Nevermore, или Мета-драматургия
Шрифт:
Которые даже девочек, будущих жен самураев, учили, как правильно перерезать артерию на шее и как связать себе перед этим действом колени, чтобы тело лежало в красивой и пристойной позе.
'Любью'. Когда-то давно мне попался роман с таким названием. Автор — запамятовал имя — рассказывал о своих непростых отношениях с женой. Сам текст, перенасыщенный православной символикой, впечатления не произвел. Но название запало — емкое, хлесткое словечко.
Счастлив тот, кто никогда не испытывал подобного чувства. Одновременного желания боготворить —
Счастлив тот… но и беден тот. Убог и ничтожен — довольствующийся одним полюсом, теплой сладкой водичкой 'любви'.
* * * * * * *
Не помогает уже ничего.
Ни наркотик искусства. Ни любимые книги. Ни услужливые юные мальчики — податливая плоть, нежное мясо, подобострастные телодвижения.
Ни замшелые глубины эзотерики.
Вычитал на днях у одного из этой братии, известного психолога-астролога: 'Когда ко мне приходит клиент с очень тяжелыми поражениями гороскопа, я говорю такому страдальцу: ваша душа слишком вам доверяет и поэтому взвалила на вас крест, который не всякий вынесет'.
Примерил сказанное на себя. Долго хохотал — сам с собой, глядя на свой красивый фейс в зеркало.
Выходит, моя душа нагрузила меня запредельной болью, тоской, унижением? Иными словами, я злостный извращенец, ауто-садист?..
Так смешно, господа, что нет не только слов. Даже звуков.
Порой я жалею, что родился не японцем. И некому обучить меня сэппуку. Я бы тогда разрезал себе живот, по всем правилам этого высокого искусства — благо нужный инструмент имеется — и внимательно рассмотрел вывалившиеся внутренности: вправду ли на них вытатуировано твое имя. Или мне это только кажется.
Я не знаю, как это остановить.
Потому что смерть не есть остановка и не есть отдых — с этим знанием я родился.
Интересно, можно ли так сказать: 'Он сильно изменился — он умер'? Думаю, нет. Смерть не меняет, она консервирует, как муху в янтаре. Меняет, должно быть, клиническая смерть: сбегать туда и обратно, посмотреть и вернуться.
Нет, смерть ничего не изменит.
Наша с тобой связь сохранится и за этим непрочным барьером.
Сознание этого ввергает меня в ужас, НИКОГДА не испытываемый прежде.
* * * * * * *
Сам себе я помочь не в состоянии. Надо это признать.
Второй раз в жизни.
Впервые это было пятнадцать лет назад. Тогда мне помогли два хирурга. Один с помощью скальпеля привел внешнюю оболочку в соответствие с врожденным самоощущением. Второй поработал над моим лицом, послушно следуя моим эскизам и пожеланиям.
Нынешняя проблема скальпелем не решается.
Тут нужен не белый халат, а черная мантия. Нужен колдун.
Среди моих знакомых таковые не значились. Поэтому пришлось совершить определенные усилия в поисках нужного экземпляра. Я свел их к минимуму, позволив оказать эту услугу знакомой сатанистке с лицом усталой сельской учительницы и изысканным ником Эстер. Для сатанистов оккультное болото — любимая среда обитания. Отсушки, присушки, жабьи косточки, жир повешенного, слюна Чикатило… etc.
Эстер, как и следовало ожидать, разбилась в лепешку и уже через день, запыхавшись от усердия, принесла в зубах искомый адрес. Колдун высочайшей квалификации. Настоящий. Никакой рекламы в газетах, упаси боже — он в ней не нуждается. Адрес передается из уст в уста, от клиента к клиенту. Определенной суммы за свои услуги не называет, о презренном металле не говорит вообще — еще один признак подлинности. Платят кто сколько может, оставляют на столе, в конверте — от ста до ста тысяч (верхнего лимита, впрочем, не существует). И прочая, прочая.
Не откладывая в долгий ящик (он же — гроб высокого человека), я посетил Подлинного Колдуна в первый же приемный день.
Дверь в квартиру была открыта — звонить не пришлось. В узкой прихожей стояла и сидела (кому как повезло) очередь человек в пятнадцать. Я чуть было не развернулся и не ретировался — очереди приемлю в той же степени, что и полуденное солнце, и демонстративную глупость — но помедлил, и не зря: каждый посетитель отнимал у колдуна от силы две-три минуты. Видимо, дело было умело поставлено на поток.
Соответственно, минут через сорок я предстал перед темными пронизывающими очами. Впрочем, это штамп, а в действительности глаза были неопределенного цвета, с припухшими, словно с пересыпа, веками. Взгляд не пронизывал, но скользил по касательной, то и дело убегая в угол. (Я даже оглянулся посмотреть, что там, в углу: икона или статуя Бафомета? Но был разочарован: платяной шкаф всего лишь.)
На вид колдуну было около сорока. Пивной животик, тренировочные штаны, футболка. Тапочки. Столь же обыденной была и обстановка — никаких тебе семисвечников, кристаллов, портретов Мории на стене и меловых кругов на полу. Все это я засчитал в его пользу. Поскольку дяденька не нуждается во внешних эффектах, а клиентура — судя по толпе в прихожей, не иссякает — он и впрямь что-то может. Будем надеяться.
Я положил перед колдуном фотографию юноши с длинными волосами и капризным ртом и лаконично изложил свою просьбу. Требуется отсушка. Полная. Чтобы ни самого юноши, ни мыслей о юноше, ни даже воспоминаний о нем в моей жизни не осталось.
Фотография колдуну понравилась. Во всяком случае, он рассматривал ее продолжительное время, то и дело бросая взоры (я даже готов признать, что пронизывающие) в сторону моей скромной персоны. Могу поклясться: не только мой внешний вид заинтересовал его, но и нечто иное.
Наконец труженик невидимого фронта выдал:
— Очень трудно. Сделать то, что вы просите. Это не простой человек.
Я не стал спорить.
— О да. В противном случае вряд ли у меня возникла бы проблема, с которой я сижу перед вами.
— Похоже на то, что в прошлой жизни он занимался примерно тем же, чем я сейчас. Но не соблюдал при этом требуемых мер безопасности. И теперь расплачивается.
Я хотел заметить, что расплачиваться приходится мне, но сдержался. Настоящий колдун в подсказках не нуждается.