Неутешительная Аналитика. Выпуск №1. Культура памяти
Шрифт:
С другой стороны, автор пытается исходить из позиций историка, разобраться в сути вещей и дать свое понимание для потомков и тех, кто займется исследованием оставленного противоречивого наследия первой половины XIX века. Будучи первым председателем Русского исторического общества, П.А. Вяземский метко определит одну из тенденций, которая возобладает в историографии: «ясно и очевидно, что Аракчеев был не вполне тот, что мерещится нам в журнальных легендах, которые поются с такою охотою на удовольствие общественного суеверия». 7 Однако большинство историков возьмут в историографическую традицию «укоризны, частью справедливые, большею частью празднословные, и наглые поношения, которыми безжалостно и беспощадно преследуют память его» и предпочтут ее действительности и противоречивости государственной службы графа.
7
Там
Следует сказать, что публицист критически подходит к деятельности графа А.А. Аракчеева, описывая с разных сторон его качества характера и государственную службу. При этом убедительно предлагает свою положительную оценку государственной деятельности графа А.А. Аракчеева, рассматривая воспоминания сенатора Е.Ф. фон Брадке (служил при графе в штабе военных поселений) и придворного историографа Н.М. Карамзина, которые давали оценку графу с позиции государственного деятеля, находясь сами на государственной службе.
В целом, Вяземский как раз пытается объяснить, почему и как сложились по отношению к графу такие общественные настроения, преимущественно различных дворянских групп: «почти без приготовления он был судьбою заброшен на вышину, которая давала ему обширную власть, обязывала его большою ответственностью и ставила всем на виду» 8 . Целью статьи автор ставит себе дать оценку как свидетель, разъяснить «темные места в летописи событий» Александровской эпохи. Эпоха, которая занимает особую главу в истории нашей страны, изучение которой выводит на целый комплекс противоречий и проблем, прежде всего связанных с трансформацией государственного строя и поиском вектора развития империи.
8
Аракчеев: свидетельства современников… С. 362.
На наш взгляд, рассматриваемые мемуарные записки П.А. Вяземского по стилю являются не только свидетельством современника, но и является подспорьем для дальнейших исследований. Несмотря на то, что записки являются мемуарными, автор ставит ряд вопросов, которые не теряют своей актуальности при любой форме знакомства с периодом правления Александра I.
Во-первых, это процесс мифотворчества при жизни самого графа А.А. Аракчеева, который не сходит с исторического поля. Причем мифы и легенды касаются самых различных сторон жизни графа, в том числе и государственной службы. Действительно, создается особая «мифическая реальность», которая состоит из самых различных пластов. При исследовании жизни и службы графа касаешься непосредственно его биографии как первой части проблемы исследования. Помимо этого, используя комплексный подход к изучению преобразовательной деятельности политика, выявляются нарастающие общественные и политические проблемы, вставшие перед Российской империей. Неотъемлемой частью исследования составляют вопросы исторической репутации графа и распространения устоявшихся стереотипов, ставших частью символом и образом явлений и событий царствования Павла I и Александра I.
Во-вторых, деятельность графа А.А. Аракчеева представляется одним из индикаторов взглядов и политики правления императоров.
В-третьих, записки деятеля П.А. Вяземского продолжают традицию дневников и воспоминаний второй половины XIX века, в которых дать оценку деятельности императора Александра I невозможно без упоминания и рассмотрения роли в ней графа А.А. Аракчеева. Характерно, что автор в отличие от современников, никак не пытается оставить значимый след роли своей личности в разворачивающиеся события тех лет и признает, что лично с графом А.А. Аракчеевым был не знаком. Оценки личности и деятельности графа А.А. Аракчеева всегда являются полярными и постоянно варьируются. Важно понимать, по каким параметрам необходимо рассматривать службу и судьбу графа, как и в исторических источниках, так и в научной литературе. Кроме того, пристальное внимание к тому, какие сложились оценки и, почему, в большей степени, избираются и предпочитаются устоявшиеся образы графа и его государственной службы.
И наконец, в записке публицист П.А. Вяземский мельком упоминает имя императора Павла I, который стал связующей нитью между графом А.А. Аракчеевым и императором Александром I. Помимо этого, следует добавить, что опыт Гатчины стал определяющим фактором для тесного сотрудничества между ними.
