Неверный шаг
Шрифт:
— Да. Место красивое. Я никогда не хотел его сдавать. Он мне дорог как память, если угодно. Я построил его один, от первого до последнего камня. Вот почему я его оставил, когда бросил землю и все распродал.
Может быть, одинокому старику просто хотелось поговорить, подумал незнакомец, а может быть, он пытается набить цену, по своему немудреному, но верному крестьянскому расчету.
— Когда вы намерены въехать? — спросил Лезур.
— Прямо сейчас.
— И на какой срок?
— Примерно на месяц. Может быть, больше, а может, меньше. В любом случае, я плачу за месяц вперед.
— Это все так скоро. Мне нужно поспрашивать у людей, разузнать, сколько это может стоить. Да вот что — я дам вам ключи, а вы оставите мне небольшой задаток. А там договоримся.
Незнакомец вытащил из кармана пятисотенную бумажку.
— Этого будет достаточно?
— Вполне.
— Отлично. Значит, я зайду на днях.
Лезур поднялся из-за стола, подошел к пузатому комоду и достал из ящика ключи на тесемке. Протянул их незнакомцу и прибрал со стола деньги.
— Вот этот, — сказал он, — от дома. Другой от амбара. Туда можно поставить машину. В большой комнате есть камин, а в маленькой — дровяная плита. Оба прочищены, тяга хорошая. В сарае, у дальней стены сложена большая поленница, дрова сухие. Берите, сколько надо. Есть еще керосиновая лампа и полный бидон в стенном шкафу на кухне. В колонке вода — чистая, питьевая. Дом сухой, крепкий, никакой сырости. Хотите, дам вам кровать?
— Нет, спасибо. Раскладушки мне будет вполне достаточно. Где я могу что-то купить, если понадобится?
— Все, что вам нужно, найдете на площади. Магазины открываются через полчаса.
—
— До свидания, мсье.
Час спустя незнакомец отправился на маленькую ферму. Задние сиденья машины были завалены пакетами и свертками. Когда он уезжал с площади, туда въехал автомобиль Мерло, в котором, кроме журналиста, он разглядел Мари Бремон и маленькую девочку. Он выехал из городка, свернул в аллею, миновал открытый шлагбаум и съехал на полевую дорогу. Остановился перед дощатым забором и, не заглушая мотора, пошел открывать ворота, ровно настолько, чтобы смогла проехать машина, потом отпер двери дома и амбара. Зарулил во дворик и оставил машину перед входом в дом. Сгрузил все свои покупки в большой комнате, принес туда же из багажника два кожаных чемодана. Поставил машину в сарайчик, вернулся в дом и открыл настежь все окна, хотя воздух в комнатах был сухой и нисколько не отдавал плесенью. Кухонное хозяйство включало в себя, кроме обещанных уже дровяной плиты и стенного шкафчика, еще и широкую каменную раковину, сливная труба которой уходила куда-то через заднюю стену дома. Незнакомец вынул из шкафчика керосиновую лампу и бидон. И поместил на их место тарелки, бокалы, столовые приборы, графин, пробочник, консервный нож, стопку салфеток, кастрюлю, сковородку и чайник. Положил в раковину пластмассовый тазик, бутылку мыльного раствора и губку. Взял лампу и бидон и перешел в большую комнату. Распечатал большую плоскую картонную коробку и достал складную суконную кровать на металлическом каркасе, поставил ее вдоль стены. Вытащил из чехла пухлый спальник и простыню-вкладыш, постелил на раскладушку. Раскрыл первый чемодан. Вынул из него переносной радиоприемник и три десятка книг. Расставил на столе. Все это были книги по истории или по смежным дисциплинам. Среди них были и классические авторы — такие, как Иосиф Флавий, Робер де Клари или Ата Мелик Джувейни, — и современные: