Неведомым богам
Шрифт:
– А ну-ка, явившийся без приглашения, назови своё имя! – пролаяли хором пёсьеголовые люди. – Известно ли тебе, что хозяин наш Иркалла не любит, когда его беспокоят понапрасну?
Поклонился Амар-Уту стражам, назвал своё имя и показал медный кувшин с молоком, что нёс в руках.
– Ах, вот оно что! – воскликнул один из стражей. – Тогда мы пропустим тебя, только если ты отдашь нам это молоко, ведь мы стоим здесь с начала времён, и с той поры нас сильно измучила жажда!
Опечалился Амар-Уту, но делать было нечего, и безропотно отдал он кувшин стражам. Жадно принялись они лакать молоко, а когда выпили всё, разбили кувшин об землю и говорили Амару-Уту:
– Не печалься, путник, отдавший нам молоко, и не огорчайся потере. Взамен мы дадим тебе волшебную серебряную чашу – что назовёшь, тем она наполнится.
И дали они ему волшебную серебряную чашу, такую большую, что лишь двумя руками можно было держать её, и задумался Амар-Уту, чем бы её наполнить, и сказал он – «сыр», и наполнилась чаша белоснежным сыром. Тогда открылись перед Амаром-Уту серебряные ворота, и вошёл он в них вместе с Намтаром, и за серебряными воротами были четвёртые ворота – из золота, и охраняла эти ворота пара крылатых змей, одетых в золотую чешую, и каждая чешуйка их была подобна щиту воина.
– Ты, кем бы ты ни был, богом, царём или простым смертным, ты явился незваным, так назови своё имя! – прошипели змеи. – Разве не было тебе сказано, что хозяин наш Иркалла может наказать тебя карой худшей, чем смерть, если ты будешь ему неугоден?
Амар-Уту преклонил перед змеями колени и назвал своё имя, и показал им серебряную чашу с сыром, что нёс в руках.
– Вот оно как! – зашипели змеи. – Тогда мы пропустим тебя, только если ты отдашь нам этот сыр, ведь мы приставлены охранять эти ворота от начала времён, и с той поры нас порядком измучил голод!
Поник головой Амар-Уту, но делать было нечего, и отдал он чашу змеям. Жадно принялись они есть, а когда доели всё до последней крошки, разбили чашу об землю и говорили:
– Благодарим тебя, путник, давший нам пищу, и не плачь о своей утрате. Взамен мы дадим тебе золотой посох, покрытый прекрасным узором, украшенный сердоликом и топазами, но не только и не столько в красоте его ценность. Всякий, кто возьмёт этот посох, забудет об усталости, сколько бы ни пришлось ему идти, и всякий, кто обопрётся на него, не устанет стоять, даже если бы и пришлось его ногам выдержать без отдыха шестьсот столетий кряду.
И дали они ему волшебный золотой посох, и открыли перед ним золотые ворота, и прошёл в них Амар-Уту в сопровождении Намтара.
Долго на этот раз пришлось идти, идти через пустыню, подобную высохшему морскому дну, но не чувствовал усталости Амар-Уту, и не было ни малейших признаков утомления в его ногах, и легко поспевал он за Намтаром, помогая себе золотым посохом, вручённым ему стражами четвёртых ворот. Наконец дошли они до пятых ворот – из ляпис-лазури, и охранял те ворота двуликий страж: одно лицо его было юным, как у семилетнего отрока, другое же было покрыто глубокими морщинами, как у семидесятисемилетнего старца, и одет он был в рвань и лохмотья, и ноги его были покрыты чёрными струпьями. Поклонился Амар-Уту стражу и назвал своё имя, хоть страж и не задал ему привычного вопроса, но в ответ на его учтивый поклон и приветствие сказал:
– Знаешь ли ты, смертный, явившийся незваным, кто перед тобой? Я – двуликий Исимут, гонец и посол великого Эа, которого также называют Эа-Оаннесом или же на старинный манер – Энки, чей дом в гордом Эреду, откуда правит он водной бездной, изначальным океаном, окружающим мир.
Удивился Амар-Уту и спросил удручённого бога, как так вышло, что он, слуга мудрого Эа, чей дом в городе Эреду, оказался в печальной земле Иригаль.
