Неверная. Костры Афганистана
Шрифт:
– Да, – согласилась она. – Это было здорово.
Дальше мы завтракали в молчании, а потом приехал Массуд, чтобы отвезти Джорджию в ее офис, а я забрался на велик и покатил в школу.
В компании Джорджии находиться всегда было приятно, но никто из нас на самом деле не был «жаворонком».
Как обычно, после уроков я поехал в магазин, чтобы отработать свои деньги, сколь бы малы они ни были, и подразнить Джамилю, пока она не ушла в школу.
– Я вчера прочитал, что Шарук Хан женился
– Где прочитал? – спросила Джамиля. – В специальной фавадовской вральной газете?
– Нет, в индийской, конечно.
– Очень смешно, – сказала она, поправляя платок перед тем, как выйти за дверь.
– Я знал, что тебе понравится, – засмеялся я. – Увидимся после школы, Джамиля.
– Если увидимся, – ответила она по-английски, делая пальцами знак, которому научил меня Джеймс и которому я научил ее.
Пока она стояла на пороге, я заметил вдруг, что она стала уже выше меня, и нисколько этому не обрадовался.
Когда мы только переехали в дом к иностранцам, я сделал на двери своей комнаты зарубку, но с тех пор как будто совсем не подрос и начинал уже нервничать все сильнее и сильнее, опасаясь, не останусь ли я в конце концов карликом, таким же, как тот, что жил в доме у Хаджи Хана.
Даже Джахид, когда мы встретились на свадьбе, успел пройтись по поводу моего роста, поприветствовав меня словами:
– Эй, коротышка! – хотя и сам был далеко не великан.
Я, конечно, сделал вид, что меня это не тронуло, но досаду на самом деле испытал.
– Сколько тебе лет? – спросил Пир Хедери, когда я упомянул при нем о своих опасениях.
– Не знаю, – пожал я плечами, – может, десять, а может, одиннадцать.
– А, ну в таком случае, мальчик, тебе не о чем беспокоиться. Поговорим об этом снова, когда тебе стукнет двадцать пять или двадцать шесть, а ты все еще будешь ростом с больного теленка.
– Думаете, я все еще буду здесь работать в двадцать пять или двадцать шесть?
– А где ж еще, ад тебя раздери?
– Ну… – я задумался и… понял, что понятия не имею. – Где-нибудь в другом месте.
Мысль о том, что на всю оставшуюся жизнь я могу остаться карликом, работающим в магазине Пира Хедери, растревожила меня еще больше.
– Слушай, если это тебя и впрямь беспокоит, мой совет – попроси свою мать отварить цыпленка, бросить в бульон немного гороха и добавить ложку скорпионьего сока. И пей этот бульон по утрам, как проснешься, по стакану.
– В нынешние времена и цыплят-то есть нельзя, не то что скорпионов, – сказал я.
– Ну и катись тогда в задницу, – было все, что он мне на это ответил.
– Тебе совершенно не о чем волноваться, – сказала Джорджия, когда, вернувшись домой тем вечером, я пил с нею чай в саду. – Девочки растут быстрее, чем мальчики, это правда. Но через пару лет ты Джамилю догонишь, а потом и обгонишь. А еще, Фавад, ты слишком умный, чтобы провести всю жизнь в магазине Пира Хедери, так что и на этот счет успокойся.
– Ты вправду думаешь, что я умный? – спросил я.
Джорджия
– Фавад, ты самый разумный мальчик, какого я только видела! Ты… как это сказать на дари?.. Не знаю. По-английски сказали бы «мал, да удал». Это означает – на редкость умен и сообразителен для своих лет. Если честно, у взрослых порой не встретишь и половины того здравого смысла, с которым ты родился. Ты очень непростой маленький мальчик, который вырастет однажды в очень непростого мужчину. К тому же ты еще и очень красивый.
– О, так мне просто цены нет? – засмеялся я.
– Так и есть, Фавад.
Я посмотрел на Джорджию, на ее прекрасное лицо, чуть вспотевшее под жарким летним солнцем, и меня накрыло вдруг облако печали. Вскоре все должно было измениться, чтобы никогда уже не стать прежним, – Мэй собиралась вернуться к себе на родину и растить своего французского ребенка; я собирался переехать в Карт-и-Сех и начать новую жизнь. Джеймс пребывал в беспокойстве, не зная, кто будет готовить для него теперь, когда моя мать ушла, и не понимая, почему Рейчел не хочет за него замуж. А Джорджия… о чем она думала и что замышляла, никто на самом деле не знал.
– Ты хочешь уехать из Афганистана? – спросил я, внимательно на нее глядя.
– Кто тебе сказал? – ответила она вопросом, изумленно вскидывая брови.
– Доктор Хьюго – до того, как его побил Хаджи Хан.
– Кто? Что? Что Халид сделал?
Сердце у меня остановилось.
Я таки проговорился.
– Это потому, что он тебя сильно любит, – добавил я быстро. – А виноват на самом деле был доктор Хьюго, потому что он сказал, что Хаджи Хан должен оставить тебя в покое, а Хаджи Хан сказал, что ты у него в зубах, и обругал мать доктора – так сильно на него разозлился. Но не убил его, и ничего такого, хотя и сказал охранникам, что хочет перерезать ему глотку.
Джорджия смотрела на меня не отрываясь.
– Я – у него в зубах? – спросила она наконец.
– Ну, это он так сказал.
– Как романтично, – заметила она, но голос ее прозвучал вяло, словно никакой романтики в этом вовсе не было.
– Ты вправду уедешь из Афганистана?
Джорджия пожала плечами.
– Пока не знаю, – сказала она, – и это чистая правда. Может, все выяснится в пятницу, когда я поеду в Шинвар.
– Хочешь повидаться с Хаджи Ханом?
– Да.
Я промолчал, потому что не мог ничего сказать, но про себя подумал, что она, по-видимому, собирается дать Хаджи Хану окончательный ответ.
– А мне можно с тобой поехать? – спросил я.
– Ну… не знаю. У меня там кое-какие дела…
– Пожалуйста, Джорджия… а вдруг ты потом действительно уедешь? Я бы хоть в последний раз повидался с Мулалей…
– Если честно, Фавад, я не уверена, что мы сможем навестить Мулалю и ее семью.
– Ну тогда с Хаджи Ханом…
Она снова взглянула на меня:
– Не знаю…
– Пожалуйста, Джорджия. Я буду хорошо себя вести, никому не буду мешать и поиграю где-нибудь в сторонке, когда ты будешь говорить с Хаджи Ханом, и…