Блок, Бродель, Лeруа-Гуран, Войн, Алькок, Кларк, Галлэй, Чанг…; преобладали теоретики исторической мысли, что выдавало большее увлечение их читателя общефилософскими вопросами, стоящими перед историей и задаваемыми самой историей, чем простым нагромождением фактов или выявлением отличительного характера каждой отдельной цивилизации и ее деятелей. Затем он вынул белье, одежду, полотенца и полный набор туалетных принадлежностей в кожаном чехольчике. Аккуратно прибрал все это в шкаф. Открыл второй чемодан. Его содержимое — изысканнейшие консервы и тонкие вина лучших сортов — отнес в шкафчик на кухне. Когда чемодан опустел, он привел в действие незаметный механизм, и жесткое кожаное дно чемодана легко отскочило. Он приподнял его и обнажил второе, потайное, дно с дополнительным пространством между двумя абсолютно одинаковыми плоскостями. Там лежали пачки банкнот, автоматический пистолет, несколько запасных обойм, коробочка с пулями, глушитель, фотография и письмо, взятые им в доме, где скрывался Бремон. Он взглянул на фотографию, вынул пистолет и положил его в шкаф под сложенную стопкой одежду. Закрыл двойное дно, потом оба чемодана и поставил их стоймя в низ шкафа. Сходил в сарай и принес к камину и кухонной плите несколько поленьев разной толщины и пару охапок мелких сучьев на растопку. Взял графин и наполнил его из колонки, не забыв помыть руки. Поставил графин на стол, потом принес себе тарелку, вилку, нож, два стакана, штопор и консервный нож, хлеб в целлофановой упаковке, банку консервов и бутылку красного бургундского знаменитой марки. Наполнил тарелку и оба стакана. Взял в руки «Апологию истории», потом передумал и открыл «Как пишется история» Поля Вейна в месте, отмеченном закладкой, за несколько десятков страниц до конца. Положил раскрытую книгу перед глазами и рассеянно принялся за еду и питье, словно и не голодал последние сутки. Внезапно он поднял голову. В ворота усадьбы въехала машина. Мотор затих. Хлопнули дверцы. Незнакомец вернулся к книге и спокойно доел свой ужин. Он долго еще читал после того, как закончил есть. Читал медленно, вдумчиво, с одной и той же скоростью, каким бы емким и трудным ни был отрывок. Он дочитал книгу. Встал из-за стола, бросил консервную банку в пластиковый пакет, составил грязную посуду в тазик и прибрал все остальное. Вышел к колонке прополоскать рот и почистить зубы. Потом обошел вокруг дома и поднялся на насыпь, откуда хорошо просматривался соседний участок. На лужайке, перед южной стеной, играла маленькая девочка. Она была одна. Она без умолку болтала сама с собой, приседала, вскакивала, за кем-то бежала, напускала на себя рассерженный вид, грозно покачивая указательным пальцем, хохотала, с кем-то здоровалась, раскланивалась и корчила рожицы, прыгала на одной ножке по одной ей известным маршрутам, пробовала с разбегу взлететь, пряталась за деревьями. Ее светло-золотистые волосы разлетались в разные стороны, они, как и на фотографии, казалось, излучали свет. Незнакомец, невидимый за деревьями, погруженный в свои мысли, долго не сходил с места, наблюдая за ней.
* * *
Стемнело. Незнакомец, сидя за столом, заканчивал свой ужин в полумраке, высветленном красноватым отблеском зари на оконных стеклах и желтыми всполохами горящего камина, в котором, потрескивая, плясал огонь, бросая на стены неверные блики. Из радиоприемника приглушенно неслась незамысловатая мелодия. Внезапно она смолкла, и ее заменил мужской голос — почти такой же невыразительный. Незнакомец прибавил звук.
