Неугомонный
Шрифт:
— Насколько мне известно, он был весьма востребован как лектор?
— За это он денег не брал. Попробуйте еще разок!
— Тогда не знаю.
— Он играл в покер. Посещал нелегальные игорные клубы. Наверно, ваше дело связано с этим?
— Мне казалось, теперь в карты играют по Интернету.
— Это его не интересовало. Он ходил в свои клубы, иной раз пропадал на несколько недель. Случалось, проигрывал крупные суммы, но зачастую возвращался с полной сумкой денег. Говорил, чтобы я пересчитала и положила в банк. А сам отсыпался, порой по нескольку дней. Бывало, приходила полиция. И во время облав он порой попадался, но
— Что вы имеете в виду?
— А можно ли иметь в виду что-то, кроме наводок, какие он им иной раз давал? Мол, некие находящиеся в розыске лица появляются в этих клубах с ворованными деньгами? Никому ведь в голову не приходило, что вежливый толстяк Сёльве может оказаться доносителем. Так вы приедете или нет?
Записав адрес, Валландер сообразил, что Сёльве всю жизнь прожил на одной и той же улице в Лимхамне. Они договорились, что он заедет в этот же день, часиков в пять. Потом он позвонил Линде. У нее был включен автоответчик. Он оставил сообщение, что находится дома, после чего набросал список покупок, предварительно выкинув из холодильника испорченную еду. Там стало почти совсем пусто. Валландер как раз собрался выйти из дома, когда позвонила Линда:
— Я ходила в аптеку. Клара заболела.
— Что-то серьезное?
— Незачем говорить таким тоном, будто она при смерти. Просто у нее температура и болит горло. Ничего страшного.
— Ты показывала ее врачу?
— Я звонила в поликлинику. По-моему, у меня все под контролем. Главное, не заводись и не заводи меня. Ты где был?
— Пока что не скажу.
— Иными словами, у женщины. Вот и хорошо.
— Нет, не у женщины. Наоборот, у меня есть важная новость. Недавно я говорил по телефону. С Хоканом.
Сперва Линда словно бы не поняла. Потом выкрикнула прямо в трубку:
— С Хоканом? Он тебе звонил? Что ты говоришь! Где он? Как он? Что с ним произошло?
— Не кричи мне в ухо! Где он, я не знаю. Он не сказал. Сказал только, что у него все в порядке. Судя по голосу, так оно и есть.
Валландер слышал в трубке шумное дыхание дочери. И ему было очень неприятно, что приходится лгать ей. Он пожалел, что перед отъездом с острова дал такое обещание. Скажу все как есть, думал он. Не могу я обманывать родную дочь.
— Звучит нелепо. Он ничего не говорил о причине своего исчезновения?
— Нет. Но сказал, что к смерти Луизы непричастен. Для него это явилось не меньшим потрясением, чем для всех нас. Он не имел с нею связи после своего исчезновения.
— Мои свекор и свекровь совсем сошли с ума?
— Не могу ответить. Во всяком случае, надо радоваться, что он жив. Это единственное, что он просил вам передать. У него все хорошо. Но он не мог сказать ни когда вернется, ни почему скрывается.
— Он так сказал? Что скрывается?
Валландер понял, что сболтнул лишнее. Но идти на попятный поздно.
— В точности не помню. Не забывай, я тоже был до крайности удивлен.
— Мне необходимо поговорить с Хансом. Он в Копенгагене.
— Во второй половине дня меня не будет. Позвони вечерком. Тогда и потолкуем. Мне, конечно, интересно, какова будет реакция Ханса.
— Он наверняка обрадуется.
Валландер отложил мобильник с неудовольствием. Когда правда выйдет наружу, Линда наверняка рассвирепеет.
В дурном расположении духа он вышел из дома, поехал в Истад за покупками. Приобрел новую кастрюлю, совершенно ненужную, и подумал, что цены на продукты питания взлетели выше некуда. Прогулялся по центру города, заглянул в магазин мужской одежды, купил пару носков, опять же совершенно ненужных, и поехал домой. Дождь перестал, прояснилось, потеплело. Он вытер качели, прилег. Проснулся в половине четвертого. Сел в машину и отправился в Лимхамн.
На что надеялся, он и сам толком не знал. Подъезжая к цели, чувствовал обычную смесь неловкости и утраты, как всегда при возвращении в город, где провел детство. Припарковал машину неподалеку от виллы Асты Хагберг и пешком прогулялся к доходному дому, где жил ребенком. Хотя фасад перестроили, а дом обнесли новой оградой, он сразу все вспомнил. Песочница теперь побольше, чем тогда. А вот две березы, на которые он лазил, исчезли. Он стоял на тротуаре, смотрел на играющих детей. Темнокожие, определенно со Среднего Востока или из Северной Африки. Женщина в платке сидела возле подъезда, вязала и одним глазом присматривала за детьми. Из открытого окна долетала арабская музыка. Здесь я жил, думал он. В другом мире, в другое время.
Из подъезда вышел мужчина. Подошел к калитке. Тоже темнокожий. С улыбкой посмотрел на Валландера.
— Вы кого-то ищете? — неуверенно спросил он по-шведски.
— Нет, — ответил Валландер. — Когда-то давно я жил в этом доме. По соседству с железнодорожным машинистом.
Он показал на окно второго этажа, где в свое время была их гостиная.
— Хороший дом, — сказал мужчина. — Нам здесь нравится, и детям нравится. Не нужно бояться.
— Хорошо. Люди не должны бояться.
Валландер кивнул и зашагал прочь. Ощущение, что он стареет, тяготило его. Он ускорил шаги, убегая от себя самого.
Виллу, где жила Аста Хагберг, окружал запущенный сад. Женщина, открывшая Валландеру, была такая же толстая, каким ему по телепередачам запомнился Сёльве Хагберг. Потная, нечесаная, в чересчур коротком платье. Сперва он решил, что от нее разит крепкими духами. Но потом сообразил, что экзотическими ароматами пропах весь дом. Она что, мебель духами обрызгивает? — подумал он. Пшикает мускусом на комнатные растения?
Она спросила, не желает ли он кофе. Валландер поблагодарил и отказался, его уже мутило от едких запахов, которые со всех сторон лезли в нос. Когда они вошли в гостиную, ему показалось, будто он попал на капитанский мостик большого корабля. Повсюду штурвалы, компасы в надраенных медных корпусах, под потолком вотивные кораблики, [28] а возле одной стены старинная подвесная койка. Аста Хагберг втиснулась в высокое кресло-вертушку, наверно тоже корабельное, как подумал Валландер. Сам он сел на вроде бы совершенно обыкновенный диван. Однако латунная табличка сообщала, что диван этот некогда находился на судне «Кунгсхольм» Шведского американского пароходства.
28
Маленькие, обычно серебряные или золотые, модели кораблей, которые моряки-католики приносили в церковь ради благополучного плавания.