Неведомый город
Шрифт:
— Для какой надобности?
— За компанию. Видишь ли, есть у меня тут один естественник, Горнов. Молодчинище, хоть куда. Мы, надеюсь, станем собирать коллекцию из шкурок птиц и зверей. Он был бы отличным помощником на роль препаратора. Знает и любит охотничье ремесло не хуже меня самого.
— Ну так что же? Средств у нас хватит. Только не вышло бы затруднений с промышленниками?
— Ах, я — телятина! — вскричал Руберг, ударив себя по животу. — Самое-то главное и забыл! У меня, брат, тоже есть сомнение насчет этих гималайских и иных прочих там горных цепей. Сомнение, наводящее на размышление. Известно, что ни в центральной Азии, ни по берегам Индийского океана нет действующих вулканов; что были и те потухли. А за последнее время творится что-то странное. Все колебания почвы, как неоднократно отмечали сейсмографы на пороге Сибири, идут из азиатского центра, который неожиданно сделался очагом землетрясений. Помнишь, какое разрушение четыре года тому назад было произведено в городе Верном и его окрестностях? Дома превратились в развалины. С тех пор колебания почвы, исходящие откуда-то из Азии, сделались регулярными. Не проходит года, чтобы сейсмографы не указывали на сотрясения земной коры, правда, легкие, неуловимые нашим организмом, они идут волною по Азии и Европе, а где их главный центр — остается скрыто от взоров человечества. Недаром ученые уже начали ломать головы над розысками того места, где находится новый враг людей в виде землепотрясательного очага. Этот вопрос интересовал в свое время и меня, — закончил доктор.
— Что же, Федор Григорьевич, ты полагаешь, что тут тоже скрывается какая-то тайна?
— Ничего не полагаю. Просто интересно взглянуть на те места, где с таким ожесточением работает природа. Наивно было бы думать, что землетрясения — дела рук человеческих. Это — не телеграфная станция. А вдруг да правда… Только подобное предположение не входит ни в какие ворота!… — И доктор залился таким заразительным смехом, что Николай Андреевич, которому предположение друга показалось крайне забавным и изобличающим остроту его ума, начал вторить ему от всего сердца.
— Итак, едем открывать гималайские тайны!
— Едем!
II. В поезде
Пассажирский поезд, погромыхивая, несся по Самаро-Златоустовской железной дороге. Солнце во всем весеннем блеске стояло высоко на небе. В окнах вагона мелькали темными пятнами начинающие кое-где зеленеть поля, изредка прорезанные мелкими перелесками с молодыми березами.
В одном из купе первого класса, с сигарами в руках, разговаривали трое мужчин. Двое из них: доктор Руберг и инженер Березин — нам уже знакомы, третий, высокий молодой человек в студенческой куртке, лет 19-20-ти, с продолговатым умным лицом, на котором горели серые выразительные глаза — и был тот «молодчинище», о котором с такой похвалой отзывался весельчак Руберг. Студент- естественник назывался Иваном Михайловичем Горновым.
Больше всех ораторствовал, конечно, доктор.
— Скоро будем в Уфе. Прощай, Европа, и здравствуй, Азия! Оттуда махнем прямо в Омск, потом на Акмолинск.
А там, через степи, рукой подать до Туркестана, где назначен сборный пункт экспедиции.
— А как вы думаете, Федор Григорьевич, чем мы займемся тотчас же по приезде? — поинтересовался студент.
— Мало ли работы? Прежде всего, осмотрим наше военное снаряжение. На каждого из нас приобретено по хорошей винтовке центрального боя, по дробовику, кинжалу кавказской стали и по револьверу Нагана. Их я выбрал потому, что они дальнобойны, и на морозе, если таковой случится, действуют лучше других. Кроме того, каждому из нас куплено по паре платья: крепкие куртки с бесчисленными карманами, такие же брюки, сапоги с двойными подошвами. В дополнение к этому в багаже имеется выбор ягташей, сумок, ремней, патронташей и прочего добра, без которого не может жить ни один уважающий себя охотник. Помимо всего этого, Николай Андреевич везет нужные ему инструменты, а я — врачебные приборы и латинскую кухню. Для вас, мой мальчик, тоже кое-что захвачено, — закончил Руберг.
— Когда только успели вы обо всем позаботиться, все сообразить? — удивился Горнов.