— Передаем сообщение для прессы, которое сделал в конце сегодняшнего дня комиссар Тома, ведущий расследование по делу Альберти: «По данным, установленным в ходе расследования, которыми мы располагаем на этот час, а также по заключению нескольких следственных экспертиз, давших аналогичные результаты, могу заявить следующее: вчера ночью, между полуночью и двумя часами, в особняке миллиардера Александра Альберти была устроена настоящая бойня. Альберти и шесть человек из штата его сотрудников были убиты, каждый одним прицельным попаданием в сердце или голову, все из одного оружия. У всех, за исключением Альберти, был при себе пистолет или револьвер. Некоторые из них успели выхватить оружие, но никто не успел им воспользоваться. Чрезвычайно сложная система безопасности нисколько не пострадала и продолжала работать на момент приезда полиции. Никто из соседей не слышал и не заметил ничего подозрительного. Оружие, послужившее для этого таинственного убийства, было найдено рядом с трупом одного из телохранителей Альберти, в саду дома на западной окраине города. На оружии найдены отпечатки пальцев этого человека. В самом доме обнаружено два других трупа: секретаря Альберти и журналиста Пьера Бремона, судебного репортера, специализировавшегося на уголовной хронике в газете „Эпоха“. Рядом с секретарем был найден пистолет с отпечатками его пальцев, послуживший орудием убийства телохранителя и Бремона. Около журналиста был найден пистолет, также с его собственными отпечатками, из которого был смертельно ранен секретарь Альберти. Бремон был убит пулей, выпущенной точно в сердце. Только одна автомашина из принадлежащих Александру Альберти была обнаружена в окрестностях дома. Пьер Бремон оставил место своего постоянного проживания и не появлялся в редакции газеты уже несколько месяцев, также ничего не известно и о местонахождении его семьи. Дом, в котором его нашли, принадлежит одному из его друзей, проживающему в настоящее время за границей». Этот подробнейший отчет комиссара Тома, в котором он сознательно и с почти маниакальным упорством воздерживается от сколько-нибудь определенных высказываний, стремясь разделить обстоятельства, самым очевидным образом связанные между собой, — свидетельствует, как нам кажется, о том, что он либо отказывается поверить в реальность случившегося, либо, возможно, боится неосторожно поджечь фитиль порохового заряда. Личность двух главных жертв делает это расследование особенно взрывоопасным. Убийство Бремона, пользовавшегося широкой популярностью благодаря своим талантливым, мужественным и независимым выступлениям, взбудоражило весь журналистский мир. Александр Альберти, владелец одного из крупнейших состояний в Европе, был главой финансовой империи, интересы которой затрагивали все сферы деловой активности. Альберти имел близкие связи с самыми высокопоставленными людьми в нашей стране и за рубежом, не только в финансовых кругах, но и среди политиков, в государственном аппарате и в судебных инстанциях. Он посвящал немало времени проведению разнообразных филантропических акций и даже основал специальный благотворительный фонд, который щедро субсидировал. Он начинал на пустом месте, хотя правильнее было бы сказать: никто не знает, с чего начинал этот человек. Здесь, возможно, и кроется разгадка всего дела. Нам неизвестно, вызвана ли сдержанность комиссара полиции, профессиональными соображениями и интересами следствия, или же она является результатом давления заинтересованных лиц. Другие люди, способные пролить свет на запутанные обстоятельства этого дела: Андре Манжен, владелец газеты «Эпоха», и Рене Альберти, младший брат и наследник Александра, дававшие сегодня в течение продолжительного времени свои показания, — оба отказались от каких-либо заявлений. И, разумеется, остается еще Мари Бремон, жена покойного журналиста, которую в настоящее время активно разыскивает полиция.
Незнакомец выключил радио. Он по достоинству оценил изложение фактов. И все же, представление полицейских протоколов в порядке, обратном тому направлению, в котором действительно проходило расследование, говорило, при всей неопределенности собственно обстоятельств дела, о попытке логического истолкования, зародыше догадки, лежавшей в русле реальных событий. Но может быть, это была просто наскоро скроенная предварительная версия, брошенная на потребу взыскующей публики. Незнакомец не верил, что Тома способен абстрактно вычислить его существование. Даже если бы ему это удалось, это оказалось бы не более чем бесплотной победой ума, практическим тупиком.
