Неведомая Африка

Непомнящий Николай Николаевич

Священнослужители эфиопской ортодоксальной церкви поют под бой барабана в монастыре Ура-Киданемерт на озере Тана

За этим религиозным рвением стояли проблемы управления воинственным и неравномерно проживающим народом, разделенным на кланы и группировки. В центре пребывали придворные, приближенные к негусу. Он обладал абсолютной властью, но в такой неспокойной стране его династия оставалась в безопасности, лишь пока он мог управлять могущественными военачальниками, а поэтому его двор редко задерживался на одном месте. Шатры огромного лагеря перемещались по стране подобно фигурам в большой шахматной партии, готовые поставить соперникам негуса шах и мат, расстроив их планы при помощи могучей армии. Братья правителя, будучи потенциальными претендентами на трон, были пожизненно заточены в крепости на горной

вершине, и любого, кто с ними общался, ждала смерть. Местных управляющих, приобретавших значительную власть, тут же смещали. Сам же негус поддерживал завесу тайны вокруг собственной персоны, окружая себя гонцами и львами – символами своей власти.

Но Эфиопия была изолирована не полностью. Традиционно абуна назначался Коптской Александрийской церковью и присылался из Египта. В Иерусалиме существовал дом для эфиопских паломников в Святую землю, а два религиозных посольства даже достигли Рима. С Европой поддерживалась связь, достаточная для того, чтобы там лелеяли надежды найти в Эфиопии пресвитера Иоанна, персонажа по-своему столь же притягательного, как Манса Муса со своим золотом. В итоге, когда европейцы серьезно принялись за исследования, португальские рыцари отправились на поиски таких подвигов и приключений, что грозили затмить достижения самих конкистадоров в Новом Свете.

Первое основательное португальское посольство, отправившееся на поиски пресвитера Иоанна, начало свою миссию с неудачи.

Они высадились на эфиопском берегу Красного моря в апреле 1520 года, и местный губернатор Барнагаст вышел со своей свитой встречать их на берег. В его честь, а также для демонстрации своей технической мощи корабли португальской эскадры, на которых прибыли посланцы, дали бортовой залп. Одно из их орудий продолжило стрельбу, и к всеобщему ужасу большое пушечное ядро со свистом пронеслось сквозь толпу сановников, окружавших Барнагаста. К счастью, никто не пострадал, хотя на своем пути ядро трижды срикошетило. Прибывшие, рассыпаясь в извинениях, пытались возместить убытки, но Барнагаст встретил их прохладным заявлением о том, что человек жив, покуда это угодно Господу, и заверил, что ядро не причинило никакого вреда. Португальцы пребывали в счастливом неведении, не подозревая, что спокойная философия Барнагаста основывалась на том, насколько дешево он и его соотечественники ценили человеческую жизнь. Гости отнюдь не стояли на пороге мирной процветающей страны пресвитера Иоанна, напротив, они вот-вот должны были окунуться в бурное африканское общество, странная смесь набожности и жестокости которого их вскоре потрясла.

Четырнадцать членов португальского посольства были не самыми лучшими представителями своей страны. Всем управлял Родриго да Лима. Его назначили лишь недавно, так как посол короля Мануэла, семидесятидвухлетний дипломат, умер за месяц до этого и был похоронен в песке одного из прибрежных островов. Да Лима был молод, раздражителен и бестактен и уже начал ссориться со своим заместителем, Жоржи д’Абреу, считавшим себя более достойным возглавить посольство. Сохранять спокойствие между двумя забияками пытался отец Франсишку Альвареш, ранее бывший капелланом короля Мануэла, а теперь священник, на котором лежала ответственность за изучение и описание религии пресвитера Иоанна. Его дневник стал первым свидетельством об Эфиопии, изданным в Европе. В посольство также входили менее важные персоны: писарь, художник, который должен был переносить на холст интересные картины, открывавшиеся взору путешественников, а также делать наброски для развлечения пресвитера Иоанна в его дворце, музыкант, привезший с собой переносной орган (опять-таки для развлечения пресвитера Иоанна), брадобрей (по совместительству врач) и несколько португальских слуг, в основном взятых за способность мелодично петь во время церковной службы. В качестве даров они изначально намеревались привезти огромную кровать. Ее балдахин, отделанный синими и желтыми занавесями из тафты, изображал императора, коронующего королеву, и четыре трубача. Одеяла, на которых был вышит португальский герб, дополняли подарок. К сожалению, кровать не перенесла морского путешествия, и, обследовав скудные запасы, оставшиеся на корабле, да Лима обнаружил, что располагает четырьмя гобеленами, органом, золотым мечом с богатой рукояткой, двумя вышедшими из употребления ружьями с сохранившимся зарядом, несколькими деталями боевого облачения и картой мира. Это было весьма скудное подношение для такого могущественного правителя, как пресвитер Иоанн.

