я даже не знаю, где находится лечебница, — в конце концов сказал он.
— Завтра увидишь. Это сюрприз.
Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром. Валландер был в растрепанных
— Не обязательно ехать к ней при полном параде. Но и неряхой тоже ни к чему.
Они свернули на съезд к старинному замку Глиммингехус. [35] Линда искоса глянула на него:
— Помнишь?
— Конечно.
— Время у нас есть. Можем сделать остановку.
Линда зарулила на парковку у высоких каменных стен. Они вылезли из машины, прошли по подъемному мосту во двор.
— Одно из первых моих воспоминаний, — сказала Линда. — Наша с тобой поездка сюда. Когда ты до смерти напугал меня историями о привидениях. Сколько мне тогда было?
35
Глиммингехус — замок в Сконе, юго-западнее Симрисхамна, построен в 1499–1506 гг.
— В самый первый раз мы были здесь, когда тебе только-только сравнялось четыре. Но тогда я о привидениях не заикался. Про них я рассказал, когда тебе исполнилось семь. Наверно, летом перед школой?
— Помню, я ужасно тобой гордилась. Мой большой, видный папа. С удовольствием вспоминаю те минуты, я чувствовала себя совершенно защищенной и искренне радовалась жизни.
— Я чувствовал то же самое, — сказал Валландер, не кривя душой. — Лучшие годы — когда ты была маленькая.
— Что происходит с жизнью? Ты правда так думаешь? Сейчас, когда тебе шестьдесят?
— Да. Вот уж несколько лет как я заметил, что начал просматривать извещения о смерти в «Истадс аллеханда». Если попадалась под руку другая газета, я и там читал такие извещения. Все чаще задумывался, что сталось с моими лимхамнскими одноклассниками. Как сложилась их жизнь? По сравнению с моей. Начал как бы вскользь интересоваться, что с ними сталось.
Они присели на каменной лестнице, ведшей внутрь крепости.
— Все мы, поступившие в школу осенью пятьдесят пятого, конечно же прожили свою жизнь по-разному. Сейчас я, пожалуй, знаю судьбу большинства. Кой-кому пришлось паршиво. Кто-то умер, один эмигрировал в Канаду, а потом застрелился. Некоторые достигли поставленной цели, как Сёльве Хагберг, выигравший телевикторину. Большинство жили в трудах, тихо, без шума. Так сложилось у них. А вот так — у меня. В шестьдесят почти все уже позади, и с этим надо примириться, хоть оно и нелегко. Важных решений остается совсем мало.
— Ты чувствуешь, что жизнь идет к концу?
— Иногда.
— И что тогда думаешь?
Он помедлил, потом сказал правду:
— Жалею, что Байбы уже нет. Что у нас так ничего и не получилось.
— Есть другие, — сказала Линда. — Тебе незачем оставаться одному.
Валландер встал.
— Нет. Других нет. Байбу никем не заменишь.
Они вернулись к машине, поехали дальше, в лечебницу, расположенную в нескольких километрах. Большая прямоугольная фахверковая постройка с сохранившимся старинным внутренним двором. Мона сидела на лавочке, курила, по булыжной дорожке они направились к ней.
— Она начала курить? — спросил Валландер. — Раньше-то не курила.
— Говорит, что курит ради утешения. И потом бросит.
— Когда?
— Она пробудет здесь еще месяц.
— Лечение оплачивает Ханс?
Линда не ответила, ведь и так ясно. Мона встала им навстречу. Валландер огорченно смотрел на ее землисто-бледное лицо, на темные мешки под глазами. Она показалась ему уродливой, а ведь раньше у него и мысли такой не мелькало.
— Как мило, что ты приехал, — сказала она, взяв его за руку.
— Хочу посмотреть, как ты тут, — пробормотал он в ответ.
Они сели на лавочку, Мона посередине. Валландер с радостью уехал бы прямо сейчас. Мона боролась с абстинентным синдромом и страхом, но для него это не повод быть здесь. Почему Линда хотела, чтобы он увидел Мону в таком вот состоянии? Чтобы он так или иначе признал свою вину? Но в чем? Он заметил, что взвинчивается, Линда и Мона меж тем разговаривали друг с дружкой. Потом Мона спросила, не хотят ли они увидеть ее комнату. Валландер отказался, а Линда пошла с ней в дом.
В ожидании он бродил по двору. Неожиданно в кармане зазвонил телефон. Иттерберг.
— Вы на службе? — спросил он. — Или еще в отпуске?
— В отпуске, — ответил Валландер. — Делаю вид, будто отдыхаю.
— А я сижу в кабинете. И передо мной лежит отчет наших секретных коллег из военного ведомства. Хотите знать, что они пишут?
— Вообще-то нас могут перебить.
— Думаю, мы успеем, мне надо буквально несколько минут. Отчет тонюсенький. Иными словами, б о льшая часть информации не предназначена для меня и других обычных полицейских. Цитирую: Ряд разделов помечен грифом «секретно».На самом деле такова львиная доля материалов. Нам они подбросили лишь песчинку-другую. Жемчужины, если таковые есть, оставили себе. — Иттерберг вдруг расчихался. — Аллергия, — пояснил он. — Уборщицы в управлении используют какое-то моющее средство, которое я не переношу. Впору самому убираться в кабинете.
— А что, неплохая мысль, — нетерпеливо заметил Валландер.
— Отчет гласит, цитирую: Материалы — в частности, микрофильмы и фотонегативы, а также шифрованный текст, — найденные в сумке Луизы фон Энке, содержат секретные военные сведения. Большинство из них особо щекотливого свойства и помечены грифом «секретно» как раз затем, чтобы они не попали в неподходящие руки.Конец цитаты. Иными словами, нет ни малейших сомнений.
— Что документы подлинные?