* * *
Незнакомец убрал со стола и вышел во двор. Обошел вокруг дома и поднялся на насыпь. Все окна в южной стене усадьбы светились, и яркие прямоугольники пронизывали полумрак, окутавший цветники и фруктовые деревья; наверху небо было совсем ясное, светло-голубое на западе, как будто ночь поднималась с земли, чтобы захватить догоравший в вышине последний луч дня. Этот вечерний полусвет придавал всему пейзажу удивительную и трогательную прелесть — разливая вокруг пьянящее ощущение довольства и мирной радости, глубокого покоя и приятной истомы, рождавшееся из абсолютной красоты предметов, отобранных заботливым случаем. С этой стороны было семь окон. Ставней не запирали, и никакая занавеска или полог не заслоняли стекла, оставляя почти полный обзор внутренних помещений. Через два левых окна была видна спальня — с широкой кроватью, старинным шкафом, трельяжем и несколькими креслами. В три следующих открывался вид на большую залу, служившую, видимо, столовой и гостиной. Ближний к окну край длинного массивного стола был заставлен остатками еды. Два последних, правых, относились к другой комнате, по которой двигались человеческие силуэты. Незнакомец спустился с насыпи и ступил на территорию усадьбы. Он приблизился к дому и притаился в тени за широким стволом дерева с низкими ветками. В правой комнате девочка, в ночной рубашке, прыгала на кровати, отталкиваясь обеими ногами. Мерло поцеловал ее и вышел в большую. комнату, сел к столу. Мари Бремон уложила девочку и осталась с ней на минутку, ласково говоря ей что-то и гладя по голове. Потом и она вышла. Оба окна погасли и сделались черными. Короткое время женщина и Мерло разговаривали. Журналист встал из-за стола. Надел плащ. Обнял Мари за плечи, долго не отпускал. Наконец он оторвался от нее и исчез в глубине комнаты. Было слышно, как хлопнула входная дверь, потом дверца машины. Заработал мотор, звук гулко прокатился, рассыпался и замер вдали, наступила тишина. Женщина открыла дверь в детскую. Она на мгновение заслонила собой свет, прошла, наклонилась к кроватке, выпрямилась и тихо вышла. Потушила свет в столовой и вошла в левую комнату, спальню. Задумчиво присела на край кровати. Зажгла сигарету, встала и принялась ходить взад и вперед. Раздавила в пепельнице только что зажженную сигарету, легла поверх одеяла, свернулась калачиком, обхватила себя руками — словно сама у себя ища защиты, пытаясь как-то закрыться от подступившей боли и отчаяния. Но скоро обмякла, разжала руки и горько разрыдалась, вздрагивая всем телом в безудержном плаче. Понемногу она успокоилась, поднялась с постели и вышла из комнаты. Спустя довольно долгое время она возвратилась, обернувшись купальной простыней, которая почти не скрывала ее длинные ноги и плечи; мокрые волосы вычерчивали правильный овал ее лица, липли к спине. Она держала в руке снятую одежду, бросила ее в кресло. Развязала простыню, и она свободно соскользнула на пол. Ее тело было стройным и спелым, длинным и сильным, полным жизненных соков. Строгое совершенство линий сочеталось в нем с почти неумеренной чувственностью форм и движений, как если бы рисунок живописца, эстетически совершенный контур, одновременно четкий и воздушный, очертил саму живую плоть. Она опустилась на постель, легла, распрямив ноги. Тронула себя рукой между бедер. Начала ласкать себя, сначала неуверенно, потом все более порывисто и настойчиво. Казалось, она получила наслаждение. Перекатилась на живот и снова зашлась в судорожном плаче. Наконец она встала и дошла до дверей, окна потухли. Большой дом лежал теперь черный, как мертвый. Снаружи ночь тоже окончательно прогнала день. Незнакомец вышел из-за своего укрытия, перебрался назад через насыпь и возвратился в свой домик. Тусклый огонек в очаге бросал из темноты голубые и золотые язычки. Незнакомец зажег керосиновую лампу, поставил ее на пол перед раскладушкой, переложил туда же книгу и пистолет. Забрался в спальник и принялся читать. Прошло довольно много времени, прежде чем он задул лампу. Рдеющее зарево углей мерцающим нимбом рассыпалось по каминной топке. За оконным стеклом на густо-синем ночном небе вставала круглая луна.
