Неумолимый рок духа времени
Шрифт:
Вокруг, как ни в чем не бывало, продолжал шуметь восточный базар. Убедившись, что никто не обращает на него никакого внимания, Олег всеми силами пытался отвлечься от мрачных мыслей. Не задумываясь, почти инстинктивно он поднес флейту к своим губам и осторожно в нее дунул. Инструмент чутко отозвался чистым и нежным звуком. Ближайший торговец-зазывала резко обернулся и удивленно взглянул на Олега. Олег быстро прижал флейту обеими руками к животу и какое-то время просидел неподвижно в этом положении. Но затем он снова упрямо поднес флейту ко рту и, уже не обращая внимания на окружающих, в отчаянном порыве опробовал ее звуковые качества во всем диапазоне. Они оказались вполне удовлетворительными. Но самым главным было то, что никаких криков недовольства со стороны торговцев
Тогда, осмелев, он, поднапрягшись, вспомнил свой репертуар из детской музыкальной школы и заиграл «Ты, соловушко, умолкни» Глинки. Сначала перестал расхваливать свой товар и замолчал, повернувшись к Олегу, ближайший торговец. Затем один за другим смолкли крики других зазывал, и они все, как и их покупатели, сначала обернулись в сторону Олега, а затем стали подходить к нему все ближе и ближе, образуя вокруг него плотный полукруг. Олег закончил исполнение, и моментально со всех сторон раздалось требовательное «еще!». Олег, не заставив себя долго упрашивать, тут же заиграл «Сурка» Бетховена. После первой фразы, проигранной Олегом с особым чувством, о камень громко звякнула первая монета и скатилась к ногам музыканта. Вслед за первой монетой все чаще и чаще стали позвякивать и другие брошенные в его сторону медяки.
Олег играл долго, вспоминая другие вещи и повторяя через некоторое время те, которые особенно понравились публике. Люди, слушавшие игру Олега с самого начала, давно ушли, их заменяли другие, на смену другим приходили третьи – таким образом, толпа перед ним не собиралась редеть, а горстка монет, лежащая у его ног, непрерывно росла.
Поглощенный своим невиданным успехом у благодарной средневековой аудитории, Олег на какое-то время отвлекся от тяжелых дум о своем бедственном положении и не заметил, как торговцы стали один за другим покидать базарную площадь. Скрип уезжавших с площади телег наконец вернул его к действительности. Толпа, стоящая перед ним, понемногу начала расходиться, и он увидел сквозь поредевшее полукольцо его слушателей небольшую группу людей в высоких колпаках конической формы, внимательно наблюдавших за ним.
В это время из-за стены города раздался громкий призыв муэдзина, приглашавшего всех правоверных принять участие в предвечерней молитве. Остатки толпы перед Олегом мгновенно исчезли, и все остававшиеся на базаре люди обернулись на юг, у большинства из них, откуда ни возьмись, появились небольшие коврики. Люди стелили коврики прямо на землю и быстро опускались на четвереньки. Команда в высоких колпаках тоже, как и все, опустилась на колени. После молитвы остававшиеся на базарной площади одинокие фигуры поспешили покинуть ее, но высокие колпаки почему-то остались стоять на месте. Вдруг от их группы отделилась статная фигура в темно-синем халате, подпоясанном широким золотистым поясом. Фигура неторопливым, уверенным шагом направилась прямо к Олегу. Это был человек высокого роста, крепкого телосложения, с открытым, мужественным лицом кавказского типа, обрамленным небольшой ухоженной смолянисто-черной бородкой и усами. Вплотную приблизившись к привставшему Олегу, кавказец в красном колпаке заговорил приятным баритоном:
– Мир тебе и милость Всевышнего, искусный чужеземец!
Олег, не зная, что ответить, почтительно склонил перед незнакомцем свою голову.
Незнакомец продолжил:
– Твое искусство благословило само небо, и твой талант ты должен использовать во славу Аллаха, а не менять его пошло на горстку меди!
Олег не знал, что сказать в ответ, и продолжал молчать. Истолковав по-своему молчание Олега, незнакомец продолжил:
– Мы, дервиши, беззаветно служим Аллаху, без колебаний отрекшись от всех земных благ и соблазнов собственности. У нас ничего своего нет, но есть щедрость и гостеприимство, которыми мы всегда готовы делиться с неимущими и страждущими. – Взглянув прямо в глаза Олега своими пронзительно-черными глазами, кавказец вдруг тихо спросил: – Ведь у тебя, как я вижу, нет ни дома, ни семьи?
