Неукротимая герцогиня
Шрифт:
Поэтому, сидя рядом с матерью в Большом зале и слушая (точнее, делая вид, что слушает) отчет управляющего, Жанна капризно надула губы и, постукивая камнем перстня о подлокотник, глядела прямо на плешь господина Шевро. Тот ежился под ледяным взглядом младшей графини и (небывалое дело!) старался не слишком завираться. Жанна же думала о своем.
«Замуж выходить, конечно, надо. Никто и не спорит. Но стоит довериться матушке – и быстро окажешься владелицей захудалого фьефа [2] по ту сторону Гаронны, где только и разговоров: „Ах, какой прекрасный виноград был в прошлом году,
2
вотчина, наследственное владение
Настоящую жизнь, изысканное общество и галантные развлечения можно найти только при королевском дворе. Был бы жив отец…
Господи Боже! Ну почему так?! Все нормальные девицы с детства сосватаны и не тревожатся за свою судьбу. А этот придурок, за которого меня просватал покойный батюшка, полгода назад свернул себе шею. И ведь все давно было улажено: и приданое, и место молодоженам при после во Флоренции. Набралась бы итальянского шику, а потом назад, к королевскому двору… Неуклюжий болван положил конец всем мечтам и надеждам. Из окна, видите ли, выпал, урод!
Теперь все заново: поиски мужа, хлопоты о приданом, которое загадочно уменьшилось… А тут еще матушка на каждом шагу палки в колеса ставит. Бабушкино, мне завещанное, колье прикарманила!»
Господин Шевро физически почувствовал, как нацеленный на его лысину взгляд из ледяного стал обжигающе горячим. Он завертелся, как грешник на сковороде, но тут, на его счастье, доложили о приходе в замок селянина Рено с дочерью.
– Введите, – с облегчением приказал управляющий и пояснил мадам Изабелле: – Это та девушка из деревни.
Дядюшка Рено и Жаккетта робко вошли. Весь зал наполнил забористый запах чеснока и пота. Отец и дочь с явным восхищением оглядывали пышное убранство стен, тканые шелком шпалеры и красочные щиты с яркими эмалями гербов.
– Дочь моя, позвольте представить вам вашу новую горничную. Жюльетта… Нет?.. Ах да, Жаккетта Рено! – с высоты своего кресла-трона милостиво возвестила мадам Изабелла.
Жанна с ужасом увидела, как эта воняющая чесноком упитанная коротышка, безмятежно тараща на нее синющие глаза, сделала нижней частью туловища какое-то замысловатое движение, вероятно, изображающее, придворный реверанс.
Ах, это уже чересчур!
И Жанна оскорбленно упала в обморок – в знаменитый обморок, который воспитанницы монастыря святой мученицы Урсулы месяцами тщательно отрабатывали по ночам. По преданиям, подобное лишение чувств безотказно действовало на недогадливых кавалеров и неуступчивых родителей.
Но мадам Изабелла четверть века назад воспитывалась в этом же монастыре… Поэтому она холодным взглядом остановила метнувшихся было к ним служанок и, продолжая любезно и снисходительно улыбаться папаше Рено и Жаккете, прошипела сквозь зубы.
– Стыдитесь, дочь моя! Благородные дамы никогда не обнаруживают своих чувств перед простолюдинами. Это больше пристало сельским пастушкам!
После такой отповеди уязвленной Жанне пришлось очнуться и изобразить на перекошенном от ярости лице кисло – любезную улыбку.
А Жаккетта с восторгом рассматривала невиданно красочное великолепие вокруг, сидящих на возвышении выхоленных дам, разодетых в шелк и бархат. Когда одна из них, закатив глаза, обмякла в кресле, Жаккетта подумала: «Ух ты! Тут красивше, чем в нашей церквушке! Вот так, наверное, выглядит рай, про который все кюре толкует. А люди-то какие забавные, ну и весело будет!»
И гордо сделала еще один реверанс…
Глава II
Следующая неделя в роли горничной молодой графини для чуть более утонченного и впечатлительного создания показалась бы адом.
Жанна твердо решила извести непрезентабельную особу, навязанную ей матерью. В ход пошли все те хитрые, невинные с виду методы истязания, которые обычно дают прекрасные результаты.
Но, на беду Жанны, в родительском доме Жаккетты несколько лет гостила старая, давно овдовевшая родственница из Бордо. Тетушка была о себе самого высокого мнения и отличалась на редкость мерзким характером. Она ежедневно третировала приставленную ухаживать за ней Жаккетту, проявляя при этом редкую изобретательность.
Поэтому сейчас Жаккетта даже не поняла, что ей объявили войну. Она машинально ловила роняемые флаконы, уклонялась от шпилек, вовремя убирала руки-ноги – и все это с таким безмятежно – счастливым видом, что госпоже Жанне делалось дурно.
А потом положение вещей изменилось…
Как-то ранним утром у ворот замка возник странный, ярко раскрашенный фургон. Холщовые полотнища весело развевались, и казалось, что его принес, как каравеллу, свежий ветер с Атлантики.
Это были везде желанные гости – странствующие жонглеры и акробаты. В здешние места такие люди забредали нечасто, предпочитая давать представления при более богатых дворах. И поэтому каждый приезд актеров был большим событием для всей округи. К тому же, как выяснилось из дикого рева толстого здоровяка, труппа долго колесила по долине Луары и, значит, могла сообщить самые свежие сплетни о жизни королевских особ.
Дорогих гостей самолично встретил управляющий. Отдав распоряжение, чтобы труппу накормили и устроили на отдых, он помчался докладывать графине.
Мадам Изабелла принимала поверенного господина Лебре – известного бордосского суконщика и торговца тканями. Поверенный прибыл с приятным известием, что в лавку привезли прекрасный генуэзский бархат.
Графиня мучительно размышляла, сколько же бархату взять: очень не хотелось тратиться на платье дочери. А с другой стороны, попробуй не купи – мерзкая девчонка устроит скандал на всю Гиень. Сплошной тупик, а бархат лежать не будет. Вот тут-то и появился сияющий господин Шевро. Мадам Изабелла сразу же поняла, что это знамение Божие и помощь Пресвятой Девы, которой она вчера долго молилась.
В самом деле, представление – прекрасный повод созвать соседей. Объявить турнир (как в старое доброе время при живом графе), за турниром – бал, глядишь, какой-нибудь рыцарь и покорит надменное сердце Жанны. Свадьба осенью, после сбора урожая. А к холодам, когда дочь уже будет отравлять мужу жизнь, придет черед и новым теплым бархатным платьям!
– Передайте господину Лебре, что я беру бархата на два платья. Он знает, сколько нужно. Вот этот вишневый – и к нему розовый шелк. И пожалуй, темно-зеленый, с бледно-желтым шелком на нижнее. Пусть он передаст в мастерскую Мадлен и скажет, чтобы начали шить. Тесьму на отделку я привезу сама, – распорядилась довольная своей гениальностью графиня.