Неусыпное око
Шрифт:
Его глаза были широко открыты, рот тоже. Как лицо Зиллиф на крыше моей полусферы целую вечность назад.
Я опустилась на колени. Потянулась к руке покойника.
Павлинья труба возникла из ниоткуда, и внезапно моя рука оказалась на другом конце помещения.
12
ВОДОСОВЫ
Такое не каждый день увидишь.
Павлинья штукенция материализовалась и поглотила мою руку, как удав… и там, на другом конце трубы, в пятнадцати метрах у противоположной стены комнаты, была моя собственная затянутая в резиновую перчатку
Я пошевелила пальцами. То есть стоило сказать, — что я почувствовала шевеление на конце своей руки, только вот шевелилось что-то в пятнадцати метрах от меня.
Мановение пальцами дальнего действия. Да тут возможностям нет ни конца, ни края. Или мне просто крышу снесло от удивления шока чертовски обалденного изумления?
Я отдернула руку. Пальцы скрылись в дальнем конце трубы, и моя кисть оказалась снова присоединенной к запястью, как будто никогда и не уходила погулять.
Никто не успел и глазом моргнуть, как павлинья трубка исчезла сама собой. Дело сделано.
Тишина. И тут Фестина с шумом выдохнула. И выпалила:
— Ты понимаешь, сколько законов физики только что нарушила? Невозможно быть наполовину внутри, наполовину снаружи хвоста!
— Может, ты просто никогда как следует, не просила, — предположил Тик.
Адмирал уставилась на него.
Я снова осторожно потянулась к трупу. И опять ниоткуда явилась, мерцая, павлинья трубка, с готовностью продемонстрировав проглатывание руки. В этот раз ее конец унесся вдаль по туннелю и исчез из виду. Я не знаю, как далеко занесло трубу, но почувствовала, как порывистый ветер обдувает мои прорезиненные перчаткой пальцы.
Я выдернула руку. Пока, павлинья штукенция. Она улетучилась туда, где «бог из машины» проводит время между своими появлениями на сцене.
— Это, возможно, поспешное предположение, — начал Тик, — но думаю, что Смоллвуд не должна прикасаться к трупу… как будто в этом есть какой-то риск. И если это рискованно для нее, то, наверное, рискованно для всех.
— Ага, — согласился Юнупур, поспешно отступая на пару шагов. — Возможно, нам стоит это получше обдумать.
Мне не нужно было обдумывать. Чем бы ни был этот павлиний хвост, я доверяла его чутью. Он хотел уберечь меня от чего-то, и это «что-то» было, скорее всего, заразным.
Чума вернулась.
У Юнупура с собой было дезинфицирующее вещество. Мы заставили его использовать полностью, погрузив в него его руки по самые плечи и обмыв также мембраны-паруса — все, что побывало хотя бы рядом с трупом. После Четикамп приказал всем убраться из шахты до тех пор, пока не прибудет команда по борьбе с эпидемической угрозой в полном составе.
Когда Четикамп радировал вызов команде, он велел им привезти с собой цистерну оливкового масла.
Снаружи казалось холоднее, чем раньше: из-за того сильного ветра, который я чувствовала ранее. (Правда ли, что павлиний хвост вывел мою руку по трубе на самую поверхность?) Небо сделалось мрачным — поблекло, погрустнело, осерчало. Небо наполнилось снегом и было готово сбросить его на наши головы.
Четикамп повел Юнупура и ребят из взвода к полицейским глиссерам… либо чтобы обсудить смерть Ирану, либо чтобы планировать действия
Вместо этого мы с Фестиной отправились пешком на берег озера Васко. Ни одна из нас не заговорила по пути. У нас обеих, похоже, была большая склонность к молчанию.
Ветер стих. Пошел снег. Крупные белые хлопья осыпались на берег. Они опускались на песок, на деревья, на мои волосы… на волосы Фестины… на ее ресницы…
Она взглянула на меня. Я притворилась, что рассматривала озеро за ней.
Трудно было поверить, что прошла уже половина дня. Приближался полдень, но тучи сгустились так плотно, что, казалось, земля на две трети погрузилась в сумерки. Все поблекло и посерело. Снова задул ветер и начал взметать снежные вихри, да такие, что нам стало трудно разглядеть обратную дорогу к глиссеру. Но с чего бы это мне беспокоиться о том, чтобы не потеряться в снежной буре? Павлиний хвост спасет меня, не правда ли?
«Я слишком устала, чтобы думать об этом», — сказала я себе. В прежние времена это вполне сошло бы за отговорку от моего прежнего рассудка, чтобы он отстал от попытки разрешить эту проблему. Но нынче это не сработало. Мой связующий кристалл был жесток и неспособен от чего-либо отрешиться.
По турзилефф. Калафф. Не слуга. Дочь.
Голос Фестины ворвался в мои мысли.
— Что там за штуковины разбросаны? Вон, видишь?
Мы стояли прямо на краю озера — там, где песок припорошил корку льда, сковывающего воду. Те штуковины, что увидела Фестина, были темными комьями размером с мой кулак: яйца водосовы, отложенные по осени, они высиживались-замораживались всю зиму напролет, но должны были вылупиться всего через несколько дней, когда сойдет лед. Новорожденные совы были страшными, как смертный грех, этакие омерзительные головастики-переростки, и птиц они ничем не напоминали. Только спустя три месяца они превращались в ухающих хищников, охотящихся на грызунов на земле и мелкую рыбешку в воде.
Я начала все это рассказывать Фестине; но в ту секунду, когда она узнала, что видит яйца, взгляд ее сделался счастливо-безумным.
— Яйца? — переспросила она. — У меня есть. — Она осеклась. — У меня их целая коллекция, — продолжила она, теперь пытаясь говорить небрежно и с трудом напуская на себя строгость. — Я могу говорить о ней часами и утомить тебя до слез.
Я внимательно на нее поглядела.
— Ручаюсь, что никому ты о своей коллекции не рассказываешь.
Она засмеялась, но на полсекунды позже, а то я могла бы в этот смех поверить.
— Ты права. — Ее взгляд метнулся в мою сторону, но она тут же отвела его, увидев, что я, не переставая смотрю на нее. — Так, Фэй, я хочу попытаться заполучить одно из этих яиц. Ничего в этом плохого нет, правда?
Я кивнула.
— Водосовы здесь встречаются так же часто, как мухи-кровососы. Природа не обидится на то, что ты заберешь одно яйцо. — Я шагнула в сторону озера. — Мы можем поискать палку, чтобы пробить ею лунку во льду…
— Оставайся-ка ты здесь, — велела Фестина. — Я сама все сделаю.