Невероятно прекрасна

Блейк Дебора

Недолго думая, он стянул кроссовки и нырнул в ледяную воду. Удар практически выбил весь воздух из его легких, но он не позволил, чтобы это замедлило его. Оказавшись в воде, он поплыл так быстро, как только мог, используя свою военную подготовку, и держа свою цель в поле зрения каждый раз, когда его голова показывалась над водой. Почти доплыв, он остановился, и, держась над водой, попытался оценить ситуацию.

Маркус не верил своим глазам. Вместо поблескивающей рыбы, которую он ожидал увидеть, перед ним предстало невообразимое зрелище — прекрасная женщина в мокром костюме, держащая нож, чье острое лезвие было явной причиной новенькой

дыры в сети, которую он с таким трудом починил не далее, чем три дня назад. Сеть, которая еще совсем недавно вмещала единственный приличный улов впервые за несколько недель. И это было очень плохо, ведь девушка действительно была потрясающей, но он собирался ее просто убить.

Возможно, задушив ее голыми руками. Ну конечно только после того, как спасет. Он видел, что ей почти удалось вырваться, но она не могла одновременно и держать отверстие открытым и высвободиться из спутанных веревок. Она изо всех сил старалась держать голову над водой, ныряя под воду в промежутках между вдохами, чтобы разрезать неподдающиеся веревки, опутавшие ее. Маркус закрыл глаза и нырнул; выхватил нож из руки женщины и на ощупь резанул по той прорехе, которую успела сделать она, увеличивая ее настолько, чтобы суметь дотянуться и схватить незнакомку.

Вытащив ее, он отбросил нож, чтобы обхватить ее одной рукой вокруг тонкой талии, а другой начал грести, чтобы как можно быстрее всплыть на поверхность. И все равно, когда его лицо появилось над водой, он хватал ртом воздух, а женщина, откашлявшись от морской воды, повернулась к нему и сказала:

— Эй! Это был мой любимый нож!

* * *

Команда вытащила Маркуса, женщину и остатки сети на палубу. И прежде, чем он успел отдышаться, мужчина услышал хриплый голос отца:

— Маркус Генри Дермотт, что, черт возьми, ты наделал?

Только его папуля мог выставить Маркуса ответственным за эту таинственную женщину, которая разрезала их сеть. Конечно, ему лишь дай волю, и старик обвинит сына во всем на свете, от плохой погоды и отсутствия рыбы до высокой цены на пиво в его любимом кабаке.

На мгновение Маркус действительно пожелал вернуться в пыльные и безводные пустыни Афганистана. Да, люди там пытались его убить, но там все равно было более спокойно, чем здесь, в ловушке, на преследующей его в воспоминаниях лодке, где он вырос с жестким, упертым старым рыбаком, с которым делил не только фамилию, но и очень тяжелое прошлое.

Двое мужчин, из которых состояла постоянная команда отца, смотрели на все это широко раскрытыми глазами. Чико был с отцом столько, сколько Маркус себя помнил; нелегальный иммигрант, пересекший границу тридцать лет назад, примерно в тоже время, как родился Маркус, он был таким же жестким, как шкура акулы, и примерно таким же красивым. Но он был надежным и умел ловить рыбу, и это было всем, что волновало Маркуса Старшего.

Кенни, с другой стороны, был тощим пареньком, едва преступившим подростковый период, и у него имелся энтузиазм, который многократно превосходил его опыт. Он проработал на лодке в течение примерно шести месяцев, после того как отец Маркуса выгнал еще одного уставшего от проклятий в свой адрес на странной смеси гэльского, испанского и английского работника в длинной череде сменяющихся членов команды.

Кенни с явным любопытством рассматривал их визитершу.

— М-м-м, дамочка, с вами все в порядке? — Его кадык подпрыгивал, как буй на бурных водах. — Вы, часом, не русалка?

Женщина

поднялась с грацией Валькирии, несмотря на куски веревок, все еще обернутые вокруг ее босых ног.

— Простите, — ответила она голосом, который звучал словно музыка. Маркус мог поклясться, что на мгновение, сквозь морской бриз запахло свежей клубникой. — Не русалка. Боюсь, что я просто безобидная серфингистка, которая проплывала мимо.

Отец Маркуса фыркнул и сплюнул на палубу. Он не имел дело с людьми, которые использовали море для игр, а не для работы.

— Не такая уж и безобидная, — отметил Маркус, скрестив руки на груди, и посмотрел на нее таким взглядом, после которого люди обычно перед ним падали и без разговоров давали ему двадцатку.

— Ты испортила нашу сеть, и мы потеряли большую часть хорошего улова впервые за долгое время. Ты что, одна из тех сумасшедших идиотов из Гринписа?

На это его отец разразился поистине впечатляющим потоком ненормативной лексики, но похоже их неожиданная пассажирка не впечатлилась. Наверное потому, что не поняла большую ее часть из-за усилившегося от злости ирландского акцента отца, что впрочем и к лучшему. Маркус был так же зол, как и он, но по-прежнему считал, что при женщинах не стоит сквернословить.

Ярко-голубые глаза смотрели то на дыру в сети, то снова на него, и легкий румянец проступил на ее загорелых щеках.

— Слушайте, я действительно сожалею по поводу вашей сети и рыбы, и всего остального. Но там малыш… дельфина попался в сеть, и я должна была вытащить бедняжку, прежде чем вы бы его убили, — она распахнула свои голубые глаза пошире, чтобы придать себе более невинный вид, но Маркус не купился на это. В его подразделении был паренек, который смотрел на него точно так же, обычно когда был уличен за чем-то незаконным или аморальным, или и тем, и другим.

Маркус посмотрел на море по обе стороны от лодки.

— Я не вижу никаких дельфинов. И если уж на то пошло, то не видел их и утром.

Женщина что-то тихонько промурлыкала себе под нос и сделала необычное вращение кистью, после чего повернулась к носу лодки, и махнула рукой.

— Они прямо там, — уверенно сказала она.

И будь он проклят, если там не было сейчас около полудюжины дельфинов, в том числе и малыша, и это прямо в том месте, где он мог бы поклясться, минуту назад их не было. Чудеса. Он обычно более наблюдательный, ведь привычка — вторая натура, и после трех контрактов в морской пехоте, все из которых он провел в местах, где полно снайперов и убийц, замаскированных под мирных жителей, он еще не разучился присматриваться ко всем и всему, что было поблизости.

— А мне наплевать, если б даже три монахини и Дева Мария оказались в этих проклятых сетях, — прорычал его отец, а его седая борода вся встопорщилась. — Никто не пойдет резать дыры в чужих рабочих снастях. Кто, черт побери, я Вас спрашиваю, будет платить за ремонт? А кто заплатит им всем за рыбу, что я потерял? — праведный гнев окрасил в красные тона слишком бледное лицо его отца, но Маркус видел некоторую неуверенность в его свирепой позе.

— Пап, — сказал Маркус, более мягко, — почему бы тебе не пойти в рулевую рубку и не выяснить, сколько точно, как ты думаешь, мы потеряли. А я пока провожу эту сумасшедшую любительницу пообниматься с деревьями обратно, в тот сумасшедший дом, из которого она сбежала, и где она сможет выписать нам чек, чтобы покрыть причиненный ущерб.