Невернесс
Шрифт:
Бардо закатил глаза.
– Уж ты всегда найдешь причину, паренек. По-моему, тебе просто хочется испохабить свое тело и пожить среди дикарей. Это же так романтично, а ты у нас всегда был романтиком.
– Если Хранитель Времени удовлетворит мою просьбу, я поеду к алалоям. А ты?
– Я? Что я? Ничего себе вопрос! – Бардо откусил хлеб. – Если я с тобой не поеду, ты скажешь, что Бардо испугался, так ведь? Ну, тем хуже. Я готов пройти с тобой всю галактику, дружище, но воровать плазму у дикарей… это безумие!
Мне так и не удалось его уговорить, но оптимизма у меня не убавилось – я был
Мы держали наши ночные свидания в секрете от моей матери и тетки, да и от всех остальных тоже, включая Бардо. Мне очень хотелось довериться ему, рассказать, каким счастливым делает меня Катарина – ее руки, ее язык, ее подвижные бедра, ее страстные, хотя и обычные для любовников, слова и стоны. Но Бардо был способен хранить секреты не более, чем удерживать в себе газы после слишком большого количества хлеба и пива. После того нашего разговора в кафе половина Ордена – практически все, кроме моего трусоватого друга – возжелала сопровождать меня в моем великом, как его уже называл, походе.
Даже Катарина, достаточно знакомая с будущим, чтобы не волноваться, пришла в волнение. В поздние часы пятидесятого числа, после медленных неистовых соитий (она всегда стремилась поглощать время медленно, смакуя его, как змея поглощает добычу), она удивила меня. Она лежала нагая перед огнем, и оранжево-красные блики играли на ее потной белой коже. От нее пахло духами, дымом и сексом. Руки она закинула за голову, и ее тяжелые груди казались безупречно круглыми дисками. Незрячая, она не стыдилась своего тела и не сознавала своей красоты. Я, умиротворенный, смотрел на треугольник темных густых волос под круглым животом, на длинные скрещенные ноги с высоким подъемом. Она смотрела вверх, на звезды – то есть смотрела бы, будь у нее глаза и если бы потолок и толстый покров снега на крыше не отделяли от нас небо. Кто знает, что видела она, вглядываясь в темные туннели будущего? И если бы она вдруг прозрела снова, заменил бы ей молочный свет средизимних звезд то, что она видела внутренним взором?
– О Мэллори! – сказала она. – Что я сейчас… я должна поехать с тобой к твоим алалоям, понимаешь?
Я улыбнулся, хотя она не могла видеть моей улыбки. Я сидел рядом с ней, подогнув ноги и набросив на плечи мех. Откинув длинные черные волосы с ее пустых глаз, я сказал:
– Жаль, что у Бардо нет твоего энтузиазма.
– Не будь слишком суров с Бардо. В конце концов он тоже поедет.
– Поедет? Куда? – Не знаю, что беспокоило меня больше: ее предвидение или ее желание сопровождать меня к алалоям. – Что ты видела?
– Бардо в пещере с его большим… он такой смешной!
– Ты уж прости, но никуда ты со мной не поедешь.
– Но я должна! И поеду, потому что… о Мэллори!
Это, разумеется, было невозможно.
– Алалои, – сказал я ей, – оставляют слепых и увечных на снегу во время метели. И те умирают. – Я не знал, впрочем, правда это или нет.
Она с улыбкой повернулась ко мне.
– Выдумщик из тебя неважный.
– Допустим. Но я не понимаю, почему тебе так необходимо ехать со мной.
– Это трудно объяснить.
– А ты попытайся.
– Прости, Мэллори, но я не могу.
– Потому что это нарушило бы твой обет?
– И поэтому тоже… но больше из-за того, что для описания будущего слов не существует.
– Я думал, вы, скраеры, изобрели для этого специальный словарь.
– Я очень хотела бы найти слова и рассказать тебе, что я видела.
– Ну так попробуй.
– Я хотела бы снова обрести глаза, чтобы видеть лица твоих… там, на льду, глубокой зимой, ты найдешь то, что… О, как назвать то, что я видела, этот образ, человеческий образ? Я нарушу свой обет и верну себе глаза, чтобы увидеть это снова, прежде чем… прежде чем увижу.
Я молча почесал нос, сидя весь в поту перед трескучим огнем. Верну глаза! Это был шок – услышать такое от скраера.
– Ну вот, видишь, – вздохнула она. – Ничего у меня не вышло.
– Разве ты не можешь просто сказать, что случится, а что нет?
– Милый Мэллори, представь, что я видела то, что одно лишь имеет значение. Если бы я назвала тебе точное время твоей смерти, это отравило бы всю твою жизнь, потому что… ты всегда переживал бы тот момент… и это отняло бы у тебя все счастливые мгновения. Если бы ты знал.
Я поцеловал ее в губы.
– Есть и другой вариант. Если бы я знал, что умру лет через сто, я ничего бы не боялся и наслаждался каждым мгновением жизни.
– Да, это правда.
– Но и парадокс тоже.
Она посмеялась и сказала:
– Мы, скраеры, славимся своими парадоксами.
– Ты видишь одно будущее? Или несколько возможных? Мне всегда хотелось это знать.
Большинству пилотов – да и всем, кто состоял в нашем Ордене – тоже любопытно было бы узнать секреты скраеров.
– И ведь в будущем можно что-то изменить, раз ты его видишь?
Она снова рассмеялась. Иногда, когда она вот так отдыхала перед огнем, ее смех звучал очень красиво.
– Вот ты и сформулировал наш первый парадокс, сам того не ведая. Видеть будущее и… если мы потом захотим изменить его и это нам удастся… если оно изменимо, как же мы могли тогда видеть его?
– И вы отказываетесь что-либо менять лишь ради того, чтобы сохранить увиденное?
Она взяла мою руку и погладила ладонь.