На наш взгляд, Гатчину следует рассматривать как особую школу государственного управления и способ осуществления взглядов на государственную политику ее создателя и благодетеля (как вспоминали об императоре и сам граф, и его «гатчинцы»)
Как писал исследователь Н. Лансере, «Павел наложил такой отпечаток на весь «дух» гатчинских построек, что по справедливости можно назвать Гатчину Павловским созданием» 9 . Хотя сам Гатчинский мыз, входивший в земли Великого Новгорода, имеет свою отличительную историю. История ее земель вошла в летопись русских сражений, начиная от войн с Ливонией и Швеций и заканчивая знаменательной победой Петра I в Северной войне 10 .
9
Гатчина при Павле Петровиче цесаревиче и императоре. СПб., 1995. С. 16
10
Там же. С. 16.
Подобное историческое место и его красоты стали частью историй лиц знаменитых владельцев Гатчины, как сестры Петра I Натальи Алексеевны и блестящего екатерининского деятеля графа Г.Г. Орлова. Однако верно заметит исследователь С. Казнаков, что «ни “Гатчинские машкарады” Меншикова, и грандиозное строительство Орлова, с любовным попечением Екатерины о замке и садах всесильного любимца, ни карантин опального вельможи, почти впрочем не жившего в Ринальдиевском замке, бродившего по заграничным “спа” с бездетной молодой женой, – ничто не наложило на «Гатчинскую мызу» такой печати жизни, творчества и красоты, какой запечатлел свое созданье Павел I» 11 . Характерно, что Гатчина, которая по своей сути будет являться «маленьким государством с крепостями», со своим войском, станет символом и олицетворением жизни императора Павла I, воплощением его идей и взглядов.
11
Гатчина при Павле Петровиче цесаревиче и императоре. СПб., 1995. С. 201-202.
Определяющим словом является символ, который неоднозначен и до сих пор воспринимается по-разному современниками и исследователями, придерживающихся различных историографических традиций по данному вопросу. Символ строгих порядков, воинской дисциплины, муштры на прусский манер. Возникает вопрос: что сокрыто за возникшим символом, каковая его внутренняя составляющая, позволяющая более полно взглянуть на события?
Те, кто не проходили службу в Гатчине и отражали настроения, царящие в обществе, как, например, мемуарист Ф.Ф. Вигель (по собственному признанию видевший два раза графа на балу) писал о службе молодого Аракчеева: «лучшей школы раболепства и самовластия найти бы он не мог; он возмужал среди людей отверженных, презираемых, покорных, хотя завистливых и недовольных, среди этой малой гвардии, которая должна была впоследствии осрамить, измучить и унизить настоящую, старую гвардию» 12 . Следует отметить, что в историографии довольно часто под фактами используются высказывания автора. По сути, за данными эпитетами стоит проблема столкновения старого государственного аппарата с новым, в который войдут «гатчинцы».
12
Аракчеев: свидетельства современников… С. 200.
В работе «Павловская команда 1782-1796. История, униформа и снаряжение Гатчинских войск» исследователь К. Татарников убедительно развенчивает мифы о комплектации, обучении и практики, значении гатчинских войск, подкрепляя аргументами из архивных источников и выявляя противоречия в популярных воспоминаниях.
Одно из таких противоречий как раз относится к запискам мемуариста Ф. Ф. Вигеля, которого, как подчеркивалось выше, довольно часто цитируют в исторических трудах. Тот писал, что гатчинские батальоны Павла Петровича состоят из людей грубых, непорядочных и необразованных. При этом вспоминал одного «гатчинца» Петра Малютина, в котором для автора было главное: «в фронтовом деле был он величайший мастер, за то все ему прощалось, даже страсть его к щегольству – порок непростительный в глазах Павла Первого» 13 . Яркие эпитеты и не скрываемое отношение к графу и Гатчине Ф.Ф. Вигеля, ставшего впоследствии директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий, потомки и исследователи будут передавать из книги в книгу.
13
Вигель Ф.Ф. Записки. СПб., 1928. С. 22.