Неужели это я?
Шрифт:
Всякий раз, оставаясь у Филиппа ночевать, Санди ужасалась его неустроенному быту, которым он сам, по-видимому, не слишком тяготился, успешно лавируя среди книг, бумаг и рубашек. По пятницам к нему приходила консьержка прибраться и заодно сдавала белье в прачечную. Сейчас, наверное, Филипп, чертыхаясь, роется в горе бумаг, ища бритву...
Он такой неприспособленный, с нежностью думала Санди, а у Треньяна отвратительный характер.
Все недостатки Филиппа вызывали у нее умиление: скованный угловатый нелюдим дорог был только ей. Он нуждался в ней. Его телеграмму Санди сочла деликатной просьбой о приезде. И потеплевший голос Филиппа укрепил уверенность Санди, что он ценит и ее готовность помочь, и ненавязчивость, и надежность. Она тоже проявила деликатность, избавив Филиппа от необходимости о чем-то просить, когда сказала, что приехала сама, без всякой телеграммы. Приехала и опять оказалась с ним рядом в ответственную и радостную минуту.
Разумеется, бедняга нервничает, но она придаст ему уверенности, успокоит. Зная, как Филипп трудно сходится с людьми, Санди собиралась помочь ему наладить отношения с капризным мэтром. Да и сами по себе съемки немалое испытание для сценариста, особенно начинающего. Сколько предстоит переделок, потерь, находок! Если Филипп захочет, она поедет с ним как его агент. Кто-кто, а она сумеет отстоять интересы молодого автора.
Санди взглянула на часы. Семь. И почти сразу раздался телефонный звонок.
— Санди,— послышался непривычно оживленный голос Филиппа, — что поделываешь?
— Любуюсь геранями и жду тебя, — так же весело ответила она.
— Я тебе уже звонил, Ди, — перешел он на деловой тон, — но тебя не было. Я в Бужи, где мы будем снимать. Треньян попросил приехать и поработать с актрисой. Она молоденькая, никак не врубится в роль, а в понедельник съемка. Но она прелестна, Ди, и вообще мне все тут нравится. Какие люди! А Треньян...
Комок подкатил к горлу Санди, и она мучительно пыталась его проглотить.
— Алло! — кричал Филипп. — Ты меня слышишь? Санди! Алло!
— У меня горло перехватило от радости, — деревянным голосом сообщила она, — так я рада, что тебе все нравится....
— Ты что, обиделась? — удивился Филипп. — Или огорчилась? Брось! Увидимся через неделю, максимум через две! У тебя же срочная работа. Все равно тебе не до меня! — Филипп опять почти что кричал, и голос у него снова стал веселым.
У Санди защипало глаза: и это угрюмый нелюдимый Филипп, на помощь которому я летела как сумасшедшая? Да он весел, будто жаворонок, и я ему совершенно ни к чему!
— Конечно, не до тебя, — согласилась она все тем же деревянным голосом, хоть и старалась говорить как можно непринужденнее. — Мне навязали толстенную рукопись, автор готов на все, лишь бы напечататься. Но в Париже такая жара!..
— Тут тоже. Подумаешь! Советую не раскисать, это главное. Когда увидимся, расскажу много интересного. Целую. Пока!
Гудки. Отбой. Он даже не дождался ответа, так спешил в свою новую интересную жизнь. Жизнь, в которой оказался благодаря ей, Санди, и в которой она ему не нужна...
Она по-прежнему лежала на кровати, в саду по-прежнему цвели герани. Но все стало другим: прекрасный Париж теперь казался Санди душным каменным мешком, жизнь — ловушкой. Надежда опять поманила и опять обманула.
Филиппу, за которого я болела душой, на меня наплевать. И для него я — пересадочная станция. И как больно, как обидно, что он так легко отправился дальше! «Нравится! Интересно!» Какая же я дура! Настоящая идиотка. До каких пор я буду жить дурацкими иллюзиями?! Ах,
он неприспособленный! Ах, я ему помогу! Да это я неприспособленная неудачница! Всегда на обочине! Всегда на бобах!
Глаза Санди наполнились слезами, она уткнулась в подушку и разрыдалась.
Глава вторая
Кармен
Наплакавшись вволю, Санди уснула, а когда открыла глаза, было уже темно. Из приоткрытой двери пахло лавандой, и на секунду ей почудилось, что она в своей комнате, в родительском доме. Потом вспомнила: Филипп... Но жалость к себе успела притупиться и сменилась досадой на неизбывные и дурацкие мечты...
Шел одиннадцатый час ночи. Понятно, что теперь не уснуть. Да и не ложилась она никогда в такое время. Нужно чем-то заняться, только вот чем? Позвонить кому-нибудь из друзей, сообщить о приезде и отправиться ужинать? Но тогда придется что-то врать. Одной пойти?
Из-за закрытых ставен с улицы доносились звуки кипящей вечерней жизни. Беззаботно хохотали молодые люди, весело щебетали девушки, кто-то кому-то назначал свидание.
Нет, выходить решительно не хотелось. Санди босиком лениво отправилась к холодильнику. Что у меня там? Клубника, сыр, минералка. Вот и прекрасно, можно остаться дома. А это что за пакет? Ах да, это же рукопись, которую просила прочитать Элен! У ее кузена депрессия и неврастения. У меня самой и депрессия, и неврастения. Если первые пять страниц не понравятся, дальше читать не буду. Верну, и дело с концом, у меня своих неприятностей хватает.
Ночная уличная жизнь только добавляла Санди раздражения. Воинственно хлопнув дверью, она удалилась с клубникой и рукописью в спальню. Тихо, и в тишине слышно только мерное тиканье стенных часов. Санди поёжилась — будто казнить собираются. Она вытащила из часов батарейку, отправила в рот самую большую клубничину, потом легла на живот поперек широкой кровати и принялась за чтение.
Первая страничка: «Поль Кремер, Валье, улица Клема, 4. Телефон...».
Абзац, другой, третий. Мало-помалу она увлеклась и уже быстро переворачивала страницу за страницей.
Роман? Да нет, скорее дневник. А точнее — исповедь страстно влюбленного мужчины. Но возлюбленная не разделяет его любви, хотя они почти все время вместе. Хрупкая смуглянка Лола лишь позволяет себя любить, не отвечая взаимностью. Он страдает, желая добиться отклика, разговаривает с ней, но она молчит или роняет пустые, ничего не значащие слова. Когда он особенно неистовствует, Лола исчезает. Что таится за ее отлучками, за заурядными отговорками? С кем она доверительно беседует, кому открывает душу? Кого же любит прекрасная Лола?