Неведомые поля (сборник)

Бигл Питер Сойер

Да, ради этого я могу и подождать.

День Олферта Даппера

Доктор Олферт Даппер никогда не учился ни в каких медицинских образовательных учреждениях — ни в Амстердаме, где он родился, ни в Утрехте, где впервые начал пользоваться званием doctor medicinae после двух лет нерегулярного посещения университета. Говоря откровенно, он никогда не бывал он ни в Индии, ни в Китае, ни в Персии или Африке, хотя и написал обо всех этих землях объемистые тома с подробными описаниями, имевшие успех у читателей.

Человек от природы спокойный, малоподвижный и склонный к полноте, он не видел смысла тревожить

свое мирное существование, переплывая коварные океаны, предпринимая утомительные экспедиции и каким—либо другим образом подвергая себя риску встретить неудобства или неожиданный конец. Не в пример лучше писать, опираясь на богатое воображение, еще более изобильную вымышленную жизнь, а также развитое чувство самосохранения, столь хорошо ему служившее на протяжении почти сорока пяти лет. В общем и целом это был очень милый человек, который питал неизменную веру в доверчивость окружающих и до недавних пор ни разу не имел повода пожалеть об этом.

К несчастью, в последний раз его уверенность в легковерии провинциальных олухов из деревушки Эк—эн—Вил испытала жестокое потрясение, когда один из них оказался связан — кто бы мог подумать? — с весьма влиятельным членом Генеральных Штатов, способным с одного взгляда распознать даже самую незаметную подделку в договоре о землевладении. Одним словом, будучи предположительно медиком, доктор Даппер прописал самому себе путешествие ради собственного здоровья и долголетия, причем направление движения было менее важно, нежели скорость отбытия. Судейский чиновник с зажатым под мышкой вызовом в суд стучался в парадную дверь доктора в тот самый момент, когда этот добрый предприниматель выскальзывал через заднюю, крепко сжимая ручку наспех собранного саквояжа.

Однако судейский, человек в подобных ситуациях опытный, благоразумно поставил двух верзил в грязном проулке, куда открывалась задняя дверь докторского дома. Они ждали на полпути между дверью и улицей; их тяжелые дубинки еле заметно подрагивали, словно хвосты охотящихся котов. Увидев засаду, доктор Даппер не стал колебаться, но медленно пошел вперед, подняв над головой руку в знак безнадежного признания поражения, что отражалось и на его лице, имевшем вид пристыженного спаниеля. Другая его рука безвольно висела, словно он позабыл о том, что в ней болтается потрепанный саквояж. Двое громил ухмыльнулись друг другу, предвкушая скорое вознаграждение и долгий вечер у Толстой Мины на Зейленстрат. Они даже мельком взглянули за докторово плечо, призывая в свидетели своего триумфа толстого чиновника, который продирался через открытую заднюю дверь.

Это было ошибкой.

Олферт Даппер не одобрял бег как в целом, так и в применении к себе лично, однако если подумать, то вся его жизнь состояла из исключений из правил. Он уже вплотную подошел к судейским здоровякам, когда внезапно его потерянная шаркающая походка сменилась спринтерским броском от стартовых колодок. Он отбил саквояжем одну не успевшую взмыть в воздух дубинку, одновременно лягнул второго верзилу непозволительно ниже пояса и, рванувшись между ними, припустил по переулку. Судейский кричал ему вслед, требуя остановиться, но доктор не мог поверить, что он это всерьез.

Какое—то короткое время доктор сам удивлялся собственной скорости — ему не приходилось убегать от физической угрозы со времен самой ранней юности. К несчастью, он не принял в расчет выносливость и целеустремленность своих преследователей. Они были неуклюжи, они вне всяких сомнений были глупы, однако перед их мысленным взором маячило заведение Толстой Мины, ускользавшее все дальше и дальше, и поэтому их ноги не знали

устали, молотя землю в погоне за пухлым и уже не очень молодым человеком. Он никак не мог оторваться от них. Его дыхание становилось все тяжелее; понемногу им начинал овладевать страх.

Совсем недавно, каких—то пятнадцать минут назад, Олферт Даппер знал едва ли не все большие улицы и немощеные переулки и проезды в Утрехте, равно как и все жилые дома, таверны, лавки и торговые предприятия всех возможных степеней законности и вероятной полезности. Теперь все они сливались воедино и текли перед его глазами сплошной размытой полосой, словно пролитая краска, и, с пыхтением пробегая мимо, он понимал ясно лишь одно: ни одна дверь не откроется для него и ни единая живая душа не выбежит, чтобы ему помочь. Однако не в его природе было чувствовать себя обиженным или покинутым; в основном его мысли занимала надежда, что ему, по крайней мере, удастся не опозорить себя приступом рвоты, когда судейские догонят его и повалят на землю. У доктора Даппера имелась своего рода гордость.

Однако в этот момент из—за приближающегося угла с грохотом вывернул дилижанс, и возница при виде беглеца прикоснулся к своему цилиндру, показывая, что его скромный экипаж свободен и его можно нанять. Доктор Даппер рванул дверцу, вскарабкался внутрь и распластался на сиденье, не дожидаясь, пока дилижанс остановится. Прошло некоторое время, прежде чем он смог сесть и начать дышать без боли, вследствие чего ему не представилось возможности весело помахать рукой своим разочарованным преследователям, как хотелось бы. Тем не менее их яростные вопли доносились до его ушей еще удивительно долго, так что по крайней мере это удовлетворение он получил.

После некоторых напряженных переговоров дилижанс доставил его кружным путем к огромному — и утешительно безымянному — порту города Роттердам. За время путешествия между кучером и седоком установилось дружеское взаимопонимание; когда они достигли цели, достойный возница рекомендовал доктору Дапперу некую гостиницу, одновременно отсоветовав несколько других, и высказал предположение, что человеку, имеющему настолько большой спрос, как доктор Даппер, благоразумнее всего будет при первой же возможности воспользоваться гаванью.

— Вам никак нельзя возвращаться в Утрехт, — сказал он. — Допустим, год, а то и два, хотя может, и вообще никогда. Роттердам тоже плохое место, здесь ваши приятели наверняка выследят вас рано или поздно. К тому же тут и без того полно таких, как вы. — Его глаза уставились куда—то вдаль и, казалось, на мгновение переменили цвет. — Я бы на вашем месте присмотрел хороший корабль.

Несмотря на все его описания путешествий в незнакомых далеких странах, на самом деле доктор Даппер никогда не плавал ни на каких судах, не считая плота на утином пруду, да и то в детстве. На другой день, а также во все последующие, когда он медленно бродил вдоль берега, разглядывая все эти шхуны, фрегаты, торговые, китобойные и рыболовецкие суда — такие впечатляющие возле своих причалов и такие маленькие, когда он переводил взгляд на серое от дождя пространство воды за ними, он чувствовал себя непривычно одиноким и ужасно далеким от всего, что было ему понятно. Он заглядывал в окна бакалейных лавок и не узнавал почти ничего из того, что видел; до него доносились песни, каких он не слышал никогда в жизни; он с подозрением пробовал незнакомые фрукты и моллюсков с тележек развозчиков, одетых в яркие одежды и говорящих на языках, которых Он не знал: он уклонялся от предложений девиц, которым не требовалось никакого языка. И прежде всего он ощущал запах моря.