Неутомимый Морошкин
Шрифт:
— А про что ты говорил, мы не делали. Не купали, не кормили варениками, не прыскали одеколоном.
— На прогулку! — сказала Валентина Ивановна. — Одевайтесь!
Глава двадцать вторая, в которой Гоблин покидает Морошкина
В
В этом парке могло случиться любое чудо. Например, солнце могло упасть на землю или мог появиться Гоблин. Вдруг, освободившись от пелёнок, он сбежал от Насти?
И правда, в конце аллеи мелькнул чёрный клубок и исчез за деревьями.
— Гоблин! — крикнул Морошкин и бросился следом за ним.
Но Гоблин даже не оглянулся. Он бежал по тротуару быстро и ровно, высунув кончик красного арбузного языка. Вот Гоблин добежал до перехода через улицу и смешался с толпой.
— Гоблин, — кричал Морошкин, — остановись на минутку!
Но Гоблин не замедлял хода.
— Гоблин! Никогда больше не отдам тебя никому!
Гоблин собирался нырнуть в подворотню.
— Гоблин! — крикнул Морошкин. — Мама разрешила тебе остаться.
«Нет!» — крикнул Гоблин, пересек площадь и скрылся.
Гоблин покинул Морошкина. Ему надоело жить то у Яшки, то у Бори, то у Насти. И он ведь прав. Кому бы это не надоело.
Глава двадцать третья, в которой Морошкин болеет
Морошкин заболел. Всё плавало вокруг Морошкина. Проплывал стол, и скатерть его вздымалась, как парус. Проплывала бабушка. Она подплывала к окну, огибала стол и выплывала на кухню. Из кухни она приплывала не одна. Рядом с ней плыл чайник. Звякала ложечка, и слышалось бульканье воды.
— Выпей, соколик мой! Тебе пить надо больше.
Морошкин сбрасывал одеяло. Одеяло колыхалось, плавало по комнате. Позвякивала ложка в стакане. Бабушка укрывала Морошкина.
— Раскрываться нельзя. У тебя температура!
…Однажды бабушка перестала плавать. Она прошлась по комнате, открыла буфет и достала пузырёк с лекарством.
— Бабушка, — сказал Морошкин, — ты вылечилась?
— От чего, соколик мой? — спросила бабушка.
— От стихов.
Бабушка махнула рукой.
— Вылечилась, давно вылечилась. А теперь тебе надо лечиться.
— А мне от чего?
— От болезни, — сказала бабушка.
— Бабушка, — попросил Морошкин, — почитай мне книжку.
— Господь с тобой! — ужаснулась бабушка. — Ты больной совсем, тебе тихо лежать надо, а не книжки слушать.
— Бабушка, а куда Гоблин убежал?
Бабушка остановилась, посмотрела на Морошкина внимательно и сказала сладким, елейным голосом:
— Лежи, моё золотко, ни об чём не думай. Вот что бывает-то, если с ранних-то лет да обо всём задумываться.
— Бабушка, где же он, Гоблин?
— Баобаб, что ли? — спросила бабушка.
— Гоблин, Гоблин, Гоблин, — упрямо повторял Морошкин.
— Тебе моей болезни мало, всё начинается сначала, — сказала бабушка и села.
— Бабушка, — сказал Морошкин. — Ведь это стихи.
— На свете хуже не бывает. Опять стихи одолевают.
— И это тоже стихи, — обрадовался Морошкин.
Он уже знал, что бабушкина болезнь нетяжёлая и от неё можно вылечиться.
— Стихами говорю опять, пойду-ка лягу я в кровать.
Раздался звонок.
— Пойду открою дверь сперва. Ох, разболелась голова.
— Эй, Морошкин, ты выздоровел? — закричал из передней Яшка. — А я тебя навещать пришёл.
Яшка вошёл в комнату и уставился на Морошкина.
— Что-то я тебя, Морошкин, не узнаю. Какой-то ты стал маленький.
«Вещи, как и люди, могут становиться то большими, то маленькими», — вспомнил Морошкин слова Прохожего Доктора.
— Хочешь, — спросил Морошкин Яшку, — я тебе стихотворение прочитаю?
— Не хочу, — сказал Яшка.
Но Морошкин всё равно прочитал:
— С.
И подумал: «С тобой, Гоблин, С радостью, С надеждой».
Снова зазвонил звонок.
— Надо открыть, — сказал Морошкин.
Он поднялся, надел тапочки и вышел в коридор. В коридоре он остановился. В углу около вешалки стоял блестящий круглый табурет, точно такой, как у Бори. Он был новенький и от него пахло лаком. Так вот почему стучал молотком папа последнее время. Морошкин покрутил табурет, и он полез вверх. Морошкин потащил табурет в комнату.
— Вот! — сказал он Яшке.
Яшка обрадовался, подскочил к табурету, сел на него и принялся вертеться, а Морошкин пошёл открывать дверь.
— Ты чего не открываешь? — сказала Настя. — Я звоню, звоню, а ты не открываешь.
— Я занят был, — сказал Морошкин. — Мне папа табуретку сделал.
— Какую?
— А вот такую.
Морошкин открыл дверь, заглянул в комнату и никого там не увидел.
— Что такое? — удивился Морошкин.
Он посмотрел влево, вправо, вверх… И тут он увидел Яшку. Яшка сидел под самым потолком, и вид у него был печальный.
— Ты чего? — спросил растерянный Морошкин.
— Я вертелся-вертелся, и вот… — сказал Яшка и, кажется, собрался заплакать.
Но Морошкин догадался:
— Это ничего! Ты теперь крутись в обратную сторону.
Яшка начал крутиться в обратную сторону и опустился на пол. Он слез с табурета.
— Вот это да!
— Мой папа столяр. Он ещё и не такое сделать может! — сказал Морошкин.
Он сел на табурет и стал крутиться быстро-быстро. Оказавшись под потолком, он посмотрел вниз и засмеялся: далеко внизу стояли кровать и буфет, стол и стулья, Яшка и Настя.