От Массауа на берегу Красного моря, где высадилось посольство, было около 720 километров по прямой до Шоа, где обычно располагался двор негуса. Все сложности пути можно представить, если принять во внимание, что на преодоление этого расстояния португальцам потребовалось полгода. С палуб своей эскадры они видели пугающие очертания голых скал, высившихся сразу за выгоревшей белизной побережья. Похожие на крепости монастыри, выстроенные на высоких вершинах, и чудесное явление креста, сверкающего в ночном небе над холмами, заставило нескольких матросов дезертировать и сойти на берег в поисках славы и мирских выгод. Но большинство из них вскоре вернулись обратно, отступив перед дикостью этой земли. Не было дорог, ведущих в глубь страны, существовало лишь несколько узких троп, что вились от одной деревушки или монастыря

к другим. От моря к плато Шоа вел головокружительный подъем – изматывающий путь посреди спекшегося известняка, русел высохших ручейков и бесплодной почвы, усеянной горной породой. Это давило на людей так же, как в худших областях Португалии, – только названия были другими. Знакомые «месы» – на Пиренейском полуострове так называли плоскогорья – в Эфиопии именовались «амбами», и если – как позже обнаружило посольство – пресвитер Иоанн использовал самые недосягаемые вершины в качестве тюрем для своих соперников, то это ненамного отличалось от португальской привычки заточать врагов правящей династии в подземелья Альджубарроты.

Сходство португальской и эфиопской культур стало одним из самых удивительных факторов в поиске пресвитера Иоанна. Это был тот редкий случай, когда европейцы и африканцы стояли лицом к лицу. Белые люди прибыли, надеясь обнаружить более развитую цивилизацию, а вместо этого столкнулись с обществом, отражавшим многие из их собственных особенностей. Оба народа в своей набожности доходили до фанатизма, ими обоими правили абсолютные монархи, жаждавшие подчинить себе гордую малочисленную родовую знать, оба видели друг в друге возможного союзника в борьбе с исламом. Поэтому так поразительно то, что посольство да Лимы оказалось совершенно не в силах понять Эфиопию.

В этом во многом можно винить злой рок. С самого начала все пошло неправильно. Вспыльчивый да Лима оскорбил Барнагаста, не оценив его гостеприимства, эпидемия унесла жизни двух его подчиненных, включая переводчика, и посольство увязло. Причиной неприятностей стала история с приношениями. Да Лима так и не уяснил, что в Эфиопии все дипломатические отношения строились на постоянных льстивых подарках в форме взяток или приношений. Даже стражей покоев Барнагаста было необходимо задобрить мешочками с перцем, а когда сам Барнагаст попросил да Лиму показать свой лучший меч, его крайне оскорбило то, что португалец обратился к своему спутнику и позаимствовал у него для подарка меч попроще. Ночью хижину, в которой португальцы хранили свои запасы, ограбили и украли два меча и шлем. В то же время да Лиме совершенно не понравился Барнагаст. Вопреки своим ожиданиям, в которых он представлял «заместителя» пресвитера великим властителем, окруженным восточной роскошью, он увидел уродливого жулика с гноящимися глазами, восседавшего в дурно сплетенном гамаке, покрытом грязным тряпьем. Его зал для аудиенции больше напоминал сарай, набитый толпами полуголых эфиопов, сидевших на корточках на земляном полу. С одной стороны слуги придерживали любимых боевых коней Барнагаста, рядом с ним на стене висели несколько бедно отделанных мечей, а у изголовья кровати сгорбилась его жена. Входя в этот зал, посланники и просители сперва были должны раздеться до пояса, а затем присесть на корточки, касаясь одной рукой земли в знак уважения, перед тем как протянуть обязательные подарки – специи или ткани. Только великие правители могли пренебречь этой церемонией. Они въезжали в зал верхом на коне, высокомерно продвигаясь сквозь толпу вслед за глашатаями, сдерживавшими ее своими копьями и дубинками.

Лишь отец Альвареш был доволен. Как он с оптимизмом писал в своем дневнике, это было поистине государство пресвитера Иоанна. На каждом холме и перекрестке высился храм или монастырь. Главными покупателями на рынке были монастырские казначеи, каждый второй человек, встречавшийся на пути, принадлежал к какому-нибудь монашескому ордену. Там были монахи в желтых одеждах, напоминавшие Альварешу доминиканцев, полуобнаженные нищенствующие монахи и монахини, чьи головы были выбриты и перевязаны кожаными лентами. Он заходил в храмы, любуясь настенными росписями и складками роскошного алого бархата и парчи, что скрывали за собой алтари. Лишь церковное убранство казалось ему неправильным. Вместо колоколов он видел камушки, что ударялись друг о друга и издавали надтреснутый звякающий звук, да и неуклюжая, грубо выкованная утварь совершенно не соответствовала знаменитому богатству пресвитера Иоанна.

И наоборот, эфиопы критически оценивали своих португальских гостей. Им не всегда нравилось то, что они видели. Они восхищались их прекрасным оружием и доспехами и выпрашивали их в подарок. Но когда священники пригласили чужеземцев на церковную мессу, они были неприятно удивлены их неотесанностью. Португальцы громко разговаривали, открыто плевали на пол и, казалось, постоянно ссорились друг с другом. Даже их священник выглядел опасным, ибо Альвареш совершил грех, чуть было не въехав в монастырь, куда не допускалось ни одно существо женского пола, верхом на ослице. И лишь срочная делегация, отправившаяся ему навстречу, чтобы заставить его остановиться и спешиться до того, как он подъедет слишком близко, спасла целый монастырь от осквернения.

Позже произошло еще более мрачное событие, когда голодные португальцы поймали и убили несколько голубей прямо в церкви. Местное население было настолько потрясено этим кровопролитием, что португальцам вообще запретили входить в церковь.

Таким образом, посольство продвигалось чуть ли не на ощупь, постоянно совершая нелепые ошибки, то восторгаясь, то пугаясь того, что они видят. Да Лима заставил Барнагаста снабдить их несколькими вьючными животными, угрожая сжечь подарки, приготовленные на берегу для негуса, если ему не будет оказано помощи, и посольство медленно, урывками продвигалось в глубь страны.