— Э-э, мой милый, три месяца прошло с января 1912 года-то. Что же, я баклуши бить, что ли, стану? Вон Николай Андреевич, пока я бегал по всем петербургским магазинам, начинял свою голову среднеазиатской литературой. Верно, а? — обратился он к инженеру.
— Верно-то верно, да не совсем. Интересовался я, правда, исследованиями Средней Азии, но больше времени употребил на пополнение своих пробелов по металлургии и горному делу, а также на освежение в памяти последних успехов химии и механики.
— Каковы же результаты?
— Результаты увидите на моих работах, когда прибудем на место.
— Какая, собственно, цель всей этой экспедиции, я что-то все-таки плохо представляю? — спросил студент.
Березин принялся подробно объяснять задачи и перспективы экспедиции. Промышленникам желательно исследовать возможность разведения в области озера Иссык-Куля и реки Нарына табака и хлопка, столь необходимого для развития русской хлопчатобумажной фабрикации. Попутно желательно исследовать строение и минеральные богатства предгорий Тянь-Шаня. Что золото там имеется, это не подлежит сомнению. Золотопромышленность существует уже давно в виде добычи металла руками инородцев монгольского происхождения, ведущейся самым первобытным способом. Кроме того, давно уже признано, что в Центральной Азии существуют каменноугольные залежи, что должно представлять огромный шанс для развития здесь в будущем горного промысла. Есть вероятность нахождения, кроме нефрита, и других минералов, полезных в промышленности. Исследование экономического положения населения тоже входит в задачи экспедиции.
Из всей лекции Горнова более всего заинтересовала внешняя сторона дела и он спросил, далеко ли экспедиция будет углубляться в горы и нагорья Средней Азии.
— Гораздо дальше, мой мальчик, чем вы можете предполагать, — ответил Руберг. — Мы с Николаем Андреевичем намерены не только бродить с экспедицией около отрогов Тянь-Шаня, а заглянуть и в самые недра Памира, даже дойти до Гиндукуша и Гималаев, если представится к тому удобный случай.
— Как я рад, что поехал с вами! — и в голосе юноши послышалась нотка восторженности. — Я всегда мечтал попасть в неприступные дебри, где бы грозно виднелись обвитые туманами горные вершины, седые, покрытые мхом и могучими деревьями скалы, где бы горный ручей непрерывно журчал в быстром падении с уступа на уступ, а в лазуревом небе реяли бы тени мощных птиц…
— Вы, юноша, оказываетесь настоящим поэтом, — заметил доктор добродушным тоном. — Смотрите, суровая природа не любит рассеянных поэтов. Действительность в горах вовсе не так привлекательна, как вы себе ее представляете. И при том она на каждом шагу ставит путешественнику опасности. А хорошо ли вы умеете стрелять? — вдруг совершенно иным тоном спросил доктор.
— Не только хорошо, а даже почти не умею, — отвечал юноша, смутившись неожиданностью вопроса.
— Не-у-же-ли? — растянул доктор. — Ну, не унывайте. Это дело мы поправим на месте. Николай Андреевич — отличный стрелок: попадает на пятьдесят шагов в кольцо средней величины. Я тоже недурен в стрельбе. Научитесь быстро.
— Я приложу все старания.
— Вот и отлично. А пока пойдемте обедать.
Все пошли в вагон-ресторан.
III. Среди зверей и лесов
Из Омска путешественники направились к Акмолинску. Целыми днями ехали они по степи в тряском тарантасе с парусиновым верхом. Тройка лошадей, под томительный звон бубенчиков, мчалась, делая по 12–15 верст в час. Багаж следовал сзади, на телегах. Останавливались около киргизских и калмыцких юрт, где путешественников угощали кумысом, пилавом и бишь-бармаком.
Через три недели друзья были уже в Акмолах, — небольшом степном городке чисто сибирского типа, с деревянными постройками и ужасной грязью. После двухдневной остановки двинулись дальше. Здесь, в виду более диких местностей, пришлось взять из багажа оружие.
По Киргизской степи двигались часто очень медленно. Солнце начинало усиленно греть, так что иногда становилось и невмоготу. Изредка попадались целые оазисы, заросшие кустарниковыми деревьями, не дававшими тени. Эти кривые, уродливые кусты, не выше сажени-полутора, заинтересовали Горнова, который спросил о них всезнающего доктора.