– Расскажу тебе всё без прикрас и обмана, – отвечал двуликий Исимут. – Хотя попал я сюда по своей вине и мне есть что скрывать, всё же твоя учтивость располагает меня к откровенности. А всё дело в том, что шестьсот столетий назад хозяйка горемычной земли, царица Эрешкигаль, чья красота согрела бы сердца многих там, наверху, а здесь служит утешением лишь её мрачному супругу, который никогда не смеётся и не улыбается, задумала вырастить восемь целебных трав, что унимают боль в восьми органах тела: в мозге, сердце, лёгких, печени, желудке, почках, селезёнке, а также избавляют от болезней тун и ну. Многих трудов стоило царице вырастить эти травы, ведь земля здесь, как видишь, не очень пригодна для возделывания, а вернее сказать, совсем не пригодна; вся она – только глина, песок да пыль, и если бросить в неё зерно, она не примет его, и зерно сморщится и не даст всходов. Но Эрешкигаль заботилась и ухаживала за посаженными зёрнами, и в конце концов они дали всходы, и радовалась царица, и плясала от радости, распустив свои рыжие косы, так что дивились все демоны подземного мира. Однако на беду в то же время заболел мой господин, мудрый Эа: как в огне пылал его мозг, на части разрывалось его сердце, гнили его лёгкие, и печень его покрылась нарывами, и желудок отказывался переваривать пищу, и кололо в почках, и селезёнка переполнилась кровью, и поразили его болезни тун и ну. Узнал Эа о целебных травах, выращенных царицей Эрешкигаль в саду подземного мира, и приказал мне спуститься сюда, украсть эти травы и принести их ему, и так я и поступил: на нефритовом чёлне, что плывёт равно легко по течению и против него, спустился я в землю Кигаль, пробрался в сад Иркаллы и вырвал одну за другой целебные травы, которые с таким трудом и усердием растила Эрешкигаль, и незамеченным и не пойманным вернулся к своему господину. Мудрый Эа съел одну за другой волшебные травы, и угас огонь, терзавший его мозг, и успокоилось сердце, и лёгкие могли свободно дышать, и печень очистилась, и желудок стал переваривать пишу, и утихла резь в почках, и селезёнка освободилась от излишней крови, и отступили болезни тун и ну. И был я рад и счастлив, и было мне весело оттого, что удалось мне услужить моему господину и перехитрить жителей преисподней и ускользнуть от смарагдовых глаз их повелительницы, но недолгой была моя радость. Обнаружив пропажу, тотчас побежала Эрешкигаль жаловаться своему мужу, перед которым трепещут не только смертные, но и боги: говорят, когда однажды явился он в город Харран, местные боги так перепугались, что накрылись мешковиной и попрятались от него в пыли.
Когда Эрешкигаль, босая и растрёпанная, явилась перед ним, Иркалла читал свои таблички, на которых записана вся история мира и тех миров, что были прежде, и тех, что будут потом, и заносил имена умерших в свой список. Раздирая платье и до крови кусая от злости губы, принялась Эрешкигаль громко жаловаться, что её обокрали, что некто пробрался в её драгоценный сад и вырвал одну за другой целебные травы, которые она долго с упорством и нежной заботой растила. «Разве не защитишь ты меня, свою жену, всемогущий властитель бескрайних земель?! Разве интересны тебе лишь твои глиняные таблички, а до обиженной Эрешкигаль нет тебе никакого дела, и не хочешь ты отплатить гнусным ворам, унизившим её и оскорбившим?! Разве не отыщешь ты моего обидчика и не накажешь его?! Ай-ай, зачем я покинула ради тебя верхний мир, для чего ты сделал меня своей женой, если не хочешь теперь даже взглянуть на меня?! Уж лучше бы ты отдал меня на съедение страшному чудовищу Шаггашту! Вижу и знаю, что ты совсем не любишь меня!» – так кричала Эрешкигаль. Её полные негодования вопли и плач достигли слуха Иркаллы, и взял он глиняные таблички, которые говорили о моём преступлении, и прочитал их, и послал за мной своих слуг-демонов, больших и малых галлу, которые и приволокли меня к этим воротам, и передали мне слова их господина.
«За то, что посмел ты нанести обиду жене моей Эрешкигаль, – говорил Иркалла их устами, – за то, что явился как вор в мои владения и похитил то, что тебе не принадлежало, быть тебе отныне и навеки моим рабом, ибо тот, кто явился однажды в землю Кигаль, не может вернуться обратно, а потому ты принадлежишь мне, и бывший твой хозяин Эа не посмеет перечить мне и не сможет вызволить тебя отсюда, если только не предложит вместо тебя самого себя. Я же приказываю тебе быть стражем пятых ворот моего города». Так оказался я стоящим у этих нефритовых ворот, хотя, если рассудить по совести, разве я так уж виноват? Что ты скажешь на это, незваный гость?
– Что ж, поистине достойная сожаления история, – отвечал Амар-Уту. – Ты прав: что толку в том, если бы царица Эрешкигаль сохранила свои травы – всем известно, что она отдала бы их людям, и они, считай, пропали бы зря, ведь нет смысла лечить человеку больное сердце или больную печень, – так и так жизнь человеческая коротка, и не так уж важно, когда именно она прервётся. Я сочувствую тебе, и признаю твою невиновность, и прошу пропустить меня через эти ворота.
– Я пропущу тебя через ворота, учтивый путник, – говорил ему двуликий Исимут. – Но за это ты отдашь мне чудесный золотой посох, потому что я изрядно устал, стоя здесь вот уже шестьсот столетий кряду.
Со вздохом отдал Амар-Уту стражу свой посох, который немало помог ему в пути через пустыню, и Исимут опёрся на посох и вздохнул с облегчением, потому как тотчас утихла боль в его усталых ногах.
– Не огорчайся, Амар-Уту, что я забрал у тебя посох – он уже сослужил тебе службу, а теперь послужит мне, – сказал Исимут. – Взамен же я дам тебе мой заговоренный нефритовый чёлн, что лёгок как перо и плывёт как вниз, так и вверх по реке с одинаковой быстротой.
Отдал Исимут Амару-Уту свой заговоренный чёлн – такой лёгкий, что и ребёнок мог бы нести его одной рукой, и открыл ворота из ляпис-лазури, и вошёл Амар-Уту в те ворота, и Намтар следовал за ним.