Неугомонный
Шрифт:
— А ваш сын? — осторожно спросил Валландер.
— Он живет в Абиску. Далеко отсюда. Раз в год приезжает, иногда один, иногда с женой и с кем-нибудь из детей. Предлагает переехать в те края. Но это слишком уж далеко на севере, слишком уж там холодно. Старые официантки плохо переносят холод, и ноги у них больные.
— Чем он занимается в Абиску?
— Чем-то связанным с лесом. По-моему, считает деревья.
Валландер вскользь подумал, далеко ли Абиску от тех лесов, где собирается поселиться Нюберг. Похоже, так и есть. Абиску вроде в Лапландии?
— Но вы перебрались сюда, в Маркарюд?
— В детстве я прожила здесь
— Вы всю жизнь работали официанткой?
— Да, долгие годы. Чашки, стаканы, тарелки, туда-сюда, вечный безостановочный конвейер. Рестораны, гостиницы, однажды даже нобелевский банкет. Помню, мне выпала большая честь обслуживать писателя Эрнеста Хемингуэя. Всего один раз он взглянул на меня. Мне ужасно хотелось сказать ему, что он должен написать книгу о страшной судьбе, постигшей в войну многих и многих моряков. Но я, конечно, промолчала. По-моему, это было в пятьдесят четвертом. Во всяком случае, через много лет после гибели Арне, когда Гуннар уже становился подростком.
— Временами вы работали в частных банкетных ресторанах?
— Мне нравились перемены. Вдобавок я не из тех, кто молчал, если старший официант вел себя неподобающим образом. Я заступалась за своих товарок, не только за себя, а стало быть, иной раз получала пинка. К тому же я тогда активно работала в профсоюзе.
— Давайте поговорим вот об этом банкетном ресторане, — сказал Валландер, решив, что сейчас самое время.
Он показал на статью. Фанни надела очки, которые висели на ленточке вокруг шеи, просмотрела статью и отложила в сторону.
— Позвольте сперва несколько слов в мою защиту, — засмеялась она. — Обслуживание этих несимпатичных офицеров оплачивалось очень щедро. Бедная официантка вроде меня за один вечер могла заработать там столько же, сколько за целый месяц, если все складывалось удачно. Расходились господа офицеры уже в изрядном подпитии, кое-кто прямо-таки швырялся сотенными. Так что чаевые иной раз бывали солидные.
— Где именно они собирались?
— В Эстермальме, разве в статье не указано? Владелец ранее имел касательство к нацистскому движению Пера Энгдаля. Если отвлечься от его отвратительных политических взглядов, он был отличным поваром. Подкопил деньжат, работая частным шеф-поваром у высокопоставленных немецких офицеров, бежавших в Аргентину. Платили ему там хорошо, он готовил, что заказывали, говорил «хайль Гитлер», а в конце пятидесятых вернулся на родину и купил банкетный ресторан. Все, что я сейчас говорю, мне известно, как принято говорить, из надежного источника.
— От кого же?
Секунду помедлив, она ответила:
— От нескольких лиц, порвавших с энгдалевским движением.
Валландер подумал, что, наверно, не вполне правильно представил себе прошлое Фанни Кларстрём.
— Я не ошибусь, если предположу, что вы не только активно работали в профсоюзах, но имели и политические интересы?
— Я была активной коммунисткой. И в определенном смысле ею осталась. Идея мировой солидарности — по-прежнему единственная, в какую я могу верить. Единственная политическая истина, которую, на мой взгляд, невозможно поставить под вопрос.
— Это играло роль при выборе места работы?
— Партия попросила. Небезынтересно узнать, о чем говорят в своем кругу консервативные флотские офицеры. Никому ведь в голову не придет, что официантка с опухшими ногами станет запоминать сказанное.
Валландер попробовал оценить значение того, что услышал.
— А не было риска, что услышанное вами может быть использовано ненадлежащим образом?
Слезы высохли, она смотрела на него забавляясь:
— «Ненадлежащим образом»? Шпионкой Фанни Кларстрём никогда не была, если вы об этом. Не понимаю, почему полицейские всегда выражаются так заковыристо. Я говорила с товарищами по партийной ячейке, вот и все. Точно так же другие могли рассказать о настроениях среди водителей трамваев или среди продавцов. В пятидесятые годы не только консерваторы считали нас, коммунистов, потенциальными изменниками родины. Социал-демократы тоже в эту дуду дудели. Но мы-то, конечно, никогда ими не были.
— Ладно, забудем этот вопрос. Хотя я полицейский и мне положено сомневаться.
— С тех пор прошло почти полвека. Что бы тогда ни происходило, что бы тогда ни говорили, давным-давно недействительно и совершенно неинтересно.
— Не вполне, — возразил Валландер. — История не только остается позади, она еще и следует за нами.
На это она ничего не сказала. Он даже не был уверен, поняла ли она, что он имел в виду. И снова перевел разговор на газетную статью. Он отдавал себе отчет, что у Фанни Кларстрём накопилась огромная потребность с кем-нибудь поговорить, а значит, есть большой риск, что беседа затянется.
Может, и его в будущем ждет то же самое? Одинокий старик, который хватает первого встречного за пуговицу и силится задержать как можно дольше?
Память у официантки Фанни оказалась хорошая. Она помнила почти всех мужчин в форме, с теми или иными знаками различия, запечатленных на нечеткой газетной копии. Комментарии ее были острыми, зачастую злыми, и Валландер понял: она готова доказать каждое свое слово. Например, там обнаружился некий капитан второго ранга Сунессон, вечно сыпавший дерзкими историями, которые, по ее словам, были «отнюдь не забавными, а попросту хамскими». Вдобавок он принадлежал к числу самых ярых ненавистников Пальме и открыто предлагал разные способы ликвидировать этого «русского шпиона».
— У меня сохранилось одно крайне неприятное воспоминание об этом Сунессоне, — сказала Фанни Кларстрём. — Через два дня после того, как Пальме застрелили на улице, у офицеров состоялся очередной ужин. И Сунессон встал и предложил выпить за то, что Улофу Пальме наконец-то хватило ума не оставаться дольше среди живых и не отравлять жизнь добрым согражданам. Я точно помню его слова и тогда едва не швырнула в него поднос. Омерзительный был вечер.
Валландер показал на Хокана фон Энке.
— Что вам запомнилось о нем?
— Один из менее оголтелых. Лишнего не пил, говорил редко, больше слушал. И со мной был весьма вежлив. Так сказать, виделменя.
— А ненависть к Пальме? Страх перед русскими?
— В этом они были едины. Все считали, что Швеция конечно же должна вступить в НАТО. Дескать, позор, что мы в стороне. Многие из них, кроме того, считали, что Швеции необходимо атомное оружие. Если оснастить им несколько подводных лодок, можно защитить шведские границы. Во всех разговорах шла речь о единоборстве Бога и дьявола.