Олег понял, что после этих слов незнакомца он уже обязан отвечать, и, продолжая удивляться
– Да, ты прав, незнакомец, у меня действительно, кроме флейты, ну и вот этой горсти монет, ничего нет.
– Это очень хорошо, что ты так же искренен, как и искусен в игре на флейте, – торжественно объявил незнакомец, – и я предлагаю тебе, чужеземец, пройти с нами. – И он жестом указал на стоявшую в отдалении кучку дервишей. – В нашу ханаку, где в моей келье найдется место и для тебя. Имя мое Джафар.
– Да благословит тебя Аллах за твое великодушное предложение, Джафар! – воскликнул неожиданно для самого себя Олег. – Я с радостью готов поселиться в твоей келье у твоего очага и надеюсь, что не стесню тебя!
– Как зовут тебя, чужеземец? – заметно удивившись учтивой речи Олега, спросил Джафар.
На мгновение Олег смутился, но в ту же минуту уверенно ответил:
– Меня зовут Омар!
– Хм, странное имя для пенджабца, – с сомнением покачав головой, сказал Джафар, но тут же непринужденно добавил: – Ну что же, досточтимый Омар, пойдем поскорей вместе с нами в нашу обитель мудрости и кротости, расположенную в укромном месте несравненного города Багдада! Ведь совсем скоро его ворота будут закрыты на всю ночь!
Олег с готовностью кивнул головой и тут же натянул на нее чалму, всем своим видом выражая готовность следовать за Джафаром хоть на край света. Джафар усмехнулся и молча указал головой на разбросанную на земле мелочь, честно заработанную музыкантом. Олег смутился и бросился ее подбирать. Мелочи набралась увесистая горсть, но Олег никак не мог найти хотя бы один карман в своих шароварах, чтобы туда ее сложить.
– Не стоит беспокоиться, Омар! Доверь этот презренный металл мне. – И с этими словами Джафар достал из-за пояса крепкий кожаный мешочек с завязками и раскрыл его. Олег, долго не думая, высыпал все свое состояние в любезно предоставленную Джафаром мошну. Джафар ловко завязал мешочек и привычным движением спрятал его обратно за пояс. После этого вся команда дервишей дружно направилась к огромным воротам великого города.
Миновав ворота бывшей столицы мира, они оказались на широкой, мощенной булыжником прямой улице, ведущей прямо к центру города. Пройдя по ней с полторы сотни метров, они свернули в переулок и, растянувшись в цепочку, молча зашагали по узким бесконечным улицам, часто перекрытым в самом верху матерчатыми и тростниковыми навесами. Быстро темнело, но молчаливые спутники Олега безошибочно находили нужное направление. Наконец, нырнув в какие-то боковые узкие ворота и пройдя анфиладу нескольких помещений, в которых горели масляные лампы и на нарядных подушках и коврах в полумраке сидели люди, курившие кальян, они вдруг оказались в просторном квадратном дворике, в центре которого возвышалось небольшое строение, напоминавшее часовню. Часовню окружали несколько пальм, а по четырем сторонам дворика располагались одинаковой формы ровные глинобитные стены образовывавшего дворик барака. В побеленных стенах были хаотично нарезаны крохотные оконца, равномерно чередовавшиеся с темными провалами дощатых дверей.
– Ну вот, мы и пришли в нашу ханаку, – сказал Джафар и, попрощавшись со спутниками, жестом повелел Олегу следовать за ним. За узкой дверью, в которую вошли Олег и Джафар, оказалось довольно просторное помещение, разделенное надвое выдававшейся из стены перегородкой. В левой половине кельи располагалась высокая лежанка, заваленная массой небольших по размеру подушек и одеял из верблюжьей шерсти. Вплотную к лежанке примыкал старый массивный сундук без украшений. В правой половине кельи были в беспорядке расставлены корзины и кувшины, а за ними виднелась видавшая виды оттоманка, напомнившая Олегу его многострадальный диван. У наружной стены, в самом углу, прямо под узким окном располагался очаг с приготовленной горкой порубленного хвороста и вязанкой дров. Без всяких церемоний Джафар предложил гостю отужинать, на что Олег тут же, и тоже без всяких церемоний, дал свое категорическое согласие – только сейчас он почувствовал накопившийся за весь день волчий голод.