* * *
Незнакомец брился перед маленьким зеркальцем, висящим над раковиной. Время от времени он погружал бритву в ванночку с горячей водой, в которой поддерживал постоянно высокую температуру, подливая туда воду из чайника, кипевшего на плите, где шумели горящие поленья. Он был наг. Его тело воплощало в себе верховную свободу непогрешимого звериного инстинкта, безошибочно обеспечивающего защиту и самосохранение, и — в такой же степени — покорность идеальной машины, послушной воле, безраздельно подвластной разуму. Это был в своем роде совершеннейший гибрид природы и цивилизации.
Он промыл лицо и убрал бритвенные принадлежности в открытый чехольчик, лежащий на стуле, у него за спиной. Повязал вокруг бедер полотенце, сунул ноги в кожаные сандалии, прихватил кастрюлю и мыло, вышел во двор и остановился перед колонкой. Оглянулся вокруг, снял полотенце и вымылся весь, с головы до ног. Ополоснулся, поливая себя из кастрюли, которую ему пришлось наполнить из колонки несколько раз. Вода была такой свежей, что его проняла дрожь, несмотря на знойные лучи солнца, поднявшегося уже высоко. Он услышал голоса и снова повязался полотенцем. Вскоре показались Мари Бремон и девочка, идущие по полевой дороге мимо дощатого забора. На женщине было легкое платье, волосы на затылке собраны в пучок. Девочка была одета в белые с красным купальные трусики. Мари с удивлением посмотрела на незнакомца.
Приветливо кивнула головой. Он кивнул в ответ. Девочка потянула мать за руку и, понизив голос, но совершенно отчетливо — как говорят дети, когда хотят сказать что-нибудь по секрету, — сообщила ей:
— Дядя совсем голый!
И засмеялась. Потом прибавила немножко громче:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — ответил незнакомец.
Он проводил их взглядом, пока они не скрылись за косогором. Вернулся в дом, вытерся, оделся и вышел снова. Не спеша направился по дороге в сторону реки. Остановился, разглядев вдалеке, в бухте, маленький пляж. Обе были в воде. Женщина — в закрытом черном купальнике, подчеркивавшем изящество ее фигуры и ослепительную белизну кожи. Не выпуская руку девочки, которая, судя по всему, не умела плавать, она удерживала ее у берега, на мелководье, подальше от основного течения, которое, усиливаясь с каждым шагом, превращалось на стремнине в неукротимо несущийся поток. Они долго плескались. Наконец вышли на берег и стали играть в песке. Мари надела платье. Незнакомец повернулся и возвратился домой. Взял дома книгу, вынес во двор складной стул и сел перед дверью, опустив книгу на колени. Он не умел читать рассеянно, к тому же нужно было следить за дорогой. Скоро они прошли назад. Девочка помахала ему рукой. Он на минуту замешкался, потом неуверенно помахал в ответ — это вышло весьма неуклюже, отчего ему стало не по себе. Мари задержала на нем взгляд дольше, чем в прошлый раз. Она заметила, что он пристально смотрит на нее, и отвела глаза. Вот обе исчезли за углом дома. Только тогда он раскрыл книгу.